Свобода, власть и собственность - Белоцерковский Вадим Владимирович - Страница 10

Активная роль регионального руководства в свержении Хрущева является тому примером.

Что же касается концепции о существовании в руководстве «левых» и «правых» группировок (чаще всего об этом говорит Р. Медведев), то она мне представляется весьма сомнительной. Может быть со временем, хочется надеяться, такие группировки возникнут, особенно возможно накануне или в момент какого-либо кризиса, но пока у нас нет никаких достоверных данных о их существовании.

Есть, наверное, просто личности, более или менее авторитарные по своему характеру, более или менее здравомыслящие и т. д.

Хорошо известен и циничный, прагматический характер ориентации многих партийных карьеристов, когда они становятся то левее, то правее, то «голубями», то «ястребами» в зависимости от конъюнктурных обстоятельств и борьбы за власть.

Для существования «наверху» серьезных группировок необходимо наличие и «внизу» каких-либо мало-мальски независимых слоев или сил, которые могли бы служить стимулом и опорой для создания верхних группировок. Но в СССР таких слоев пока не существует.

Некоторые, правда, утверждают, что существует слой технократов. И одни приписывают ему либеральную ориентацию (см. того же А. Якова), другие же наоборот — фашистскую!

Но я на основании моего опыта вообще слабо верю в существование единого слоя технократов. Партийные руководители «народного» хозяйства в массе своей заинтересованы, как я уже отмечал, в сохранении и укреплении руководящей роли партии, в «дисциплинизации всей страны», как они сами шутят! А высокопоставленные специалисты, советники и эксперты от науки не допускаются к реальной власти и в массе своей слишком деморализованы своими огромными материальными привилегиями.

Хорошим примером тут является судьба академика Сахарова, главного автора водородного оружия в СССР. Даже в относительно либеральное хрущевское время Сахаров был немедленно отстранен от дел при проявлении с его стороны самой мягкой, тогда, оппозиционности. И при этом никто из коллег не поддержал его!

Наконец, не разделяю я иллюзий и на предмет либерализации руководства со сменой поколений. Парадокс тоталитаризма состоит в том, что чем более свободомыслящим становится общество, тем менее способны мыслить молодые руководящие кадры, ниже становится их интеллектуальный уровень, сильнее они ожесточаются и отчуждаются от общества. В результате всей советской истории и особенно сталинского времени чисто партийная карьера сделалась настолько, мягко говоря, непопулярной, отпугивающей, что большинство уважающих себя, здравомыслящих и на что-то способных людей стремится избегать такой карьеры.

Яркий пример этому приводит Сахаров в книге «О стране и мире», где он рассказывает, как группу способных студентов из различных ВУЗов собрали под каким-то предлогом в Ленинграде, в течение месяца дали им пожить шикарной жизнью на казенный счет, а потом сказали: «Хотите всегда так жить, поступайте в ВПШ!» (Высшая партийная школа).

Картина, конечно, в высшей степени печальная. Но это разумеется не исключает возможности, что некоторое число потенциальных «дубчеков» может все же затесаться в ряды партийной олигархии. И в момент какого-нибудь острого кризиса они могут проявиться. В момент, когда страх партократов за свою жизнь окажется сильнее страха за свою власть и привилегии!

Пока же среди молодого поколения партократов можно наблюдать лишь усиление цинизма и великодержавного шовинизма, являющегося уже сейчас единственной идеологией партийной олигархии за ширмой марксизма-ленинизма.

На мой взгляд, она хорошо охарактеризована Амальриком как слой в целом весьма пассивный. Большинству ученых кажется, что они все-таки могут приносить пользу, и научная работа отнимает у них слишком много сил и времени. Однако в их среде есть много порядочных и здравомыслящих людей, и они еще могут сыграть свою положительную роль, особенно после падения режима.

Наука, отгораживая их от жизни, одновременно спасает до некоторой степени (в отличие от их гуманитарных коллег) от тлетворного влияния советских условий, от нравственного вырождения. Не всех, разумеется, но многих. Меньше всего это, увы, относится к научной элите. Сильнее всех защищенная своей известностью от террора, она могла бы сделать очень многое, но не сделала. И все же тот факт, что большинство активистов правозащитного движения в стране принадлежит к научно-технической интеллигенции, говорит об относительно высоком уровне ее нравственного здоровья. Большую роль играет тут, видимо, и современное научное мышление, несовместимое с любой тоталитарной идеологией.

Это на мой взгляд (да и не только на мой) — самое слабое звено советского общества, особенно ввиду той роли, которую гуманитарная интеллигенция призвана играть в обществе. Г. Померанц назвал гуманитарных интеллигентов «людьми воздуха». На самом же деле большинство из них прочно привязано к советской «земле», к колеснице пропагандистской и воспитательной машины, и движет эту машину. И это разумеется не проходит для гуманитаристов бесследно.

Увы, с этими горькими словами Амальрика здесь трудно не согласиться. Совпадают они с мнением академика Сахарова:

Чтобы понять причины такого состояния гуманитариев, а также их политические настроения, необходимо начать с исходного, так сказать, определения гуманитарной интеллигенции и ее положения.

«Шапка Мономаха» гуманитарного интеллигента тяжела при всех обстоятельствах и во все времена. Прежде всего, гуманитарий имеет дело не с точными науками, где успех можно доказать измерениями или экспериментом. Успех гуманитария зависит от многих критериев и не в последнюю очередь от признания других гуманитариев.

В то же время гуманитарий в своем творчестве должен отражать проблемы человека, обращаясь при этом к людям, к обществу. Следовательно, гуманитарий органически заинтересован в известности, в славе, чтобы его читали и слушали, и ради этого заинтересован в оригинальности, в выделении из ряда.

При этом гуманитарий в сущности «кустарь одиночка» по характеру своего труда, даже если он и состоит на службе. Его труд не является звеном какого-либо производственного цикла. В результате и его социальное положение мало зависит от социально-экономической структуры общества, от так называемых производственных отношений. Его единственный «классовый» интерес — чтобы цензура была послабее и не мешала ему выделяться из ряда. В этом смысле он действительно человек, висящий в воздухе. Это дает гуманитарию большую свободу мышления, но эта же свобода таит в себе великую опасность потери чувства реальности и ответственности.

Инженер или рабочий не может выдвигать или поддерживать какую-либо, например, социальную идею, не подумав, как она может при реализации отразиться на его положении, жестко зафиксированном в социальной структуре. Да и характер труда приучает людей производства к ответственному и конструктивному мышлению: в любой обстановке они должны производить вещи, способные хорошо ли, плохо ли, но функционировать, и любую деталь любым концом не повернешь — можно остаться без головы.