Избранное - Бэкон Роджер - Страница 10

Но три [указанные причины человеческого невежества] осуждают священное Писание и святые учители, им противится каноническое криво и порицает философия. Однако я поведу вначале речь об этих трех [язвах] — по причине затронутых выше доводов, касающихся философских посылок, а также потому, что суждения философов об этих трех [язвах] мало известны толпе. И сходным образом все эти три язвы осуждает в одной фразе Сенека в конце II книги Писем. Итак, он утверждает, что «в причины наших несчастий входит то, что мы живем, сообразуясь с примером, и то, что мы не воспитываемся разумом, но совращаемся обычаем, так что если немногие поступают [так-то и такого], мы не желаем подражать им, потому что многие привыкли поступать [иначе], поскольку мы делаем то, что более привычно, а не то, что более достойно; и место истины занимает среди нас заблуждение, когда оно становится общепринятым»[46]. А Философ, который во всей своей философии осуждает недостойный авторитет, во II книге Метафизики утверждает[47], что первейшими причинами человеческого заблуждения является обычай и суждение черни. И, опять же, Сенека во II книге О блаженной жизни говорит, что «никто не ошибается сам по себе, но является причиной и вдохновителем заблуждения другого, и заблуждение увлекает нас и сбивает с пути, и мы гибнем благодаря чужим примерам»[48]. И во II книге О гневе он указывает, что «по причине вредоносности обычая с трудом устраняются пороки, которые нам присущи»[49]. И в книге О блаженстве жизни он выступает против суждений толпы: «Ничто не доставляет нам больших несчастий, чем то, что мы формируем [наши суждения] на основании общественного мнения, рассматривая как лучшее то, что с большим одобрением принято [толпой], и живем не в соответствии с разумом, но уподобляясь [большинству]. Потому-то и имеет место такое вот нагромождение одних падающих на других. Так бывает с людьми в большой толпе, когда в ней начинается давка: всякий падает так, что увлекает за собой другого, и первые оказываются причиной падения прочих»[50]. И опять же, он говорит там: «Народ вопреки разуму является защитником своего зла»[51]. И ниже: «С делами человеческими дело обстоит не столь хорошо, чтобы лучшее удовлетворяло большинство», и затем: «[мнение] множества — худший из аргументов»[52].

И Марк Туллий в III книге Тускуланских бесед утверждает: Получив образование от своих учителей, мы впитали в себя разнообразные заблуждения, так что истина уступила место тщеславию, а общепризнанному мнению — сама природа»[53]. А в Лукулле он говорит. «Некоторые, следуя за каким-нибудь [своим] другом, или захваченные чьей-нибудь речью, ими услышанной, судят о неизвестных им] вещах, и примыкают к какому-либо философскому учению, как застигнутые бурей в бушующем море приникают к твердой земле. И многие предпочитают заблуждаться и защищать те идеи, которые ими любимы, вместо того чтобы без предубеждения исследовать то, что они считают очевиднейшим»[54]. И, [говоря] о порочности обычая, он указывает в I книге О природе богов: «Стыдно исследователю природы искать свидетельства истины в душах, плененных обычаем»[55]. А против мнения толпы он высказывается в прологе ко II книге Тускуланских бесед, [говоря], что «философия удовлетворяется немногими судьями и избегает совета толпы, которой она подозрительна и которой ненавидима»[56]. И в той же книге он говорит: «Мне представляется более похвальным все то, что совершается без участия черни»[57].

А другие рассматривали эти три [язвы] порознь. Так, Аделярд[58] в книге Естественных вопросов спрашивает о ненадежном авторитете: «Что есть такой авторитет, кроме как поводья? Ведь как неразумные животные, ведомые на поводу, не разбирают ни к кому, ни куда их ведут, так и этот авторитет ввергает в опасность некоторых из нас, охваченных и порабощенных скотской грубостью [суждений]»[59]. И в книге О вечности Божией[60] [он указывает]: «Тот, кто избирает один из ответов на вопрос вследствие любви к обычаю, не может достоверно выявить истинное мнение».

И Аверроэс в конце II книги Физики говорит, что «обычай есть главная причина, препятствующая [познанию] многих очевидных вещей. Ведь точно так же, как привыкшему к неким мнениям, пусть даже вредоносным, легко поступать сообразно этим мнениям, а потому он верит, что они полезны, равным образом и когда он с детства приучен доверять ложным речам, то эта привычка станет причиной отрицания истины: так некто настолько приучается к употреблению яда, что он становится его пищей». И тот же Аверроэс указывает во II книге Метафизики, что «противное началам [наук], становясь популярным, охотнее воспринимается множеством следующих суждению большинства, нежели сами начала». И Иероним в прологе к V книге Толкования на Иеремию утверждает[61], что «истина довольствуется немногими и не боится множества врагов». Иоанн Златоуст[62] в Толковании на Евангелие от Матфея тоже говорит, что те, кто опирается на [мнение] толпы, являют себя лишенными истины».

То, что доказано с помощью авторитетных суждений, еще достовернее подтвердит опыт любого [человека]. Ибо в себе и в других мы часто наблюдаем, что эти три [язвы], как содержащие по большей части зло, чаще всего сочетаются с заблуждением. А если они иногда включают благо и истину, то последние почти всегда несовершенны и находятся на низшем уровне мудрости. И в самом деле, дочь в большинстве случаев следует деяниям матери, сын — отца, слуга — господина, подданный — государя, викарий — прелата, ученик — учителя, поскольку сынам Адамовым привычно приписывать себе авторитет и трубить о себе по всему миру. Ибо все люди, по мнению Аристотеля, высказанному в IV книге Этики[63], любят свои Создания, например, родители — детей, поэты — стихи и т. д… И они являются как бы хромыми и слепыми пастухами множества овец, которые, заблуждаясь из-за сбивающей с истинного пути лжи, не могут отогнать овец на более здоровое пастбище мудрости. И они подобны бескрылым птицам, желающим летать, представляя себя учителями прежде, чем смогли достичь уровня хорошего ученика, вследствие чего впадают в заблуждение до такой степени, что праздные люди полагают себя счастливцами в сравнении с ними: так во время состязания в беге тот, кому всякий раз, когда он видит в беге для себя опасность, не позволяет бежать уверенность в неудаче, тем не менее, считает себя счастливцем, сравнивая себя с тем, кто во время бега падает в не замеченную им ям.

И поэтому мы со всей достоверностью наблюдаем, что на один пример истины как в науке, так и в жизни приходится более чем тысяча заблуждений. Ведь мир полон примеров такого рода, и один пример истинного совершенства легко открывает десять тысяч несовершенств. В самом деле, природа дает нам свидетельство совершенства и несовершенства в числах: совершенным называется число, равное сумме своих делителей, и нет ни одного такого числа меньше десяти, кроме числа 6, и одно — между 10 и 100, а именно, 28, и одно — между 100 и 1000, а именно, 496, и одно — между 1000 и 10000, а именно, 8128, и т. д. И если бы так же обстояло дело среди людей, то и этого было бы достаточно роду человеческому. Но этого никогда не было ни в жизни, ни в науке и не будет — вплоть до окончательного уничтожения греха, поскольку редки не только те, кто совершенен во всякой истине и науке, но и те, кто достиг совершенства в одной истине и в одной науке. Первые всегда были, есть и будут немногочисленнейшими. Ибо есть поистине совершенные люди, но на десять тысяч человек не найдется и одного столь совершенного — ни по образу жизни, ни в научных занятиях. О, если бы во втором роде совершенных нашелся бы хотя бы один из десяти и т. д., так, чтобы среди людей сохранилось совершенство чисел. Но дело обстоит вовсе не так, а совсем иначе.