Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Уткин Анатолий Иванович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/139
• Следующая

Поражения 1915 г. стоили России 15% ее территории, 10% ее промышленности. Одна пятая населения российской империи либо бежала, либо попала под германскую оккупацию.

Общий отход русской армии сопровождался бегством огромных масс населения, миллионы беженцев запрудили со своим скромным скарбом дороги. Основной поток пришелся на дороги между Варшавой и Брест-Литовском. Генерал Гурко пишет: «Люди, воевавшие в нескольких войнах и участвовавшие во многих кровавых битвах говорили мне, что никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем бесконечного исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище. Находясь сами в ужасном положении, они увеличивали проблемы войск, особенно транспорта, который должен был двигаться по дорогам, заполняя все дезорганизованной человеческой волной… Только Бог знает какие страдания претерпели они, сколько слез пролили, сколько человеческих жизней было принесено ненасытному Молоху войны» {155}.

Толпы эвакуированного населения создали новую опасность — ее среди постигших Россию несчастий выделил министр сельского хозяйства Кривошеин: «Из всех суровых испытаний войны исход беженцев является наиболее неожиданным, самым серьезным и трудноизлечимым… Мудрые стратеги немцев создали этот поток, чтобы запугать противника… Болезни, печали и нищета движутся вместе с беженцами на Россию. Они создают панику и уничтожают все, что осталось от порыва первых дней войны… Это тучи насекомых. Дороги разрушаются, и вскоре уже невозможно будет подвезти пищу… Будучи членом совета министров, я утверждаю, что следующая миграция населения приведет Россию во мрак революции». Число беженцев в 1915 г. достигло десяти миллионов человек. А на фронте в этом страшном году погиб миллион русских воинов и 750 тысяч были взяты в плен.

Ветер дул в германские паруса. 18 сентября 1915 г. их войска вошли в Вильнюс (еще 22 тысячи русских пленных). В октябре германское командование Восточного фронта перевело свою штаб-квартиру в Ковно, на те самые берега Немана, где Наполеон столетием ранее наблюдал за переправой своих войск, направляющихся к Москве. С падением Ковно линия фронта, резко оттесненная на восток, стала почти прямой линией, проходящей от Риги до румынской границы через Ковно, Гродно и Брест-Литовск. Переводя штаб в Ковно генерал Людендорф сообразовывался не только с необходимостью быть ближе к действующей армии. Сбывалась давнишняя мечта прусских юнкеров: впервые за два столетия после Петра появлялась возможность вытеснить Россию из прибалтийских провинций. Людендорф позднее писал: «Я был полон решимости восстановить на оккупированной территории цивилизаторскую работу, которой немцы занимались здесь многие столетия. Население, представляющее собой такую смесь рас, не может создать собственную культуру — оно поддастся польскому доминированию». Чтобы избежать этого, Литва и Курляндия должны управляться германским принцем и быть колонизованы германскими фермерами. Сама же Польша «должна признать германское главенство» {156}.

Назначенный генерал-интендантом оккупированных земель Эрнст фон Айзенхарт-Роте организовал собственную систему управления завоеванными землями. Господствовал суд военного трибунала, политическая деятельность была запрещена, собрания объявлены вне закона. Учителями могли быть лишь немцы, а языком обучения — немецкий язык. Некогда царь Александр Первый учредил в Вильне польский университет. Людендорф запретил любое высшее образование на любом языке, кроме немецкого.

20 августа 1915 г. германское правительство получило в рейхстаге все затребованные на войну деньги. Лишь один депутат — Карл Либкнехт — голосовал против военных ассигнований. Депутаты в то время не знали, что на гребне военных успехов германское правительство предложило России заключить сепаратный мир. Разумеется, он был основан на идее сохранения германских территориальных приобретений на Востоке. Истекая кровью, Россия все же ответила, что мир невозможен до тех пор, пока на российской земле находится хотя бы один немец. В русскую армию были призваны еще два миллиона солдат, но они нуждались в подготовке, для этого требовалось время. А пока пал Белосток, сдан Луцк, еще несколько тысяч русских солдат попали в германский плен.

На Западе начали ощущать трагизм происходящего. 15 июля 1915 г. Эдуард Грей поведал канадскому премьер-министру Роберту Бордену: «Продолжение войны приведет к низвержению. всех существующих форм правления». 18 августа 1915 г. лорд Китченер посетил штаб-квартиру британского экспедиционного корпуса во Франции, чтобы сказать генералу Хейгу: с русскими на Восточном фронте «обошлись жестоко», русским грозит серьезное общее поражение, им следует помочь. Черчилль видел Китченера в эти дни: «Он смотрел на меня со странным выражением на лице. Казалось, что он хочет поведать некую тайну. После многозначительного молчания он сказал, что согласен с французами — необходимо большое наступление во Франции». 21 августа на конференции в Маргейте было решено начать наступление в конце сентября.

Поражение в войне нанесло удар по установившемуся в августе 1914 г. относительному политическому единству в России. 27 июля 1915 г. американский посол в Берлине Джеймс Джерард доложил в Вашингтон, что немцы «рекрутируют из русских военнопленных революционеров и либералов, снабжают их деньгами, фальшивыми паспортами и прочими документами, а затем посылают их обратно в Россию с целью стимулировать революцию». В Петрограде военный министр Поливанов 30 июля предупредил своих коллег по совету министров: «Деморализация, уход в плен и дезертирство принимают огромные пропорции» {157} . Началось противопоставление косной монархической системы и недопущенных к управлению прогрессивных сил — то был пролог к 1917 г. 14 августа 1915 г. кадет Аджемов, выступая в Думе, так обозначил наметившееся в обществе противостояние: «С самого начала войны общественное мнение поняло характер и громадность борьбы; было понято, что, не организовав всю страну, мы не добьемся победы. Но правительство отказалось понимать, правительство отвергло с презрением все предложения о помощи».

Военное министерство заключало военные подряды внутри своего семейного круга, работала обычная система привилегий и предпочтений. Министерство не сумело организовать всю страну, более того — своими действиями оно помогло создать устрашающий хаос. Впервые прозвучало обвинение, которое Спустя полтора года сделало внутринациональное сосуществование государственных и общественных структур почти невозможным.

В нейтральной Швейцарии в первой половине сентября состоялась конференция европейских социал-демократов, выступающих против продолжения войны. Среди российских делегатов выделялись В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий. Итоговый манифест конференции призывал к немедленному миру и «войне классов» по всей Европе. Эти идеи разделяли довольно широкие круги пацифистов. Но они же разделяли и широко распространившийся скептицизм. Живший в Швейцарии Альберт Эйнштейн поделился с приехавшим и Франции Роменом Ролланом: «Победы в России оживили германское высокомерие и аппетит. Наилучшим образом немцев характеризует слово „жадные“. Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидны».

После страшных поражений 1915 г., когда русская армия впервые подключилась к тому, что уже давно стало рутиной на Западе — к окопной позиционной войне, в России стало вызревать чувство, что Запад косвенно предает своего союзника, что Запад пользуется людской массой русских, что Россия одна несет на себе бремя настоящей войны. Впервые часть общественного мнения России стала прямо или косвенно выражать ту идею, что Запад будет вести войну до последней капли русской крови. Именно в это время главная патриотическая газета «Русский инвалид» печатала сообщения вроде того, что на Западном фронте союзники в течение дня боев захватили дерево. Растущие антивоенные чувства неизбежно стали частью «национального мятежа» против союзного Запада. Русский капитализм стал мишенью народного возмущения отчасти и потому, что он был самым вестернизированным элементом русского общества.

• Предыдущая
• 32/139
• Следующая