Украденная любовь - Бекнел Рексанна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая

Она не должна была, никак не должна была плакать из-за такого презренного, бессердечного, бесчувственного негодяя, как Киприан Дэйр! Но она рыдала и не могла остановиться. Каждая разбитая надежда, каждый нежный взгляд, каждая страстная ласка поминутно всплывали в ее памяти.

Выбежав в коридор, Элиза бросилась к узкой каменной лестнице и стала спускаться. Слезы градом катились по ее лицу, она почти ничего не видела и только каким-то чудом ухитрилась не упасть. У подножия лестницы Элиза наткнулась на дверь, которая вела во двор, и, не раздумывая, выскочила из дома. Куда бежать, она не знала, но ноги сами понесли ее по узкой, вымощенной камнем дорожке, ведущей в сад.

Опомнилась она уже в саду — все еще цветущем, несмотря на наступление зимы. Там она прекратила свой безумный бег и, опустившись на колени среди зарослей папоротника, закрыла руками мокрое лицо. Все ее тело сотрясалось от рыданий. Здесь, на Олдерни, всегда весна, думала Элиза, здесь круглый год щебечут в ветвях птицы, зеленеют деревья и кустарники, а благовоспитанные молодые леди забывают о приличиях и превращаются в блудниц. Здесь мужчины на протяжении одного вздоха делают предложение и разбивают сердца.

Съежившись в кружевной тени широких листьев, Элиза плакала, плакала без конца, как не плакала никогда в жизни. Да и с чего ей было плакать? Ее жизнь была прекрасна, легка и радостна. А теперь… теперь она чувствовала такую боль, что ей казалось, будто она умирает.

Волосы ее прилипли к мокрым щекам, рассыпались вокруг лица, по плечам, зацепились за пуговицы куртки Киприана. Новая волна горя захлестнула ее. На ней все еще была его куртка — и больше ничего. Его запах неотвязно преследовал ее, терпкий, соленый. Ей даже показалось, будто тонкая мериносовая шерсть до сих пор хранит тепло его тела.

Она подняла голову и стала яростно тереть глаза. Заросли папоротников, в которых она сидела, тянулись вдоль низкой каменной ограды, за которой начинался отлогий склон, усыпанный серыми валунами и покрытый зеленым ковром вереска. Позади виднелся дом, наполовину скрытый разросшимися вязами.

Как ей теперь быть? Что делать? — подумала Элиза в отчаянии и попыталась встать, но дрожащие ноги плохо слушались, и она едва не упала. Куда угодно, только не в его дом, решила она. Она не может вернуться к Киприану после всего, что произошло между ними. Но куда еще она может отправиться, прикрыв наготу одной лишь его курткой?

На помощь Элизе неожиданно пришла Ана. Она показалась на тропинке и, заметив девушку среди папоротников, поспешила к ней. На ее спокойном оливково-смуглом лице можно было прочитать участие и понимание.

— Не надо плакать, Элиза, — сказала она с доброй улыбкой и убрала с лица девушки прилипшую к мокрой щеке прядь волос. — Пойдем, я отведу тебя к себе, и мы поговорим.

— Но… моя одежда…

— Я позабочусь об этом, — сказала Ана, разворачивая Элизу и слегка подталкивая ее в спину. — Я — твой друг. Можешь на меня положиться.

Эти слова неожиданно согрели Элизу после всего, что ей довелось пережить. Она была так смела, так уверена в себе, когда предлагала эту поездку на Мадейру, и посмотрите, что из этого вышло! Она обесчещена, ее репутация погибла, а сердце разбито. А Обри похищен человеком, оказавшимся его сводным братом.

Она послушно шагала по дорожке к дому Аны, придерживая на груди куртку Киприана и чувствуя босыми ступнями каждую песчинку, каждую выбоину в камне, но мысли ее то и дело возвращались к одному и тому же. Киприан — внебрачный сын дяди Ллойда… Непризнанный, брошенный — но все же сын и, по-видимому, первенец. Неудивительно, что он ненавидел Обри и всех, кто жил той благополучной, обеспеченной жизнью, в которой ему самому было отказано. Неудивительно, что он так жестоко и бессердечно использовал ее, Элизу.

Правда, он все-таки сделал ей предложение, хоть и не слишком любезным образом. Возможно, впрочем, что на самом деле Киприан вовсе не собирался на ней жениться. Может быть, он просто хотел таким образом положить конец ее протестам. О, как же во всем этом разобраться?!

— Входи и садись, — радушно пригласила Ана, когда они подошли к прелестному маленькому коттеджу с увитой красными розами решеткой перед входом. Внутри блестел натертый паркет, пахло лимоном и свежим хлебом.

Элиза безвольно, как кукла, вошла, не глядя по сторонам. Когда Ана подтолкнула ее к креслу, Элиза села. Когда принесла узорчатое покрывало, чтобы закутать ей ноги, она машинально совершала все необходимые движения. Когда Ана сунула ей в руки чашку с горячим чаем, она стала пить, хотя и без особой охоты. Только на вопросы Аны Элиза отвечать отказалась.

— Я не могу говорить об этом. Пожалуйста, не заставляй меня! — тихо попросила она.

Но женщина, так нежно и внимательно ухаживавшая за ней, проявила неожиданную твердость:

— Если ты не можешь рассказать о своей беде мне, то кому же ты можешь рассказать? Я — твоя единственная союзница в этом обиталище жестокосердых мужчин. Если, мы хотим одержать верх, то должны помогать друг другу.

— Что значит «одержать верх»? — спросила Элиза растерянно.

— Завоевать право идти своим путем. Делать то, что мы хотим. — Ана пожала плечами и улыбнулась. — Нужно доказать этим мужчинам, что это принесет им куда больше счастья, чем то, чего, как им кажется, хотят они.

Элиза покачала головой:

— Это очень долго рассказывать… Тебе будет трудно сразу понять…

— Уж как-нибудь постараюсь. — Ана подкинула дров в камин и поправила на Элизе покрывало. — Ну что стряслось?

— Да нет же, все это слишком сложно — и совершенно безнадежно. Видишь ли, Обри… Обри — его брат. Брат Киприана, — призналась Элиза, которая и сама еще не могла поверить и привыкнуть к тому, что она узнала от Киприана.

— Сводный брат, — поправила ее Ана. — Ксавье мне рассказал. — Она пристально посмотрела на Элизу своими темными миндалевидными глазами. — Тебя смущает, что Киприан — незаконнорожденный?

— Нет! — Элиза опустила руку с чашкой. — Нет, — повторила она.

— Тогда, может быть, тебя смущает, что у него нет титула и что ему приходилось добиваться всего самому?

— Конечно, нет! — отрезала Элиза. — Это здесь совершенно ни при чем. — Она поставила чашку на край стола и встала. — Ты просто не понимаешь!

— Ты любишь его?

У Элизы задрожал подбородок, и она стиснула зубы, чтобы унять эту дрожь.

— И это здесь ни при чем. Он меня не любит и никогда не полюбит. Мне нужно убраться отсюда! — К великой своей досаде, она снова начала плакать.

Ана усадила Элизу обратно в кресло. Таинственное, проницательное выражение ее тонкого восточного лица ничуть не изменилось. Чуть заметная ласковая улыбка согрела его.

— Что ж, спасибо и на этом, хотя я надеялась узнать от тебя больше. Пей свой чай. Я принесу все необходимое, чтобы ты смогла одеться и причесаться. Ксавье скоро прядет обедать, и, если ты действительно хочешь уехать, он найдет способ отправить тебя домой. Но если ты любишь Киприана… — Она сделала паузу, ее улыбка стала чуть веселее. — Что ж, возможно, что и в этом случае тебя придется отправить домой как можно скорее.

Элиза потрясла головой:

— Я не понимаю…

Ана взяла ее за подбородок и заглянула ей в глаза:

— Иногда любви надо немножко помочь, Элиза. Для этого и существуют друзья.

— Здесь ты не сможешь помочь, — мрачно возразила Элиза. — И никто не сможет…

Ана только улыбнулась в ответ:

— Увидим. Скоро увидим.

Ана взялась за дело, и все завертелось с такой быстротой, что у Элизы чуть не закружилась голова. В мгновение ока на Элизе оказалось простенькое льняное платье в серую и белую полоску, и вот она уже, повинуясь команде Аны, пытается разодрать щеткой и гребнем, безнадежно спутанные волосы. Тем временем Ана хлопотала по дому, как будто ничего особенного не произошло, резала лук, сыпала перец и другие пряности в котелок с телячьим рагу, томящимся на плите. К тому моменту, когда Элиза обрела более или менее пристойный вид, в воздухе разливался упоительный аромат рагу, а на кухонном столе, накрытом на пятерых, уже стояли хлеб, масло, эль и холодное молоко.

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая