Пламя грядущего - Уильямс Джей - Страница 61

• Предыдущая
• 61/112
• Следующая

– А! Сейчас мы немного развлечемся, – неожиданно воскликнул Ричард. Он вытянул вперед руку, велев крестьянину остановиться. – Вот, tu… vorrei che… vendre…[155] весь воз камыша. Черт побери, ты не говоришь по-французски? – он вытащил маленькую золотую монетку, террин, и подбросил ее на ладони, другой рукой указав на тележку.

– Хотите купить? – хрипло проворчал крестьянин и передернул плечами. – Берите. – Он выхватил монету, моментально припрятал ее и быстро свалил камыш с телеги, гримасничая от несказанного удивления.

Никто не поверит в такую историю, когда он вернется домой. Он ждал, что его разрежут на куски или, по крайней мере, сбросят со скал в море, а вместо того они дали ему террин за кучу тростника. Это только подтверждает, что никогда нельзя сказать заранее, как поступят чужеземцы; они все сумасшедшие, иначе не были бы чужеземцами.

После того как он уехал, король сказал:

– Пожалуйста, не смотрите с таким удивлением, господа, мы не собираемся строить шалаш. Разве вы не помните, в какую игру мы обычно играли, когда были детьми? «Всадники с копьем» и «рыцари»? Давайте устроим состязание.

Он свесился с седла и, подхватив один стебель камыша, начал размахивать им, будто копьем.

– Кто против меня? – закричал он.

Посмеиваясь и обмениваясь шутками, словно мальчишки, рыцари последовали его примеру. Рассеявшись вдоль дороги по пологому склону холма, они принялись атаковать друг друга, нанося удары игрушечными копьями, притворялись, что падают раненными, свешивались с седел, испускали победные кличи при метком попадании.

Дени вступил в поединок с Балдуином де Каррео, стебель которого оказался слабее и сломался у него в руках почти у основания.

– Вы меня победили, – засмеялся он. – Уступаю оружие и доспехи.

– Я недооценивал свою силу, – усмехнулся Дени.

Балдуин вытер пот со лба. Дени, прикрыв глаза рукой от солнца, огляделся вокруг, чтобы найти короля. Ричард оставил графа Неверского, которого только что победил, и, вооружившись свежим стеблем камыша, повернулся лицом к молодому человеку с бычьей шеей и ярко-рыжими волосами, чья туника была испещрена кричащими красными и белыми полосами. Таким образом обыгрывалось его имя, ибо то был Гильем де Барре[156] – французский рыцарь, которому весьма благоволил король Филипп.

Дени был с ним знаком. Он стоял во главе французских сил в Шатору, когда Ричард осадил город. В тот самый день Дени спас королю жизнь. Чуть позже де Барре удерживал Ман, когда король Генрих воевал с французами, был захвачен в плен Ричардом, но нарушил данное им честное слово больше не принимать участия в военных действиях и бежал. Ричард поклялся, что никогда не простит его, и тем не менее здесь они сошлись в веселом поединке. Дени улыбался, размышляя о том, как благодаря крестовому походу был положен конец многим ссорам подобного рода.

Ричард и Гильем рысью поскакали навстречу друг другу и ударили своими стеблями. Камыш Ричарда сломался, и Гильем, усмехнувшись, слабо уколол его в грудь. В его ухмылке была лишь слабая тень, намек на превосходство.

Лицо короля мгновенно изменилось. Оно побагровело, налившись кровью, глаза остекленели и заполыхали огнем. Он погнал коня на Гильема. Они сошлись, нога к ноге, и Ричард замахнулся рукой. Он с силой нанес удар предплечьем, словно дубиной, отчетливо послышался глухой треск. Французский рыцарь покачнулся, но удержался в седле. Защищаясь теперь уже измочаленным стеблем, он хлестнул им Ричарда по лицу.

Все просто окаменели. Улыбка Дени застыла на губах.

Один из английских рыцарей ринулся вперед, восклицая:

– Милорд, милорд! – Он безуспешно старался удержать коня Ричарда за поводья.

– Пусти меня! Я убью его! – пронзительно закричал Ричард.

Он снова ударил де Барре и попытался сбросить его с лошади. Не помня себя от ярости, он вопил, будто женщина, и половина его ударов не достигала цели.

Граф Неверский подъехал к де Барре. Он схватил за повод его коня и оттащил от Ричарда ценой огромных усилий. Эрл Лестерский приблизился к Ричарду с другой стороны и заговорил с ним, понизив голос. Ричард откинулся в седле.

– Подлый, грязный предатель! – кричал он. – Сукин сын! Клятвопреступник! Я кастрирую его. Я вырежу его сердце. – Он слепо шарил рукой, нащупывая кинжал.

– Милорд, в самом деле… опомнитесь, – выдохнул эрл.

Ричард хватал ртом воздух, словно задыхаясь. Сквозь стиснутые зубы он прошипел, обращаясь к де Барре:

– Убирайся с моих глаз. Если я еще когда-нибудь увижу тебя, тебе придет конец.

Де Барре был бледен и находился в каком-то оцепенении. Он бросил быстрый взгляд на графа Неверского. Граф коротко кивнул. Де Барре поворотил коня и ускакал прочь. Граф открыл рот, словно собираясь что-то сказать; потом он безмолвно подал знак остальным французским рыцарям и, поклонившись Ричарду, покинул поле боя.

Ричард обмяк, руки его повисли. Взгляд потух и сделался безжизненным. Спустя какое-то время он произнес бесцветным голосом:

– Едем.

Он медленно поехал вверх по дороге, свита последовала за ним. Дени остался на месте, в одиночестве.

Только что обретенное чувство удовлетворения раскололось, как яичная скорлупа. В его ушах еще звучал истерический визг Ричарда; перекошенное лицо короля стояло перед глазами.

«Любовь, – повторил он про себя, – и верность? О, это уже слишком».

Он пришпорил коня. Тот осторожно ступал по сломанным стеблям камыша. «Тростинка – неужели это все, что я есть? – с горечью размышлял Дени. – Не слишком прочная опора. Честный вассал. Достаточно ли в тебе мужества? Есть ли оно в ком-нибудь?»

Он чувствовал во рту противный привкус желчи. Взбираясь на холм, он понукал коня. Там, высоко в горах, недалеко отсюда, находился разрушенный храм, где он посидит в тишине и, возможно, избавится от тягостных мыслей.

– А за своими деньгами придешь в другой раз, – сказал он вслух.

Храм спокойно взирал на море, незыблемый, позолоченный лучами заходящего солнца. Так же он смотрел на прибытие кораблей из Карфагена, римских парусных судов, византийских, сарацинских и норманнских челнов с фигурами драконов на носу. Дени прошел к скалистому пику, с которого была видна крыша дома Елены. Он постоял там некоторое время, потом вскарабкался по склону расселины, где Гираут стянул у нее корзинку, улыбнувшись при воспоминании об этом. Наконец он поднялся к ступеням храма и сел на плиты, опустив подбородок на руки.

Почему его должны волновать вспышки неукротимой ярости короля? Ему и раньше доводилось видеть, как тот теряет самообладание, причем совершенно внезапно. Разве не говорили, будто Плантагенеты являются прямыми потомками дьявола? Долг вассала состоит в том, чтобы быть послушным, принимать милость и немилость, не думая ни о чем, кроме верности.

Он пожал плечами. «Я не его вассал, – сказал он себе, – пока нет».

Накануне отъезда из Везеле, когда он согласился поступить на службу к Ричарду на срок крестового похода, он вместе с остальными преклонил перед королем колени и поклялся защищать его и принимать его сторону, не делать ничего в ущерб ему и последовать за ним на войну. Подобные клятвы были весьма распространенными во многих частях Франции, но, строго говоря, это нельзя назвать оммажем, то есть клятвой верности сеньору.

Но разве не было другой клятвы, данной и принятой молчаливо, когда они обменялись взглядами не больше часа тому назад? Он раздраженно вскинул голову. Возможно, король вообще не испытывал в тот миг никаких добрых чувств. Если клятва служить королю не подразумевает никаких уз верности, помимо участия в походе Ричарда в Святую Землю, почему он вообразил, будто один взгляд и несколько туманных слов имеют какое-то особое значение?

«Как бы то ни было, всякая клятва – это всего лишь несколько слов», – сказал он себе, криво усмехаясь.

• Предыдущая
• 61/112
• Следующая