...Либо с мечтой о смерти - Созонова Александра Юрьевна - Страница 74

На следующее утро, даже не позавтракав — в таком пребывал возбуждении и нетерпении, помчался к Роу. К счастью, он был один в своем домике. Сходу заявил, что хочу принять участие в опытах направленной реинкарнации. Готов быть донором спермы и даже вступать в физическую связь с «инкубаторами». Если, конечно, те будут обладать хотя бы минимумом привлекательности (так я надеялся заранее застраховать себя от Дины в качестве партнерши).

Психоаналитик не заразился моим энтузиазмом. Ответил достаточно сухо, что примет мое желание к сведению. В обозримом будущем ожидаются роды трех участниц эксперимента, и новые зачатия пока не планируются. Но на более отдаленное будущее он непременно будет иметь меня в виду. Все качества, необходимые биологическому отцу, у меня есть: развитый интеллект, отсутствие генетических заболеваний, приятная внешность.

Я чуть было не выпалил, что отдаленное будущее мне не светит ни при каком раскладе, но сдержался: Роу отлично знает это и без меня. Постаравшись скрыть разочарование, с тающим воодушевлением вызвался принять участие в качестве исследователя, помощника или даже испытуемого в любых экспериментах, проводимых на острове. Понятно, что после пожара число таковых значительно сократилось, но я уверен: умелые руки и творческие мозги всегда пригодятся.

Роу поглядел на меня чуть пристальней, пощелкал паучьими пальчиками и заключил, что и это мое пожелание будет иметь в виду и обязательно передаст его Майеру.

Ну что ж, не густо, конечно. Но хоть что-то.

Я снова стал трудящимся пациентом. Уже не на пилораме — новые коттеджи не строились, и пилорама молчала, бездействуя — на более прозаическом фронте работ: помогал выдавать продукты на складе, дежурил на кухне, убирал помещения. Дни шли за днями, но монотонный труд не разбавлялся ничем. Меня не приглашали принять участие в опытах или групповых медитациях, не звали в таинственный домик за двухметровым забором. Ни Роу, ни Майер не изъявляли желания побеседовать, и я уже стал потихоньку забывать, как выглядят растрепанная бородка профессора или паучьи пальцы его помощника. Да и Мара, охладев к моей невзрачной персоне, не заглядывала больше в мой домик.

Больше всего огорчало прекращение бесед с Джекобом. Я соскучился по острому языку русского, его проницательному уму и широкой — как и полагается по крови, словно его родная Сибирь, душе. Если мы пересекались где-то, Джекоб кивал, но не останавливался, чтобы переброситься хотя бы парой слов, бросить необязательное: «Как дела? Что новенького?» А когда пытался придержать его, ссылался на срочные занятия. Дважды, рискуя показаться навязчивым, постучался поздно вечером ему в избушку. Оба раза дверь не открыли: то ли проигнорировали, то ли хозяина не оказалось дома, несмотря на конец рабочего дня. Сам же я зайти не решился.

Впрочем, отчаиваться себе не позволял: высокая и светлая цель продолжала вдохновлять и греть. Джекоб, видимо, и впрямь очень занят. Да и настроение после гибели Ница не располагает к болтовне (как бы ни демонстрировал русский умник толстокожесть и цинизм, у меня не осталось никаких иллюзий относительно наличия у него данных качеств).

Что же касается игнорирования меня начальством, то попросту проверяют, что естественно. Впустить в святая святых — в адское жерло — можно далеко не всякого. Хотя почему, собственно, не всякого, если любой, узнавший некрасивые секреты доктора Майера и его страстной супруги, унесет эти секреты с собой в могилу? Этот момент оставался не вполне ясен.

Всё определилось дней через десять. Утром, когда завтракал перед работой (предстояло пересчитать и отсортировать продукты на складе), постучавшись, вошла Дина. Мы не разговаривали со времен ее ночного визита, и я встретил ученую даму с надеждой и интересом. И мои ожидания оправдались.

Дина сухо, без эмоций поставила меня в известность, что пришла по поручению Роу. Если я еще не передумал участвовать в закрытых исследованиях, она проводит меня в нужное место и проинструктирует.

— О, здорово! Конечно, не передумал. Я подыхаю со скуки, перекладывая банки и моя посуду, и наконец-то свет в конце туннеля. Чай? Кофе?..

— Спасибо, я уже позавтракала.

Я быстренько заглотил кофе и дожевал тост. Дина наблюдала за моими торопливыми телодвижениями с холодной насмешливостью: один глаз-стрелка буравил мою переносицу, другой исследовал угол.

Когда, набросив куртку, шагнул к дверям, поинтересовалась:

— Вы так радуетесь, что примете непосредственное участие в зверствах и душегубствах?

— Но ведь вы принимаете в них участие, и ничего. Спите потом спокойно.

Роу, по-прежнему принимавший в своем домике (новый научный центр только начал возводиться, и до завершения было далеко), приветливо поздоровался и пригласил сесть. Я заметил у него на столе стопку чистых тряпочек, видимо, заменявших и салфетки, и носовые платки.

— Какое-то время назад, Норди, вы выражали желание принять участие в экспериментах, как в качестве исследователя, так и испытуемого. Ваше желание не поменялось?

— Ни в коей мере.

— Отлично. Я предлагаю принять вам участие в опыте под названием «мученическая кончина».

Я вздрогнул, не сумев справиться с реакцией организма. И это при том, что готовил себя к любым ужасам.

— Принять участие можно в одной из двух ипостасей, — невозмутимо продолжил психоаналитик. Ровный голос и неторопливые пальцы свидетельствовали, что от шока пожара доктор оправился полностью. — Первая — субъект, или тот, кто непосредственно принимает мученическую кончину. Это для избранных. Для тех, кто хочет очистить свою карму до блеска, как медную дверную ручку. Кто хочет вернуться сюда, на Землю в самый последний раз: сесть в ранней юности в позу лотоса, просидеть так полвека, ни к чему не привязываясь, ничего не желая, и больше уже не возвращаться. Адью, обитель скорби и ярмарка соблазнов! — Он помахал ручкой, построив блаженную мину. — За множество воплощений в людском теле вы накопили массу грехов. Не только вы, Норди, разумеется, и я, и все остальные тоже. Часть уже искупили, но далеко не все. Мученическая кончина дает возможность сжечь карму, искупить всё, до малейшей слабости, до кражи варенья в раннем детстве.

— А в чем она заключается? — Я постарался, чтобы в голосе звучал лишь интерес исследователя, но никак не страх или паника. — Казнь колесованием? Сажание на кол? А может, чан с кипящим маслом?..

— Вы еще вспомните китайскую пытку капающей водой или тростником, что прорастает сквозь тело, — упрекнул меня доктор. — Что за варварство! Разумеется, нет. Никаких средневековых ужасов. Все в высшей степени современно, экологично и гигиенично.

— А можно подробнее?

— Нельзя, — осадил он меня. — Могу лишь сказать, что будет мучительно, но не унизительно. И не грязно.

— Муки физические? — зачем-то уточнил я.

— А какие же еще? — Роу воззрился на меня с недоумением. — Конечно, могут возникнуть и душевные, скажем, если пациент понял, что не рассчитал своих сил или ошибся в своих намерениях. В таком случае мы сокращаем процесс, только и всего. Если по норме продолжительность «мученической кончины» занимает восемнадцать минут, то в случае отчаянья или ужаса пациента мы сокращаем ее вдвое. Правда, при этом уже не даем гарантии полноценной кармической очистки и последнего воплощения. Все эти нюансы подробно прописываются в договоре, который заключается с каждым, выбравшим столь радикальный путь храбрецом.

— Скажите, а проводится эта процедура не в зале для «болевой нирваны»? Там ведь изрядно орудий пыток: в бытность свою уборщиком имел счастье видеть.

— Вы забывчивы, Норди: зала больше нет.

— Ах да. Изошел пеплом. Жаль, что от вас далеко до Южной Америки: могли бы выписать оттуда мешочек огненных муравьев. Из тех, чей укус равносилен огнестерлной ране.