Слово о словах - Успенский Лев Васильевич - Страница 81

• Предыдущая
• 81/96
• Следующая

Но разница не только в этом. В языке «на шипах» один и тот же суффикс способен выражать не одно, а сразу два и больше грамматических значений. В языках «на клею» это немыслимо: там каждому такому новому оттенку служит особый аффикс.

Сразу видно: наш суффикс «-ам-» в дательном множественного числа указывает сразу и на число и на падеж. Турецкому же языку для этого потребовались два отдельных аффикса: один – для всех дательных падежей, другой – для всех форм множественного числа.

То же самое происходит и при образовании производных слов.

От существительного «баш» (голова) можно образовать прилагательное «баш+лы» (головастый). Аффикс «лы» годится всюду, где надо произвести такую же работу. От слова «карын» (живот) при его помощи можно получить прилагательное «карын+лы» (пузатый), от «кулак» (ухо) – «кулак+лы» (ушастый), и т. д.

Если же вам понадобится множественное число от этих прилагательных, вы снова можете нарастить на них «аффикс множественности», уже известный нам «лер, лар»:

При помощи различных других аффиксов от того же «баш» можно образовывать различные слова. Аффикс предметов, имеющих определенное назначение, звучит «-лык»; прибавив его к слову «баш», вы получите слово «баш-лык», название головного убора. А множественное число от «башлык» снова будет «баш+лык+лар».

Вы видите: в языках «на клею» корень нигде и никак не изменяется. Аффикс всегда «приклеивается» к концу слова. Вслед за одним аффиксом можно при надобности «приклеить» другой, третий и т. д. Ни один из них никогда не может очутиться перед корнем в качестве «приставки». Ни один никогда не может слиться с корнем так, чтобы их было затруднительно разделить глазом или слухом.

Вот это-то все и называется в языкознании «агглютинацией» – «склеиванием». Татарский, турецкий и многие другие агглютинативные языки способны, как и языки флектирующие, образовывать довольно длинные слова. Но, вообще говоря, слова этих языков скорее можно определить как средние по длине.

Полную противоположность всем тем группам языков, которые мы до сих пор видели, представляют особые языки – «инкорпорирующие».

Трудно представить себе что-нибудь более странное с нашей точки зрения, чем словообразование и грамматика этих удивительных языков. В них – например в некоторых индейских языках Америки или в языках наших народов крайнего северо-востока (чукчей и близких к ним племен) – отдельные слова, образуя предложения, не располагаются рядом друг с другом, не скрепляются между собою при помощи аффиксов или вспомогательных слов, как у нас. Нет, здесь слова как бы набрасываются друг на друга и заглатывают одно другое, так что части первого оказываются где-то глубоко внутри второго, и наоборот. Пять, шесть, десять слов бурно переплетаются между собой, входя даже внутрь корней своих соседей. Вместо предложения получается одно огромное, запутанное, странное, на наш непривычный взгляд, слово, которое и выражает весь смысл целой фразы.

Вот, например, на языке мексиканских индейцев наше предложение «я ем мясо» выразится как бы «одним словом»: «нинакагуа» – «ямясъем».

Слово это, на наш взгляд, состоит из глагола и двух имен. Однако глагол в этом языке вообще нельзя употреблять сам по себе, отдельно от других слов. Нельзя отдельно сказать ни «есть», ни «я ем», ни «дать», ни «я дам». Словами можно выражать только целые мысли:

«Я ем его мясо» – нигкуаиннакатль.

«Я что-то такое ем» – нитлакуа.

«Я кое-кому что-то такое даю» – нитетламака.

Как видите, эти языки не желают говорить о «предметах вообще» или о «живых существах вообще». Не умеют они и действия выражать как «действия вообще». Они не знают, что? значит «есть вообще»; им понятно только, как можно «есть то-то и то-то», или, в крайнем случае, «есть что-нибудь»[105].

Языков такого строения очень много. Одни из них «инкорпорируют» (это слово по-латыни буквально означает «внедряют в тело») в одно и то же словопредложение больше, другие меньше слов-частей. В некоторых из них благодаря этому и возникают слова-гиганты, вроде того «виитокучумпункурюганиюгвивантумю», с которым мы уже сталкивались. Раскроем секрет: это слово означает определенный род занятий людей племени, обитающего в штате Юта, на юго-западе США, «тех, которые сидя разрезают ножами черных ручных бизонов» (то есть коров; по-видимому, такое «разрезание» входило в расписание каких-то церемоний или обрядов).

Не думайте, что этот пример – уродливое исключение. Один автор сообщает, что сочетание слов «наши искуснейшие зеркальщики», когда кому-то вздумалось перевести его на язык юкатанских майя, пришлось выразить таким поистине примечательным словом:

«руппакхнухтокепенаувутчутчухквоканехчаениннумуннонок».

Лингвисты постарались выяснить самую механику образования подобных слов. Знаток индейских языков, американский ученый Сэпир, приводит слово языка индейцев чинук, звучащее как

«и-н-и-а?-л-ю-д-а-м».

Оно состоит из корня «д», означающего «давать», шести префиксов и одного суффикса. Из префиксов каждый имеет свое значение; «и» – указывает на недавно прошедшее время, «н» – выражает понятие «я», «и» – другой «местоименный объект» – «это», «а» – третий такой же «объект» – «ей», и т. д. Всё вместе равносильно нашему предложению:

«Я прибыл, чтобы отдать ей это»,

но, по свидетельству Сэпира, представляет собою действительно вполне единое слово с ясно слышимым ударением на первом «а».

Разбирает Сэпир и еще один пример, взятый уже из языка племени фокс, давних обитателей долины Миссисипи (может быть, тех самых, которые усыновили пушкинского Джона Теннера!). У них слово

«экивинамотативачи»

значит: «тогда они (одушевленные) заставили некое существо (тоже одушевленное) скитаться, убегая то от одного, то от другого из них». Все это выражено через корень «киви» (он значит «мотаться туда-сюда»), вторую основу «-а-» (означающую «бегать»), один префикс, который проще всего передать нашим словом «тогда», и семь суффиксов, из коих у каждого свое собственное значение.

Я думаю, вы не будете возражать, если я скажу, что наши выражения «вызвать на два слова» или «объяснить в двух словах» должны звучать далеко не одинаково в устах китайца или сиамца, с одной стороны, и индейца племени фокс или пайют – с другой. Очевидно также, что если самые короткие слова свойственны «корневым» языкам, то наиболее длинные слова-удавы мы имеем основание искать в языках «инкорпорирующих». Наши же флективные и агглютинирующие языки, наиболее нам знакомые и близкие, занимают в этом строю, бесспорно, среднее место. Так, что ли?

Все это звучит весьма убедительно. Да так оно и было бы, если бы «длина слов» зависела только от их внутреннего строения, если бы длинные слова всегда слагались только из одного корня и нескольких «служебных частей». Но, к вашему утешению (если вашим родным языком является один из языков флектирующих и если вам очень хочется, чтобы у него были шансы стать чемпионом «длиннословия»), есть и другие способы получать из односложных слов многосложные, да еще какие многосложные!

• Предыдущая
• 81/96
• Следующая