Когда Спящий проснется - Уэллс Герберт Джордж - Страница 7

• Предыдущая
• 7/53
• Следующая

Толстяк подошел и, встав около Грэхэма, произнес:

— У нас очень мало времени.

— Доверьтесь моему вкусу, — ответил портной. — Моя машина сейчас прибудет. Ну, что вы скажете?

— А что это такое? — спросил человек девятнадцатого столетия.

— В ваше время портные показывали своим клиентам модные журналы, — ответил портной, — мы же пошли дальше. Смотрите сюда. — Маленькая фигурка повторила свои движения, но уже в другом костюме. — Или это. — И на циферблате появилась другая фигурка в более пышном одеянии.

Портной действовал очень быстро и нетерпеливо посматривал в сторону лифта.

Легкий шум — и из лифта вышел анемичный, похожий на китайчонка подросток, с коротко остриженными волосами, в одежде из грубой ткани светло-синего цвета; он бесшумно выкатил на роликах какую-то сложную машину. Портной отложил кинетоскоп, отдал шепотом какое-то приказание мальчику, который ответил гортанным голосом что-то непонятное, и попросил Грэхэма встать перед машиной. Пока мальчик что-то бормотал, портной выдвигал из прибора ручки с небольшими дисками на концах; эти диски он приставил к телу Грэхэма: к плечу, к локтю, к шее и так далее, около полусотни дисков.

В это время на лифте позади Грэхэма в зал поднялись еще несколько человек. Портной пустил в действие механизм, части машины пришли в движение, сопровождаемое слабым ритмическим шумом; затем он нажал рычаги и освободил Грэхэма. На него накинули черный плащ, русобородый подал ему стакан с подкрепляющей жидкостью; выпив ее, Грэхэм заметил, что один из новоприбывших, бледный юноша, смотрит на него особенно упорно.

Толстяк, нетерпеливо расхаживавший все время по залу, вошел под арку и направился к балкону, откуда по-прежнему доносился глухой, прерывистый гул. Коротко остриженный мальчуган подал портному сверток светло-синего атласа, и оба принялись всовывать материю в машину, растягивая ее так, как растягивали в девятнадцатом столетии рулоны бумаги на печатных станках. Затем бесшумно откатили машину в угол комнаты, где висел провод, закрученный в виде украшения. Включив машину, пустили ее в ход.

— Что они там делают? — спросил Грэхэм, указывая на них пустым стаканом и стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд новоприбывшего. — Этот механизм приводится в движение какой-то энергией?

— Да, — ответил русобородый.

— Кто этот человек? — спросил Грэхэм, указывая рукой под арку.

Человек в пурпуровой одежде потеребил в замешательстве свою маленькую бородку и ответил, понизив голос:

— Это Говард, ваш старший опекун. Видите ли, сир, это трудно объяснить вам. Совет назначает опекуна и его помощников. В этот зал обычно разрешается доступ публике. Но в особых случаях это может быть воспрещено. Мы в первый раз воспользовались этим правом и закрыли двери. Впрочем, если угодно, пусть он сам объяснит вам.

— Как странно, — произнес Грэхэм. — Опекун! Совет!

Затем, обернувшись спиной к новоприбывшему, он спросил вполголоса:

— Почему этот человек так упорно смотрит на меня? Он месмерист?

— Нет, не месмерист! Он капиллотомист.

— Капиллотомист?

— Ну да, один из главных. Его годовое жалованье — полгросса львов.

— Полгросса львов? — машинально повторил удивленный Грэхэм.

— А у вас разве не было львов? Да, пожалуй, не было. У вас были тогда эти архаические фунты. Лев — это наша монетная единица.

— Но вы еще сказали… полгросса?

— Да, сир. Шесть дюжин. За это время изменились даже такие мелочи. Вы жили во времена десятичной системы счисления, арабской системы: десятки, сотни, тысячи. У нас же вместо десяти — дюжина. Десять и одиннадцать мы обозначаем однозначным числом, двенадцать или дюжину — двузначным, двенадцать дюжин составляют гросс, большую сотню; двенадцать гроссов — доцанд, а доцанд доцандов — мириад. Просто, не правда ли?

— Пожалуй, — согласился Грэхэм. — Но что значит кап… Как вы сказали?

— А вот и ваша одежда, — заметил русобородый, глядя через плечо.

Грэхэм обернулся и увидел, что сзади него стоит улыбающийся портной с совершенно готовым платьем в руках, а коротко остриженный мальчуган нажимом пальца толкает машину к лифту. Грэхэм с удивлением посмотрел на поданную ему одежду.

— Неужели… — начал он.

— Только что изготовлена, — ответил портной.

Положив одежду к ногам Грэхэма, он подошел к ложу, на котором еще так недавно лежал Грэхэм, сдернул с него прозрачный матрац и поднял зеркало. Раздался резкий звонок, призывающий толстяка. Русобородый поспешно прошел под арку.

С помощью портного Грэхэм надел комбинацию: белье, чулки и жилет, все темно-пурпурного цвета.

Толстяк вернулся от аппарата и направился навстречу русобородому, возвращающемуся с балкона. У них завязался оживленный разговор вполголоса, причем на лицах их выражалась тревога.

Поверх нижнего пурпурного платья Грэхэм надел верхнее из светло-синего атласа, которое удивительно шло к нему. Грэхэм увидел себя в зеркале хотя и исхудалым, небритым, растрепанным, но все же не голым.

— Мне надо побриться, — сказал он, смотрясь в зеркало.

— Сейчас, — ответил Говард.

Услышав это, молодой человек перестал разглядывать Грэхэма. Он закрыл глаза, потом снова открыл их: подняв худощавую руку, приблизился к Грэхэму. Остановившись, сделал жест рукой и осмотрелся кругом.

— Стул! — воскликнул Говард, и тотчас же русобородый подал Грэхэму кресло.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Говард.

Грэхэм остановился в нерешительности, увидав, что в руках странного юноши сверкнуло лезвие.

— Разве вы не понимаете, сир? — учтиво пояснил русобородый. — Он хочет побрить вас.

— А! — с облегчением вздохнул Грэхэм. — Но ведь вы называли его…

— Капиллотомист! Это один из лучших артистов в мире.

Русобородый удалился. Успокоенный Грэхэм поспешно сел в кресло. К нему тотчас же подошел капиллотомист и принялся за работу. У него были плавные, изящные движения. Он осмотрел у Грэхэма уши, ощупал затылок, разглядывал его то с одной, то с другой стороны; Грэхэм уже начинал терять терпение. Наконец капиллотомист в несколько мгновений, искусно орудуя своими инструментами, обрил Грэхэму бороду, подровнял усы и подстриг волосы. Все это он проделал молча, с вдохновенным видом поэта. Когда он окончил свою работу, Грэхэму подали башмаки.

Внезапно громкий голос из аппарата, находившегося в углу комнаты, прокричал: «Скорее, скорее! Весь город уже знает. Работа остановилась. Работа остановилась. Не медлите ни минуты, спешите!»

Эти слова испугали Говарда. Грэхэм увидел, что он колеблется, не зная, на что решиться. Наконец он направился в угол, где стояли аппарат и стеклянный шар. Между тем долетавший со стороны балкона гул усилился, раскаты его, подобно грому, то приближались, то удалялись.

Грэхэм не мог более вытерпеть. Взглянув на Говарда и увидав, что тот занят и не обращает на него внимания, он быстро спустился по лестнице в коридор и через мгновение очутился на том самом балконе, где недавно стояли трое незнакомцев.

• Предыдущая
• 7/53
• Следующая