КГБ в русской эмиграции - Преображенский Константин Георгиевич - Страница 41

Елена Батурина не была ни шпионкой, ни террористкой, а всего лишь хозяйкой фирмы по производству пластмассовых изделий. Преступления, в которых ее обвиняли, были чисто финансовыми, и с ними вполне могла бы справиться обычная милиция, без всякой помощи ФСБ.

Лужков заявил, что возбуждение уголовного дела, в котором фигурирует фирма его жены, является произволом властей и правоохранительные органы используются в политических целях. В газете «Метро» были опубликованы статьи «Над пропастью во лжи», «Операция «Провокация»».

После этих выступлений Управление ФСБ по Владимирской области обратилось с судебным иском о защите деловой репутации к Лужкову и газете «Метро», но Пресненский межмуниципальный суд принял решение отказать ФСБ в этом иске.

Но совсем не таким лояльным оказался Владивостокский суд к журналистке Татьяне Ощепковой! В начале 2002 года она опубликовала в газете «Ежедневные новости» статьи «Неформалы от госбезопасности» и «Гостайны в России нет». В них освещался ход процесса по делу военного журналиста Григория Пасько.

В этих статьях журналистка назвала преступником следователя ФСБ Александра Егоркина, фальсифицировавшего протокол осмотра квартиры Григория Пасько. Она имела на это полное юридическое право: ведь первый суд над Григорием Пасько признал эти протоколы сфальсифицированными и даже принял по этому поводу частное определение!

Но ведь в итоге Пасько все равно был осужден вторым судом, и следователь ФСБ Егоркин счел себя вправе требовать сатисфакции от журналистки, вполне законно назвавшей его преступником! Он просил суд обязать ее опровергнуть распространенные сведения и взыскать с редакции в качестве возмещения морального вреда 100 тысяч рублей.

Конечно, требование следователя ФСБ было абсолютно антизаконным. Но во Владивостоке сейчас все боятся ФСБ, в том числе и судьи. Если ФСБ смогла расправиться с невинным Пасько несмотря на всю его международную поддержку, то что тогда она сможет сделать с рядовым жителем Владивостока, даже если он и судья?..

И суд обязал газету опубликовать опровержение и взыскал шесть тысяч рублей с редакции и две тысячи - с журналистки Татьяны Ощепковой.

Журналистка и редакция подали жалобу в областной суд и, казалось бы, одержали победу. Но областной суд лишь послал дело на новое рассмотрение, и не куда- нибудь, а все в тот же самый Первомайский суд первой инстанции. Тем самым он предал Татьяну Ощепкову, отдал ее на растерзание тому суду, на который она пожаловалась.

И действительно: Первомайский районный суд, как и следовало ожидать, признал свое прежнее решение правильным, и лишь увеличил наказание: он взыскал с редакции вместо прежних шести тысяч рублей десять тысяч, а для Татьяны Ощепковой наказание было оставлено прежним - две тысячи рублей. Хотя она и была полностью права.

Увы, российский суд очень часто наказывает невиновных и оправдывает виноватых, особенно в провинции. На этой пессимистической ноте хотелось бы закончить эту главу, хотя факты, подобные вышеприведенным, множатся в России день ото дня.

Спасибо Фонду защиты гласности, предоставившему мне эти факты!

Журналистов, пишущих о ФСБ, в нынешней России очень мало. Это неудивительно: ведь тема небезопасна. И к тому же все понимают, что писать на эту тему могут только те, кто сам работал в КГБ. А там пишущих людей всегда была горстка, хотя журналистские должности, отведенные чекистам в многочисленных зарубежных корпунктах советской прессы, исчислялись сотнями.

Изредка в российской печати появляются статьи о ФСБ, написанные штатскими журналистами, но доверия они не вызывают. Читатели понимают, что они могли быть созданы только под диктовку самого ФСБ. Журналист в этом случае выступает лишь в роли интерпретатора, переводчика сбивчивой речи офицера ФСБ на журналистский язык. О, как много журналистов сколотило себе крупные состояния на такой же интерпретации действий НКВД в сталинское время! Их лживые пьесы шли во всех театрах, по ним создавались фильмы. Их огромные дачи, сложенные из сосновых бревен и расположенные на просторных участках земли, выделенных по указу самого Сталина, сейчас являются предметом судебных разбирательств многочисленных наследников.

Но сейчас времена изменились, и молодые читатели инстинктивно чувствуют ложь.

О проблемах ФСБ сейчас отваживаются писать лишь несколько отставных полковников. Их статьи отмечает двойной стандарт. В первой их части авторы сквозь зубы признают, что КГБ действительно совершал преступления, да и в ФСБ есть проблемы, но во второй они все равно объявляют КГБ героем.

В России только двое бывших разведчиков встали на путь его решительного разоблачения. Они подвергают КГБ и его наследницу ФСБ моральному порицанию, открыто называют их преступными организациями. Это - генерал Олег Калугин, вынужденный уехать в Америку, опасаясь расправы, и я, его младший коллега и единомышленник.

Я также подвергаюсь провокациям. ФСБ особенно бесит то, что я занимал в КГБ довольно солидный пост референта начальника научно-технической разведки. Свои статьи я подписываю с упоминанием прежней должности. ФСБ не может упрекнуть меня в некомпетентности, как какого-нибудь штатского журналиста, и оттого испытывает ко мне особое чувство злобы. В глубине души ФСБ не может понять, для чего я все это делаю. По ее мнению, гораздо выгоднее было бы, наоборот, воспевать ФСБ и получать за это моральные и материальные поощрения.

ФСБ находится по сей день в плену советских иллюзий. Советская коммунистическая империя держалась на трех китах. Первым был аппарат КПСС, вторым - армия, а третьим - КГБ. Ни первый, ни второй кит не выдержали испытания буржуазной жизнью, и только третий, КГБ, остался преданным коммунизму навсегда.

Партийный аппарат позорно капитулировал перед демократическим правительством Ельцина. Он цинично отсек от себя фанатиков - сталинистов старшего возраста. Одни из них покончили с собой, застрелившись или бросившись из окон, другие - стали нищими пенсионерами. Ведь они были истинными коммунистами и не могли предположить, что коммунизм в России когда-нибудь рухнет. Эти люди искренне считали, что он будет существовать вечно, и поэтому не делали никаких накоплений. Даже властитель Москвы, первый секретарь Московского горкома КПСС Гришин умер, сидя на стуле в многочасовой очереди в собесе, куда он пришел просить об увеличении своей мизерной пенсии. А ведь всего за несколько лет до этого перед ним трепетала вся Москва.

Большинство же партаппаратчиков ушло в бизнес, срослось с мафией. Их приход в партийный аппарат за десятилетия до этого был лицемерным, продиктованным лишь карьеристскими устремлениями. До сих пор многие в России задаются вопросом о том, куда делось золото КПСС, составлявшее значительную часть национального бюджета. А между тем ответ известен: часть его пошла на становление коррумпированного партийного бизнеса в новой демократической России.

Для армии распад СССР стал шоком. Потому что служить в армию шли люди иного типа, чем партийные аппаратчики. В большинстве своем это были недалекие деревенские пареньки, воспитанные, подобно всем русским крестьянам, в духе слепого преклонения перед властью. Ведь условия жизни и учебы в военных училищах очень тяжелы, и юноши из крупных городов выбирали гражданские профессии, предпочитая свободу. Поступить в российские военные училища очень легко, достаточно обладать хорошим здоровьем.

Кроме того, русскому крестьянину присуще некритическое восприятие слов начальства. И потому наивные сельские пареньки твердо верили всему, что им внушали профессиональные лжецы, армейские политические воспитатели. Они слепо верили в коммунизм и так же тупо ненавидели Запад. «Мы - фанатики!» - с гордостью говорили мне знакомые армейские офицеры.

Крушение коммунистического строя вызвало в армии волну самоубийств. Оно деморализовало ее. Очень многие офицеры даже поверили в Бога, стали набожными христианами, что раньше категорически запрещалось. Например, если где-нибудь на бескрайних просторах России обосновывалась новая воинская часть, ее командиры первым делом добивались закрытия последних сохранившихся церквей в округе. Так военные коммунисты, славившиеся своей особой идеологической непримиримостью, боролись с религией. Сейчас же, после семидесяти лет коммунизма, во многих военных городках возводятся храмы. Солдаты и офицеры молятся в них совершенно открыто, никого не боясь.