Скала прощания - Уильямс Тэд - Страница 48

• Предыдущая
• 48/180
• Следующая

Он подумал о том, что уже испытал подобный покой: в тот момент, когда стоял перед Игьяриком, когда казалось, что мир окутан полной тишиной, время стало безвременным, перед тем как он обрушил свой меч и прежде чем брызнула фонтаном черная кровь.

Но на этот раз меч не помог мне… Может, он потерял свои достоинства, покинув Урмсхейм? Или Торн так же непостоянен, как ветер, как погода?

Саймон вспомнил теплый день в Хейхолте, когда солнечные лучи проникали в кабинет доктора Моргенса, и лениво плавающие в воздухе пылинки светились, как блуждающие искорки.

Никогда не превращай в свой дом никакое место, сказал ему старик в тот день. Создай свой дом в себе самом. Ты найдешь там все необходимое, чтобы его обставить: память, надежных друзей, жажду знаний и тому подобное. И он всегда будет при тебе, куда бы ты ни отправился…

Это и есть смерть? — думал Саймон. Это и значит идти домой? Ну, это не так уж и плохо.

Бинабик снова пел, и навевающая сон песня его была как журчание воды. Саймон предался ее течению.

Когда он проснулся на следующее утро, он не был уверен, что все еще жив. Те, что остались в живых, переменили место стоянки в то утро, и Саймона вместе с другими ранеными внесли в пещеру под нависшей скалой. Проснувшись, он увидел перед собой лишь отверстие, через которое можно различить серое небо. Только растрепанные черные птицы, парившие перед входом, убедили его, что он все еще среди живых. Птицы и еще боль во всем теле.

Он некоторое время лежал, изучая свои ушибы, сгибая и разгибая по одному суставы. Ему было больно, но с болью пришла способность двигаться. Все болело, но он был цел.

Через некоторое время к нему снова подошел Бинабик с одним из своих целительных напитков. Сам тролль не избежал ранений, о чем свидетельствовали рубцы на лице и шее. Бинабик выглядел серьезным, но он лишь бегло взглянул на раны Саймона.

— Нас посетили страшные потери, — сказал тролль. — Я не имел никакого желания это говорить, но… Хейстен погиб.

— Хейстен?! — Саймон сел, забыв на минуту свою боль. — Хейстен?

Ему показалось, что-то оборвалось у него внутри. Бинабик кивнул.

— И среди двух дюжин моих соплеменников девять умерщвлены и шесть имеют серьезные раны.

— Что же произошло? Как это случилось с Хейстеном?

Его охватило тошнотворное чувство нереальности. Как может Хейстен быть мертвым? Разве буквально несколько минут назад они не разговаривали?

— А Слудиг?

— Слудиг тоже имеет рану, но очень легче. Сейчас он участвует в собирании дров для костра. Это имеет великую важность для оказывания помощи больным, понятно? А Хейстен… — Бинабик постучал рукой по груди — жест, которым, как понял Саймон, кануки отгоняли зло. Тролль выглядел глубоко несчастным. — Хейстена ударили по голове дубиной. Он оттолкнул тебя, как мне говаривали, а потом вскоре его самого умертвили.

— Ох, Хейстен, — застонал Саймон. Он ждал слез, но их не было. Лицо его как-то странно онемело, а горе было каким-то слабым. Он опустил голову на руки. Огромный стражник был таким живым, таким сердечным. Неправильно вот так внезапно отнимать жизнь. Доктор Моргенс, Гримрик, Этельберн, Аннаи, а теперь Хейстен — все мертвы, все убиты только потому, что стремились делать правое дело. Где же те силы, что должны охранять таких невинных?

— А Ситки? — спросил Саймон, вдруг вспомнив о девушке. Он внимательно посмотрел на лицо Бинабика, но тролль только рассеянно улыбнулся.

— Она жива, только немного ранена.

— Мы можем спустить Хейстена с горы? Он не хотел бы там остаться.

Бинабик неохотно покачал головой.

— Мы не имеем возможности перевозить его тело, по крайней мере на наших баранах. Он великого роста, очень слишком великого для них. А впереди еще опасный путь, прежде чем мы будем на равнине. Он будет оставаться здесь, прах его будет лежать здесь очень в почете вместе с прахом моих соплеменников. Рядом с ним будут другие, хорошие и отважные воины. Я предполагаю, что он имел бы такое желание. Теперь тебе пора снова засыпать, но есть еще двое, которые питают надежду говорить с тобой.

Бинабик отступил. Ситки и пастух Сненек стояли в ожидании у входа в пещеру. Они вошли и встали возле Саймона. Невеста Бинабика обратилась к Саймону на канукском. Ее темные глаза были серьезны. Около нее Сненек чувствовал себя неловко, переминаясь с ноги на ногу.

— Ситкинамук говаривает, что сочувствует тебе в утрате друга. Она также говаривает, что ты показал очень хорошую храбрость. Теперь все видели смелость, с которой ты был на Драконьей горе.

Саймон смущенно кивнул. Сненек прокашлялся и начал свою речь. Саймон терпеливо ждал, пока Бинабик объяснит.

— Сненек, глава пастухов Нижнего Чугика, говаривает, что тоже питает сожаление. Вчера мы теряли многие жизни. Он также хочет вручить тебе то, что ты вчера утрачивал.

Пастух достал костяной кинжал Саймона и почтительно передал хозяину.

— Его вынимали из шеи мертвого великана, — сказал Бинабик тихо. — Дар канука обагрен кровью, пролитой в защиту жизней кануков. Это имеет великую важность для наших людей.

Саймон принял кинжал, вложив его в расшитые ножны на поясе.

— Гьоп, — сказал он. — Пожалуйста, скажи им, что я рад его возвращению. Я не знаю, что ты имел в виду, когда говорил о защите канукских жизней — ведь у нас были общие враги. Но сейчас мне не хочется думать об убийстве.

— Конечно, — Бинабик повернулся к Ситки и пастуху и что-то кратко сказал им. Они кивнули. Ситки нагнулась и прикоснулась к его руке в знак сочувствия, потом повернулась и вывела неуклюжего Сненека из пещеры.

— Ситки управляет приготовлением надгробий из камней, — сообщил Бинабик. — Что же до тебя, друг Саймон, то тебе сегодня больше нечего делать. Спи.

Тщательно подоткнув вокруг него плащ, Бинабик удалился из пещеры, осторожно ступая между спящими на полу ранеными. Саймон проследил за ним глазами, думая о Хейстене и остальных умерших. Совершают ли они сейчас тот путь к полной тишине, на который Саймону удалось бросить взгляд?

Когда он засыпал, ему показалось, что он видит широкую спину своего эркинландского друга, исчезающую в коридоре, уходящем в белое безмолвие. Хейстен, подумал Саймон, не выглядит человеком, исполненным сожаления. Но ведь это было лишь сновидение.

На следующий день лучи полуденного солнца пронзили дымку, разлив свет по всему склону гордой горы Сиккихок. Боль Саймона утихла, вопреки его ожиданиям. С помощью Слудига он проковылял из пещеры на плоский уступ, где сооружали надгробные пирамиды. Их было десять: девять маленьких и одна большая. Камни были сложены так, что ни ветер, ни непогода не могли их сдвинуть.

Саймон взглянул на лицо Хейстена в пятнах засохшей крови, прежде чем Слудиг и его помощники тролли закончили укутывать его тело плащом. Глаза Хейстена были закрыты, но раны его были таковы, что не оставили Саймону никакой надежды на то, что его товарищ просто заснул. Он был убит зверскими прислужниками Короля Бурь, и это нужно было запомнить. Хейстен был простым человеком, и понятие мести он, конечно, ценил очень высоко.

После того как Хейстена похоронили и камни над его могилой были закреплены, соплеменники Бинабика, мужчины и женщины, были опущены в могилы, каждый с принадлежавшей ему вещью, как объяснил Бинабик Саймону. Когда все было закончено, Бинабик выступил вперед. Он поднял руку. Тролли затянули песню. У многих, и у мужчин, и у женщин, на глазах были слезы. Слеза блеснула и на щеке Бинабика. Прошло некоторое время, и пение прекратилось. Вперед выступила Ситки. Она вручила Бинабику факел и небольшой мешочек. Бинабик посыпал что-то из мешочка на каждую могилу, затем поджег это факелом. Тонкая струйка дыма поднялась над каждой могилой, быстро разрываемая горным ветром. Закончив, он вернул факел Ситки и начал петь длинную фразу из канукских слов. Мелодия была подобна голосу самого ветра: она то взмывала вверх, то опускалась.

• Предыдущая
• 48/180
• Следующая