Рассказы - Верн Жюль Габриэль - Страница 16

— Спускаться, когда нас наверху ожидает солнце! Долой мешки!

Груз наш убавился еще на пятьдесят фунтов.

Достигнув высоты трех тысяч пятисот метров, мы перестали подниматься. Незнакомец говорил без умолку. Я терял последние силы, а мой спутник, казалось, находился в своей стихии.

— С хорошим ветром мы могли бы далеко улететь! — воскликнул он. — Над Антильскими островами есть воздушные течения, обладающие скоростью до ста лье в час! Во время коронации Наполеона Гарнерен выпустил в одиннадцать часов вечера освещенный воздушный шар с цветными стеклами. Дул норд-норд-вест. На следующее утро, на рассвете, жители Рима встретили шар криками восторга, когда он пролетал над куполом святого Петра! Мы полетим дальше и… выше!

Я с трудом его слышал. В ушах шумело! Но вот в тучах открылся просвет.

— Посмотрите на этот город, — сказал незнакомец. — Это Шпейер!

Я высунулся из гондолы и заметил внизу какие-то темные пятна. Это был Шпейер. Рейн, такой широкий в этом месте, походил на развернутую ленту. Небо над нами было темно-синее. Птиц уже давно не было видно: они не могут летать в таком разреженном воздухе. Мы были затеряны в пространстве — я оставался с глазу на глаз с незнакомцем!

— Вам незачем знать, куда я направлю шар, — вдруг сказал мой спутник и швырнул компас в облака. — О, какое великолепное зрелище представляет падение! Вы знаете, что со времен Пилатра де Розье до лейтенанта Галя аэронавтика насчитывает не так уж много жертв. Несчастные случаи всякий раз бывают вызваны неосторожностью. Пилатр де Розье отправился с Ромэном из Булони тринадцатого июня тысяча семьсот восемьдесят пятого года. К своему шару, наполненному газом, он подвесил монгольфьер, наполненный нагретым воздухом. Очевидно, он надеялся таким образом устранить потерю газа, а также избавиться от необходимости выбрасывать балласт. Это было все равно, что поднести факел к бочонку с порохом! Безумцы поднялись на четыреста метров и были подхвачены противным ветром, их понесло в открытое море. Чтобы спуститься, Пилатр решил открыть клапан аэростата, но привязанная к нему веревка запуталась в веревочной сетке и прорвала оболочку шара, газ мгновенно из него вышел. Шар упал на монгольфьер и закружился, увлекая его. Несчастные полетели стремглав вниз и разбились. Ужасно, не правда ли?

Я еще мог вымолвить:

— Сжальтесь! Спустимся!

Тучи обступили нас со всех сторон. Раздавались оглушительные раскаты, наш аэростат весь сотрясался.

— Вы положительно меня раздражаете! — воскликнул незнакомец. — Теперь вы больше не будете знать, поднимаемся ли мы, или идем вниз!

С этими словами он вышвырнул за борт барометр, а за ним — еще несколько мешков балласта. Мы находились, очевидно, на высоте примерно пяти тысяч метров. На стенках гондолы кое-где образовались льдинки. Что-то вроде снежной пыли оседало на одежду, и я продрог до мозга костей. В это время под нами разразилась страшная гроза. Мы находились выше нее.

— Не бойтесь, — ободрял меня незнакомец. — Погибают только неосторожные. Вот, например, Оливари, он поднялся близ Орлеана на бумажном монгольфьере; над его гондолой была подвешена жаровня, ему пришлось захватить с собою пропасть топлива, и все-таки гондола загорелась. Оливари упал и разбился! Мосман поднялся в Лилле на неустойчивой площадке: она качнулась, и он потерял равновесие; Мосман упал и разбился! У Битторфа в Мангейме бумажный шар загорелся в воздухе: Битторф упал и разбился! Гаррис поднялся на дурно сконструированном шаре: клапан был слишком велик и плохо закрывался. Гаррис упал и разбился! Садлер, пролетев несколько часов, оказался без балласта: его отнесло в сторону Бостона. Шар ударился о трубу. Садлер упал и разбился! Кокинс спустился на очень выпуклом парашюте, конструкцию которого усовершенствовал. Кокинс упал и разбился! Ну, что ж! Мне дороги эти отважные жертвы неосторожности! И я умру, как они! Выше! Выше!

Казалось, надо мной проносились тени злополучных аэронавтов. Разреженный воздух и яркие солнечные лучи способствовали расширению газа, и шар все поднимался! Я снова попытался открыть клапан. Тогда незнакомец обрезал веревку в нескольких футах над моей головой… Спасения не было!

— Вы не присутствовали при падении госпожи Бланшар? — спросил он. — А вот я его наблюдал, да-с! Собственными глазами! Шестого июля тысяча восемьсот девятнадцатого года я находился в Тиволи. Госпожа Бланшар поднималась на воздушном шаре небольших размеров, к которому пришлось прибегнуть в целях экономии. Она вынуждена была надуть его полностью, и газ вырывался в нижнее отверстие. За шаром тянулось что-то вроде дорожки из водорода. Под гондолой был подвешен проволочный обруч, покрытый горючим составом, — основа для огненного колеса. Она собиралась зажечь его высоко над землей. До этого госпожа Бланшар уже несколько раз проделывала такой фокус. В этот полет она, кроме колеса, захватила с собой еще небольшой парашют, к которому был привязан шар, заключавший в себе «серебряный дождь». Она должна была поджечь этот шар с помощью факела на длинном шесте, а затем метнуть в пространство. В назначенное время она поднялась. Ночь была темная. Поджигая шар, она неосторожно провела факелом под струей водорода, выбивавшейся из шара. Я не отрываясь смотрел на нее. Внезапно яркая вспышка прорезала темноту. Мне пришло в голову, что это какой-то новый трюк искусной воздухоплавательницы. Пламя все разгоралось, потом вдруг погасло, а в следующий миг над парашютом взвился огненный султан — это горела струя газа. Этот зловещий пожар осветил бульвар и весь

Монмартрский квартал. Тут я увидел, как несчастная бросилась к отверстию шара и стала судорожно его сжимать, стараясь потушить горевший газ, но это ей не удалось. Тогда она снова уселась и стала управлять спуском шара, — он все еще не падал. Газ горел несколько минут. Шар все сжимался и постепенно приближался к земле — но это не было падение! Северо-западный ветер относил его в сторону Парижа. В то время находившийся на Прованской улице дом номер шестнадцать был окружен огромным садом. Аэронавт мог опуститься там без риска. Но надо же было так случиться: гондола задела за крышу дома. Толчок был не очень сильный. «Помогите!» — закричала несчастная. Я уже подбежал к месту катастрофы. Гондола скользнула по крыше и задела за железную скобу. Толчок выбросил госпожу Бланшар из гондолы. Она упала на мостовую и разбилась насмерть!

От этих рассказов у меня кровь застывала в жилах. Незнакомец стоял передо мной с непокрытой головой, растрепанный, и в глазах у него пылал огонь безумия.

Сомнений не было! Я наконец понял, в чем дело! Передо мной был сумасшедший.

Он выбросил остатки балласта, и мы устремились ввысь. Шар достиг, вероятно, высоты девяти тысяч метров! У меня носом и горлом шла кровь!

— Как прекрасен подвиг мучеников науки! — воскликнул безумец. — Потомки будут чтить их память.

Но я больше ничего не слышал. Сумасшедший огляделся, потом встал на колени и зашептал мне на ухо:

— Разве вы забыли катастрофу, постигшую Замбекарри? Ну, так слушайте. В начале октября тысяча восемьсот четвертого года стояла ветреная, дождливая погода. Но вот седьмого числа как будто прояснилось. Замбекарри не мог дольше откладывать объявленный им полет. Враги над ним издевались. Лететь было необходимо, чтобы спасти свою честь и честь аэронавтики. Дело было в Болонье. Никто не помогал ему наполнить шар.

Он взлетел в полночь вместе с Андреоли и Гросетти. Шар поднимался медленно, так как дождь повредил его оболочку и газ просачивался наружу. Трое отважных путешественников следили за барометром при свете потайного фонаря. Замбекарри не ел уже сутки, Гросетти был также голоден.

«Друзья мои, — сказал Замбекарри, — я весь продрог. Я теряю последние силы. Я умираю».

Он упал без чувств на площадке. То же самое случилось и с Гросетти. На ногах оставался один Андреоли. С немалым трудом ему удалось привести в чувство Замбекарри.

«Что нового? Где мы летим? Откуда ветер? Который час?» — «Два часа». — «Где компас?» — «Я его уронил». — «Боже мой! В фонаре потухла свеча!» — «Она не может гореть в таком разреженном воздухе!»