Лицо во мраке - Уоллес Эдгар Ричард Горацио - Страница 36

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая

— Лекер? Вы уже упоминали раньше это имя. Кто он?

— Это был пьяница, вор и укрыватель воров. Но он недостаточно хорошо знал Малпаса, чтобы избежать ошибки. Имея дело с Малпасом, можно ошибиться только раз, и ошибка Лекера была в том, что он явился к своему хозяину пьяным. В ту же ночь он нашел свою смерть!

— Свою смерть? Разве он умер?

Мистер Браун кивнул головой.

— Его ведь несколько времени тому назад выловили из реки. Я думал, вы сопоставили этот случай с другими.

Дик вскочил со стула, на котором сидел.

— Вы говорите о человеке, который был убит, а затем сброшен с набережной?

Браун опять кивнул.

— Это был невоздержанный Лекер, — сказал он. — Я думаю, что он был убит Малпасом или кем-нибудь из его помощников. Но я еще не могу проверить этого предположения и не знаю, был ли замешан здесь один из его агентов. Во всяком случае, вы можете считать Лекера жертвой Малпаса.

Дик молча посмотрел на своего гостя.

Браун продолжал:

— Вы спрашиваете себя, возможно ли, чтобы мог существовать такой зверь в образе человека, который убивал бы безжалостно всех стоящих на его пути?.. Почему же нет? Совершите одно убийство, не испытывая при этом угрызений совести, и все дальнейшие окажутся простым и неизбежным следствием первого. Я встречал многих убийц…

— Вы встречали убийц? — недоверчиво спросил Дик. Браун кивнул.

— Да, я много лет пробыл на каторге. Это вас удивляет? Тем не менее это так. Мое имя Торрингтон. Я был осужден пожизненно, но помилован за спасение жизни двух детей — детей главного комиссара в Южной Африке. Поэтому мне разрешено иметь паспорт на другое имя. В действительности же, — улыбка быстро мелькнула на его лице и исчезла, — я принадлежу к привилегированному слою общества. Я интересуюсь Малпасом, но гораздо больше я интересовался покойным мистером Маршалтом. Преступники интересуют меня, как нас часто интересует поезд, сошедший с рельсов. Пока он остается на рельсах и продолжает выполнять свое назначение, никто не обращает на него внимания, кроме, разве, железнодорожных служащих. Но как только он сойдет с рельсов, превращаясь в груду обломков, или слепо несется к гибели, он становится предметом, достойным интереса.

— Вы не любили мистера Маршалта? — спросил Дик, пристально глядя на Брауна. Тот улыбнулся.

— Нет, я… — он приостановился, — нет, я не любил его. Это верно. О мертвых — либо хорошо, либо ничего. Какая глупость! Почему нельзя плохо отзываться о мертвых? Ведь даже когда они умирают, их поступки влияют на судьбу. Вам надо быть осторожнее, капитан Шеннон, — Браун перевел свой прямой взгляд на сыщика.

— Кого же мне опасаться?

— Малпаса. Ему уже не важно — убьет он одним человеком больше или одним меньше, и, кроме того, у него есть особая причина убить вас. Запомните, что он гений, и у него какое-то странное чувство театральности, — Браун не спускал глаз с лица Дика. — Если бы я был на вашем месте, я бы отпустил его.

Вместо того чтобы рассердиться, Шеннон засмеялся.

— Хорошенький совет вы даете полицейскому, — сказал он.

— Это ценный совет, — ответил гость, но тут же переменил тему разговора. — Как вы думаете, куда они дели тело Маршалта?

Дик покачал головой.

— Спрятали в том же доме. Но я не понимаю, с какой стати я должен делиться с вами своими соображениями.

— Мне кажется, что он не в доме, — сказал Браун. — У меня есть мысль… но, однако, я и так сказал уже слишком много. И теперь вы, капитан, в ночном колпаке будете бродить вокруг моей гостиницы.

Шеннон засмеялся.

— Ну хорошо, а не проводите ли вы меня? — спросил Браун, неуверенно улыбаясь. — Я хилый человечек и нуждаюсь в помощи полиции.

Дик попросил его выйти на улицу, а сам позвонил по телефону и узнал, что дальнейших следов Малпаса найдено не было. Когда Шеннон присоединился к своему компаньону, тот стоял на своем обычном месте у края тротуара и смотрел в сторону Хэймаркета, по-птичьи резко и быстро поворачивая голову.

— Вы кого-то ждете?

— Да, — сказал тот, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

По пути в гостиницу Дик отметил один любопытный факт: он заключался в том, что хромота мистера Торрингтона иногда была не такой сильной, какой ей следовало бы быть. Было похоже на то, что он забывается и перестает волочить ногу.

Шеннон отметил это как раз перед тем, как они достигли места назначения.

— Мне кажется, что в большей степени это дело привычки, — не смущаясь ответил Торрингтон. — Я так привык волочить ногу, что это стало моей второй натурой.

Он опять оглянулся с тем же странным нетерпением, которое проявил еще раньше.

— Вы все еще кого-то ожидаете?

Торрингтон кивнул.

— Я ищу тень, — сказал он. Шеннон остановил его.

— Вам не нравится, что за вами следят? Но как вы это заметили?

Торрингтон удивленно посмотрел на него.

— Вы имеете в виду того полисмена, который следит за мной? Он там за углом, я знаю. Нет, я говорю о человеке, который следит за вами.

— За мной? — спросил комиссар. Брови Торрингтона поднялись.

— Неужели вы не знали? — невинно спросил он. — Боже! Я думал, вы все знаете!

Слик Смит жил в Блумсбери. Он занимал второй этаж дома, который служил жилищем еще в те времена, когда Георг II на ломаном английском языке ругал своих министров. Теперь, несмотря на все улучшения, произведенные владельцем дома № 204 на Даут-стрит, дом все же был весьма старым.

В некоторых отношениях архаичное устройство дома являлось преимуществом для Слика Смита. Так, например, под окнами его спальни была цистерна, и постоянный шум и плеск капающей воды раздражал бы более нервного человека. Но Слик не был нервным и находил шум успокаивающим, а цистерну — прекрасным приспособлением. От окна до края цистерны был один шаг, дальше можно было ступить на верхушку каменной ограды, и ловкий человек мог очутиться на боковой улице в более короткий срок, чем понадобилось бы ему если спуститься по лестнице и выйти через входную дверь. Таким же образом можно было и возвратиться. Поэтому Слик мирился с цистерной, с низкими потолками, с винтовой лестницей, где легко было удариться головой о трехсотлетние балки. И хотя дым кухонной плиты часто проникал к нему через открытое окно спальни, он говорил извиняющемуся хозяину, что, в общем, предпочитает дым другим более тонким ароматам. Никто в доме не знал, чем он занимается, и все считали, что у него больше денег, чем обязанностей. Большинство ночей он проводил вне дома, а днем почти все время спал, заперев двери. У него бывало мало посетителей, и обычно они приходили в то время, когда хозяин обедал. Слик сам встречал их. Они не стучали и не звонили: тихий свист с улицы вызывал его к дверям. Когда по вечерам Слик выходил, то всегда был тщательно одет и неизменно отправлялся по одному и тому же маршруту: бар на Корк-стрит, маленький и не очень изысканный; клуб в Сохо, более фешенебельный; клуб на Конвент-стрит и так далее. Он исчезал, не оставляя ни малейшего следа. Опытные сыщики из Скотленд-Ярда теряли его из виду, и всегда на одном и том же месте — на углу Пикадилли-Серкус и Шафтсбери-авеню, в наиболее ярко освещенной части Лондона.

В тот вечер, когда Одри отправилась на богатое приключениями свидание с Малпасом, Смит добрался до своей постоянной остановки в Сохо, сел за маленький столик в дальнем конце зала и стал слушать трех музыкантов, тщетно пытавшихся попасть в такт танцующим, которые шаркали по паркету, такому же плохому, как и оркестр.

Маленький человечек с худым порочным лицом пробрался к Слику сквозь толпу, тихо придвинул стул и сел у стола, кивнув слуге.

— Мне то же самое, — бросил он, указывая на кружку, стоявшую перед Смитом, который даже не повернулся к нему.

— Слик, есть одна дама в отеле «Астория» — француженка-разведенка. У нее чуть не вагон драгоценностей. Можно заинтересовать горничную скромной суммой.

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая