Христианство и Философия - Карпунин Валерий Андреевич - Страница 22

Опытное подтверждение доктрины первородного греха, на мой взгляд, не менее надежно и убедительно, чем подтверждение любой фундаментальной физической теории — механики ли Ньютона или релятивистской механики, то есть теории относительности Эйнштейна.

Ярчайшее подтверждение тому находим в признаниях апостола Павла, который в Послании к римлянам слезно сокрушается о конфликте между своим духом и плотью: «…не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих (Рим. 7:15–24).

Я убежден, что все сказанное апостолом есть истина от первого и до последнего слова. Подозреваю, что не только я, но и вы, дорогие читатели, обнаружите свою удобосклонность ко греху, по меньшей мере ко греху в своих мыслях и замыслах, то есть удобосклонность, по крайней мере, к мысленному греху. Наша душа несет на себе четко выраженный оттиск печати первородного греха — греха наших прародителей, то есть нами же в нашем прошлом совершенного греха, ибо все мы согрешили во Адаме и Еве.

Продолжим тему, начатую в предыдущем очерке и выясним, представляет ли психология свидетельства в пользу библейской доктрины первородного греха. Попробуем также разобраться в психологии бессознательного, то есть в неосознаваемом содержании нашей психики.

Издавна люди были знакомы с гипнозом, то есть с так называемым внушенным сном. Но лишь во второй половине XIX в. ученые стали искать возможности использования гипноза в лечебных целях, в частности для лечения душевных недомоганий. Особую известность в этом отношении приобрели два центра во Франции — один в Париже, под руководством известного психиатра Жане, а другой в Нанси, под руководством Бернгейма. Эти центры соперничали между собой, и каждый стремился щегольнуть перед посетителями эффектным экспериментом. Однажды доктор Бернгейм внушил испытуемому, что, после того как будет выведен из состояния гипнотического транса, то есть из состояния внушенного сна, он должен будет взять зонтик одного из гостей, открыть его и пройтись дважды вперед и назад по веранде. Когда человек проснулся, он, действительно, взял зонтик, как ему внушили, и хотя он его не открыл, но вышел из комнаты, дважды прошелся вперед и назад по веранде, после чего вернулся в комнату. Когда его попросили объяснить свое странное поведение, он ответил, что дышал воздухом. Причем упорно настаивал, что имеет привычку иногда так прогуливаться. Когда же его спросили, почему у него чужой зонтик, он пришел в замешательство и поспешно возвратил предмет на вешалку. Подобные факты, то есть выполнение человеком инструкций, которые он получил во время гипнотического сна, получили название послегипнотического внушения.

Факты послегипнотического внушения были давно известны специалистам, но для молодого венского врача Зигмунда Фрейда, который наблюдал это явление во время своего визита в Нанси в 1899 г., подобные факты послужили толчком для открытия, совершившего переворот в психологии. Фрейда поразил именно тот факт, что человек что-то делал по причине, которая была ему неизвестна, но впоследствии придумывал более или менее правдоподобные объяснения своим поступкам.

Человек с зонтиком пытался объяснить свое странное поведение вполне разумными соображениями и говорил вполне искренне. Не так ли и другие люди находят причины или то, что они выдают за причины своих действий? Таким вопросом задался Фрейд.

Давно замечено, что объяснения, которые люди дают своим поступкам, далеко не всегда заслуживают доверия. Другими словами, люди в своем поведении зачастую руководствуются психологическими импульсами, которые они сами не осознают. Но только Фрейд сделал это наблюдение краеугольным камнем теории человеческого поведения. Именно ему психология обязана открытием и систематическим описанием огромности континента неосознаваемого психического, то есть «ночной», или, по крайней мере, «сумеречной» части нашей психической жизни, той ее части, которая недоступна для прямого и ясного («дневного») взгляда нашего сознания.

В ходе изучения неосознаваемого содержания нашей психики Фрейд пришел к выводу, что в этой сфере содержится очень много темного и злого, в частности агрессивные (разрушительные и саморазрушительные) побуждения нашей психики. По существу он, как ученый, систематически исследовал то, что задолго до него Ф.М.Достоевский в яркой художественной форме описал как «подполье» человеческой души в повести «Записки из подполья».

Герой, или, лучше сказать, антигерой, этой повести, который сам себя называет «подпольным человеком», рассуждая сам с собой, излагает, в частности, такие соображения: «Скажите, кто это первый объявил, кто первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не знает настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что, будучи просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может действовать зазнамо против собственных выгод… Что же делать с миллионами фактов, — продолжает «подпольный человек», — которые свидетельствуют о том, как люди зазнамо, то есть вполне понимая свои настоящие выгоды, отставляли их на второй план и бросались на другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые к тому… Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни сего среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет всем нам: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить! Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдет: так человек устроен».

По существу Достоевский в данном случае устами своего антигероя рассказывает о механизме действия «подполья» нашей души. Действие этого механизма направлено ко злу — имеет своей целью разрушение. Что в данном случае проявляется в действиях нашей души? Думаю, что для христианина ответ на этот вопрос совершенно ясен, в данном случае проявляется принципиальная поврежденность нашей души катастрофой первородного греха.

Кстати сказать, примерно за полторы тысячи лет до появления современной научной психологии и психиатрии о нашей поврежденности знали и проникновенно говорили христиане, особенно монахи-аскеты («отцы пустынники»), письменные труды которых собраны Феофаном Затворником в пятитомном «Добротолюбии». Причем анализ «подполья» нашей души, который содержится в этих трудах, гораздо более глубок и содержателен, чем в трудах Фрейда и других психологов. Отцы-аскеты не ограничились анализом только нашего духовного «подполья», они детально разработали методику рассеивания его злой тьмы, методику освещения и просвещения темных глубин нашего духа светом Христовым: «Свет Христов просвещает всех!».

Я убежден, что одним из перспективнейших путей разработки современной научной психологии и психиатрии в их поисках средств исцеления душевных и духовных недомоганий людей могло бы стать обращение к бесценным трудам отцов-аскетов.

В одном из писем радиослушателей задается, на мой взгляд, очень, интересный вопрос: «Не обстоит ли дело с нашей душой и примерно так же, как с элементарными частицами? Можно ли о душе делать выводы по той же схеме рассуждений, по которой физики делают выводы об элементарных частицах? В физике о некотором микрообъекте говорят, что он является такой-то определенной элементарной, например, альфа-частицей, если данный микрообъект ведет себя именно так, как ведет себя эта самая элементарная частица».