Тайна Зла. Откровенный разговор с Богом - Райт Том - Страница 29

И наконец, третий пример: подобные возражения мы слышим в незатихающих спорах вокруг такого мучительного вопроса, как уголовное правосудие. Мы уже говорили о том, что общественное мнение по этому вопросу в течение нескольких последних десятилетий колебалось между двумя полюсами. Преступники злы и должны сидеть в тюрьме (если не хуже). Преступники — жертвы «системы» и потому достойны жалости. Преступники нездоровы, и их следует лечить. И затем все возвращается к исходной точке: жертвы преступлений — это реальные жертвы, заслуживающие нашей заботы, так что нам не следует считаться с потребностями (или правами) преступников. В некоторых западных странах начались эксперименты с разными вариантами «восстановительного правосудия», когда (эта идея была заимствована из мудрости прошлого, которая иногда еще встречается у некоторых «примитивных» народов!) семьи и друзья и преступника, и его жертвы вместе обсуждают произошедшее и намечают пути решения проблемы, но эти вещи пока не входят к моду, несомненно, по той причине, что они не слишком привлекательны для журналистов, которым нужны понятные и броские заголовки, или для политиков, которые готовы предоставить СМИ именно то, что тем нужно. Немногие люди сегодня считают, что здесь уже был найден верный путь вперед.

Фактически все эти споры отражают некоторые острые грани «проблемы зла». Зло не философская головоломка, но реальность, которая подкрадывается к нам на улице и портит жизнь людей и семей или их собственность. Она требует не удовлетворительных умных ответов на вопрос о возникновении зла, но исцеления, справедливости самого Бога Творца, которое однажды наполнит и восстановит все творение и которую уже сегодня, предвосхищая будущее, можно осуществлять в мире пространства, времени, материи и хаотичных реальностей жизни человека и общества. На фоне этой задачи большинство отчаянных спорок о зле на философском и богословском уровнях кажется просто бегством от реальной проблемы, сетованием о пролитом молоке, вместо того чтобы помыть пол.

Что же здесь можно сделать? Вероятно большинство из нас стояло бы за такой уголовный кодек., который учитывает тот факт, что существуют закоренелые преступники, порой патологически неспособные кип. н мире человечно и до смерти не способные изменить и, так что ради всех нас и по причине наказания им придти провести большую часть своей жизни взаперти. Но большинство людей, сталкивавшихся с реальностью тюремной жизни в западном мире, знает, что вместе с подобными людьми сюда попадает множество других, совершивших мелкие преступления или просто технические ошибки, которые, если бы для них можно было выбрать иные формы наказания (скажем, обязательную службу, ценную дли людей, особенно в тех местах, где в этом существует великая потребность и где царит нищета), могли бы, оставив свое прошлое, жить как ответственные члены общества. Но если мы попытаемся нечто подобное сделать, обязательно появится множество людей, которые скажут, что мы потворствуем преступлению или слишком легкомысленно относимся к проблеме зла. Все такие аргументы представляют собой уже знакомый нам порочный круг. Как мы говорили в первой главе, мы будто бы обречены метаться между теми, кто думает, что зло маловажно, и теми, кто, столкнувшись со злом, начинает все крушить.

Три приведенных нами примера — из сфер глобальной экономики, международных и межрасовых отношений и уголовного правосудия — могут служить лакмусовой бумажкой для проблемы прощения, с которой все мы непосредственно сталкиваемся на личностном уровне. Что мы делаем, когда кто-то причинил нам боль? Некоторые сразу вспоминают о прощении, ссылаясь на Иисуса и на его крайне суровые слова об этом, такие как в притче у Матфея в главе 18. Но как только кто-нибудь напомнит нам о долге прощать, обязательно сразу же найдется кто- то еще, который скажет: «Но это значит, что ты просто потворствуешь плохим людям» или «Ты просто не умеешь относиться ко злу достаточно серьезно». Об этой проблеме и ответе на нес говорит Вольф в своей книге.

Нам крайне важно понять одну вещь: прощение не то же самое, что толерантность. Сегодня мы снова и снова слышим о том, что надо «всех принимать», что Иисус принимал самых разных людей такими, какие они есть, что церковь верит в прощение, а потому мы должны без лишних вопросов венчать разведенных, снова брать на работу сотрудников, уволенных за обман, а педофилов, отсидевших свой срок, возвращать к работе с детьми… на самом деле на последнем обычно никто не настаивает, и это показывает, что у нас сохранились хоть какие-то остатки здравого смысла. Но прощение не то же самое, что толерантность, и прощать не значит всех принимать. Это не равнодушие и не нравственное безразличие. Наконец, прощение не означает, что мы относимся ко злу легкомысленно, наоборот, оно показывает, что мы серьезно — фактически (удвоенной серьезностью — к нему относимся. Начнем с того, что прощение предполагает готовность назвать зло по имени и осудить его без этого шага прощение невозможно Во-игорых, столь же важная готовность вслед за этим сдел. п ь m с, что н наших силах, чтобы восстановить должные отношении i чем, кто причинил нам боль, после того как мм решили, что делать со злом. И наконец, решение не давать произошедшему злу определять, какими мы станем. Вот что означает прощение. Это жесткая вещь: прощение трудно давать, его трудно и принимать. И оно жесткое и еще в одном смысле: когда оно свершилось, это действительно сильное событие, в отличие от вялой толерантности, которая просто следует линии наименьшего сопротивлении

Позвольте мне еще кое-что уточнить в этом пункте. Прощение не означает «меня это не очень волнует» или «ничего особенного не произошло». Меня это волнует, и нечто особенное произошло, иначе было бы просто нечего прощать, мне бы осталось лишь немного переменить свои установки по отношению к некоторым вещам. (Сегодня мы много слышим о том, что людям надо переменить отношение к некоторым понятиям, которые кажутся им неправильными, но это не прощение. Если у меня просто неверная установка по отношению к кому-то и я ее меняю, это не значит, что я простил этого человека, наоборот, я сказал ему, что он не нуждается в прощении, уж, скорее, надо простить меня за то, что я раньше вел себя неправильно). Простить также не означает сказать: «Давай сделаем вид, что этого не было». Это более тонкая позиция, потому что здесь мне надо стараться вести себя так, как если 6 м ничего не случилось. Но это случилось, и простить не значит сделать вид, что этого не было. Здесь нужно прямо посмотреть на произошедшее и сделать сознательный выбор, принять решение нравственной воли и отложить случившееся в сторону, чтобы оно не служило стеной между мной и другим человеком. Иными словами, прощение предполагает, что случившееся было злом, о котором нельзя просто забыть как о маловажном событии. Иначе в нас бы осталась сдерживаемая злость и между нами после утраты доверия росла бы дистанция. Гораздо лучше открыто выложить все на стол, как на самом деле и велит это делать Новый Завет, и во всем разобраться.

Все это подводит нас к одному из труднейших мест в евангелиях — к главе 18 Евангелия от Матфея. Здесь Иисус, взяв иудейский закон о том, как нужно выдвигать обвинения против ближних, адаптирует его к спорам между его последователями. Нам надо бы держать в одной руке текст стихов 15–20, а в другой, рядом с первыми, текст стихов 21–22. Я подозреваю, что существует слишком много христиан, которые выбирают лишь что-то одно, забывая о другом.