Дракон Третьего Рейха - Угрюмов Олег - Страница 67
- Предыдущая
- 67/70
- Следующая
– Командира, командира, моя их смотреть, но плохо видеть, шайтан, однако, да?! – заорал Маметов тонким голосом.
Салонюк поднял палец, призывая всех к тишине. Вдалеке послышалось:
– Ну что, ты что-нибудь им продал?
– Нет, ничего.
– И мне не повезло. Какие-то они незаинтересованные.
– Ладно, пошли отсюда, пока бока не намяли. Ну и клиент нынче – такой нервный, такой дерганый…
Вбежал, растолкав всех, разгоряченный Жабодыщенко:
– Мого кроля нихто не бачив? Все молча переглянулись.
– Наверное, он в лес убежал, травки пощипать, – скрипучим голосом сказал Перукарников. – Жабодыщенко, ну куда твой заяц мог деться? Поищи хорошенько.
Жабодыщенко произнес с надрывом:
– Во падлюки, зайця сперли!
Огорченный потерей почти что приготовленного зайца, Жабодыщенко углубился в лес далее положенного по всем правилам безопасности и выживания в чужом и незнакомом месте. Поэтому его дикие крики и вопли были принесены ветром только отчасти.
– Ай, щоб тоби!… – удалось расслышать его товарищам.
Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью – хоть на Олимпиаду посылай отстаивать честь и достоинство державы, – а потому довольно быстро достигли места событий.
События были озвучены со вкусом: нечленораздельное бормотание, треск ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.
Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой драмы – на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись за торчащие корни деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне метался крупный лесной кабан, визжавший от испуга.
Первым к пострадавшему приблизился Салонюк, склонный философски и критически оценивать ситуацию:
– Ну що, мысливець, догрався?
Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:
– Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!
Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым бросились на выручку, но очень быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко – дело не простое и требует крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.
Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:
– Ще трохи, и я лопну.
Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:
– Трактор, однако, надо!
Перукарников, звенящим от усилия голосом:
– Как же это тебя угораздило-то, Микола?
Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами и по этой причине болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:
– Чую – хрюкотыть. А де воно, не бачу… шукаю, шукаю… ось так и звалывся.
Салонюк довольно озирает картину со стороны:
– Ну що, верхолаз?З горы далеко, на гору высоко?
Наконец общими усилиями Жабодыщенко вызволили из этого сомнительного положения, после чего неугомонный кулинар и гурман снова стал развивать наполеоновские планы относительно «свинки»:
– Товарищу командир, та вы подывиться: яка свыня гарна знайшлась! Зараз и сала, и мьяса буде до биса!
Салонюк заинтересованно посмотрел на сало-мясо, хрюкавшее внизу:
– Одне порося вытяглы, теперь треба помозгувати, як другого вытягты. Але то вже дило.
Бедному кабанчику так и не удалось встретить следующий рассвет. Спустя несколько часов над лесной поляной витали упоительные запахи жареного мяса, дымился костер, партизаны сыто икали и упаковывали остатки кабанчика в вещмешки.
– Какая жалость, что соли нет, – вздохнул Перукарников. – Так бы присолили, и был бы что надо, и в дороге не испортилось бы.
– Воно и так то, шо надо, – сообщил Жабодыщенко с набитым ртом.
– Не бийся, – успокоил Перукарникова добродушный Салонюк, в котором сытный обед разбудил все лучшее. – Це мьясо с нашим Миколою николы не пропаде, вирно я кажу, Жабодыщенко?
В ответ раздалось утробное урчание.
– Вирно? – уточнил Тарас.
– Угу, а як же.
В отличие от своих неугомонных товарищей, Василь Сидорчук уже успел уютно устроиться на ночлег, подсунув под голову вещмешок. От сытости и тепла его разморило, и он стал уже медленно уплывать в сон, когда почувствовал, что «подушка» стала потихоньку уползать из-под него. Надо бы повернуться да задать трепку этому горе-шутнику, но Сидорчуку было чересчур хорошо, чтобы он решился хотя бы пальцем шевельнуть
Мешок тем временем утягивался куда-то, и Василь слабо запротестовал:
– Перукарников, це ты? Кинчай дурня валять, бо зараз не до гумору, треба трохи подремати.
Перукарников, который, как позже выяснилось, к этим событиям никакого прямого отношения не имел, охотно поддержал разговор о свинье:
– Что, Василь, и тебе без соли вкуснее? Не верю, так не бывает, разве что с голода. Ладно, посмотрю я денька через два, какую вы песню запоете.
Поскольку голос Перукарникова доносился совсем с другой стороны, нежели та, куда упорно ползла его «подушка», Сидорчук неохотно приподнялся на локте и крайне недовольным голосом объявил:
– Ну хто це робыть? Кажу ж – зараз не до смиху… – И осекся, заприметив незнакомую костлявую руку, владельца которой скрывали кусты и которая упорно тянула в свою сторону его вещмешок.
Когда дело доходит до кражи съестного, партизаны проявляют чудеса реакции и смекалки. Сидорчук стремительным ястребом бросился на родную торбу и обеими руками стал рвать ее на себя. Не выдержав этого неистового напора, из кустов вывалился чумазый человечек в юбочке из листьев и с причудливой прической на голове. Оказавшись на полянке, он недовольно заголосил:
– Якамота бурну-бурну?!
Между тем Тарас Салонюк как раз решил приступить ко второй перемене блюд и как раз положил в рот аппетитный кусочек сала. Все эти панськи вытребеньки насчет отсутствия соли его мало волновали, и он собирался вплотную насладиться ужином, когда взъерошенный и чумазый «бурну-бурну» в листьях чуть не врезался прямо в него.
Салонюк перестал жевать и какое-то время сидел с открытым ртом.
Однако нирвана его длилась недолго. Прямо над ухом командира партизанского отряда зашелестели кусты, и оттуда с воинственными криками посыпались индейцы, похожие на «бурну-бурну» как две капли воды. Их, правда, было всего двое, однако истрепанные нервы Салонюка не позволяли ему реально оценивать происходящее.
Но еще хуже стало партизану тогда, когда один из атакующих, потрясая угрожающе копьем, подскочил к нему, бесцеремонно выхватил у него недоеденный шмат сала и рванул обратно, в заросли. Следом устремился и его менее ловкий товарищ.
При этом урвавший добычу туземец-индеец вопил что было мочи:
– Эмбасааба смока, ук амба снуп-снуп!
А его незадачливый товарищ:
– Бурнуса ута муну кукута?
Салонюк выдохнул полной грудью и произнес:
– «Муну кукута»? Все, у цирку антракт закинчився, почалась друга частына.
На противоположной стороне поляны, где расположились Маметов, Жабодыщенко и Перукарников, происходили вещи не менее интересные. Там из кустов действительно высыпало не меньше двух дюжин папуасов. Всех их категорически интересовали останки несчастного кабана – съестное отбиралось с грозными и воинственными воплями, шло по рукам, после чего счастливчики, которым привалила еда, пытались скрыться. На маленьком пространстве такому количеству людей было явно тесно. Они бегали взад и вперед, визжали, орали, верещали. Шум стоял неимоверный.
Началась свалка, в центре которой оказались Перукарников и Маметов. Они с трудом отдавали себе отчет, что является конечной целью этой потасовки – мясо или их собственные аппетитные персоны.
Перукарников колошматил незваных гостей и приговаривал'
– Ща, я тебе врежу, как надо, индейцы, понимаешь!
Маметов лягался и пронзительно верещал:
– Ой, моя щекотно! Ой, моя щекотно!
Жабодыщенко, рыча, как раненый медведь, рванул от кучки галдящих дикарей куда-то в лесную чащу, выкрикивая лозунг
– Не виддам ридной свыни поганым папуасам!
Сидорчук, не растерявшись, выдернул из гранаты чеку и, выругавшись, швырнул ее в копошащиеся кусты, где скрылись те двое, что похитили мясо у Салонюка.
- Предыдущая
- 67/70
- Следующая
