Паразиты сознания - Уилсон Колин Генри - Страница 40
- Предыдущая
- 40/61
- Следующая
Получается, Холкрофт уже некоторым образом предвосхищал то, о чем я собирался ему рассказывать. Все сказанное для него мгновенно обретало смысл. Прочие постигали это умом и переваривали медленно, как питон крысу, в сильном напряжении рассудка. Холкрофт усваивал все инстинктивно.
Между прочим, на деле эта его особенность была гораздо важней, чем кажется. Ведь мы сами — и я, и Райх, и Флейшман, и братья Грау, — тоже привыкли использовать для исследования мира сознания интеллект, а это постоянно оборачивалось лишней потерей времени. Представьте себе армию под командованием генерала, который отказывается наступать до тех пор, пока все документы у него не будут размножены в трех экземплярах, а в штабах проведены совещания по каждой мелочи. Холкрофт был своего рода «медиум» (не в смысле общения с духами, хотя эти понятия довольно близко перекликаются). Говоря о Холкрофте, я имею в виду не способность к «потустороннему» общению, а инстинкт. В тот первый вечер мы уже смогли «подключить» Холкрофта к нашему телепатическому кругу — его внутренний слой сам собой настроился на ментальную частоту наших волн. И в нас пятерых вспыхнула иная, новая надежда. Уж не этому ли человеку суждено погрузиться в те глубины сознания, которых мы еще не достигли? Не сможет ли он подсказать, что замышляют против нас паразиты?
Следующие два-три дня мы находились по большей части в домике, обучая учеников всему тому, что успели постичь сами. В совершенстве владея телепатией, делать это было легко. Однако вместе с тем мы усвоили, что не отнеслись с должным вниманием к одной из наиважнейших проблем феноменологии. Если дать человеку понять, что всю жизнь его представление о себе было ничтожно заниженным, это откровение может вогнать его в такую же оторопелость, как если вдруг взять и ни за что ни про что вручить ему миллион долларов. Или, допустим, человеку, полностью потерявшему надежду удовлетворить любовное вожделение, дать во владение гарем. Человеку вдруг открывается, что возвышенное поэтическое вдохновение можно качать из себя струю за струей, как из помпы; что мощь чувства на деле способна в нем доходить до белого каления. С внезапным изумлением человек сознает, что в руках у него ключ к величию; что все люди, называемые «великими», обладали лишь ничтожным проблеском тех сил, которыми он теперь владеет в изобилии. Но человек этот всю жизнь был о себе весьма скромного мнения. Удельный вес его старой сущности, нажитый за тридцать-сорок лет привычного существования, довольно основателен, за одни сутки от него не избавиться. В то же время и новая сущность в нем постепенно набирает исключительную силу. Ум человека превращается в яблоко раздора двух разных его сущностей, и вся эта неразбериха забирает огромное количество энергии.
Холкрофт, я сказал, учеником был отличным, но в остальных четверых удельный вес нажитой сущности был очень велик. И ни у кого из них не возникло чувства реальной опасности, осознания неотложности нашего дела. В конце концов, если остальные выстояли против натиска паразитов, то что, мы слабее их, что ли?
Я не виню этих четверых. Такая реакция была почти неизбежна. Каждый университет в той или иной мере переживает все ту же проблему: вновь поступившим так нравится их новое студенческое житье-бытье, что им просто жаль тратить время на серьезную работу.
Нам пятерым стоило ощутимых умственных усилий сдерживать Флеминга, Филипса, Лифа и Эбнера, чтобы те не отвлекались и не шарахались мыслями куда попало. За ними постоянно требовался глаз да глаз. Новые идеи действовали на учеников словно крепкий хмельной напиток. Умы у них приходили в такое возбуждение, что им хотелось шуметь и плескаться, как детям в реке. Вместо того чтобы читать Гуссерля или Мерло Порти, они кидались умозреть картины детства или интимные сцены. Эбнер, будучи любителем музыки, знал наизусть все оперы Вагнера, и едва лишь оставался с собой наедине, как тотчас начинал мычать что-нибудь из «Кольца Нибелунгов» и быстро уходил в восторженный транс. Филипс не чужд был донжуанства и имел склонность «подогревать» себя воспоминаниями прошлых побед, пока все вокруг не принималось вибрировать от сексуального возбуждения, отвлекающе действуя на всех остальных. В защиту Филипса следует сказать, что для него любовные аферы всегда были сопряжены с поиском чего-то такого, чего ему никак не удавалось открыть. И вот теперь, обретя внезапно то, чего искал, он не мог сдержать себя от постоянных экскурсов в прошлое.
На третий день пребывания на Базе-91 ко мне с разговором подошел Холкрофт. Он сказал: «У меня такое ощущение, будто мы сами себя водим за нос». Смутно что-то предчувствуя, я спросил, что он хочет этим сказать. «Даже не знаю, — ответил он. — Но когда пытаюсь подстроиться под их волну (Холкрофт имел в виду паразитов), возникает ощущение кипучей активности. Они что-то готовят».
Слышать такие обезоруживающие слова было просто страшно. Мы владели великой тайной, предупредили мир. А вместе с тем, в основе пребывали в том же неведении, что и раньше. Что это за существа? Откуда они взялись? Что является их наиглавнейшей целью? Действительно ли они разумны, или так же бедны разумом, как какие-нибудь черви в куске сыра?
Такие вопросы мы задавали себе довольно часто и выдвинули на этот счет ряд версий. Разум олицетворяет стремление человека к эволюции. Ученый и философ испытывают неутолимый голод по истине, поскольку устоявшиеся людские рамки становятся им тесны. Может быть, эти создания являются разумными в том же смысле, что и мы? В это трудно было поверить. Разве они, в таком случае, могли быть нашими врагами? А впрочем, история учит, что разум — это не всегда благие намерения. Ну да ладно, все равно — если они разумны, то тогда, может быть, нам хотя бы удастся рассчитать их логику? Опять-таки, если они наделены разумом, то, может, им уже ясно, что дело их проиграно?
Только проиграно ли?
Буквально следом за тем, как Холкрофт высказал мне свои подозрения, я собрал всю нашу группу в полном составе. Было это после завтрака. Воздух обильно сочился теплом; в нескольких сотен метров от нас занималась физ-подготовкой группа летчиков в белых тренировочных куртках; слышно было, как покрикивает сержант.
Я изложил суть своих опасений и высказал мнение, что нам, видимо, надо попытаться выведать о паразитах какую-нибудь более подробную информацию. Четверых своих учеников мы попросили действовать в телепатическом контакте с нами. Операция предстояла рискованная, и мы нуждались в максимальной поддержке. Примерно через полчаса прорезался голос Лифа; он сказал, что слышит нас отчетливо. Остальные лишь тщетно расходовали силы в безуспешной попытке установить контакт, так что мы в конце концов сказали им все бросить и отдыхать. Они так и не узнали, для чего мы приказали им это сделать. Не умея еще толком управлять собственными силами, в случае атаки паразитов они оказались бы в опасности.
Мы опустили жалюзи, заперли двери и, сев друг возле друга, предельно сосредоточились. Я так уже привык к этой процедуре, что проделывал ее почти автоматически. Первый шаг в ней похож на процесс отхода ко сну: полное отрешение от окружающего мира, когда словно отключаешься от собственного тела. По прошествии нескольких секунд я уже стремительно ускользал в темные глубины своего ума. Следующий шаг требовал некоторой сноровки: мне предстояло освободиться от своей постоянной физической сущности. Та ее часть, что составляет мне разум, должна была, сохраняя неусыпную бдительность, продолжать движение вниз, в пространство снов и воспоминаний. Эту картину можно в какой-то мере сравнить с теми моментами, когда человек, наблюдающий кошмарный сон, пытается себе внушить: «Это всего лишь сон. Я сплю у себя в постели. Мне нужно проснуться». Человеческое "я", озаренное светом сознания, присутствует при этом, но, окруженное миром фантасмагорий, чувствует себя неуютно и растерянно. Вскоре я обнаружил, что могу проникать еще глубже, чем пласт сновидений, сохраняя при этом всю полноту рассудка (сложный трюк, поскольку люди используют тело как своего рода отражатель сознания). Странный, безмолвный этот мир: напластование снов глубинной части ума. Ощущение человека при этом сродни ощущениям пловца, призрачно скользящего над самым дном моря. Для новичка эта фаза эксперимента может оказаться наиболее опасной. Тело действует на ум подобно якорю. В одном из своих стихотворения Йитс благодарит Бога за то, что имеет «body and his stupidity» ["Тело и его тупость" (англ.)], которые спасают его от кошмаров. Тело удерживает наши мысли словно тяжеленный балласт, не давая им перелетать с места на место. Это отчасти напоминает положение, в котором оказывается человек, попадая на Луну. Там он весит лишь несколько килограммов и, если пытается передвигаться обычным шагом, то подлетает и проплывает по воздуху словно шар. Также и мысли; освобождаясь от якоря тела, они обретают дьявольскую энергию. И если мысли эти принадлежат человеку с дурной натурой, они немедленно обращаются в ужасающих демонов. А если до человека не дойдет, что это его мысли, что в отдельности от него они не существуют, то он может впасть в панику и наделать дел еще в десять раз хуже. Он уподобится летчику, который, видя, что его самолет стремительно уходит в пике, сам машинально толкает рычаг управления вперед.
- Предыдущая
- 40/61
- Следующая
