День восьмой - Уайлдер Торнтон Найвен - Страница 72

• Предыдущая
• 72/104
• Следующая

Единственным разочарованием его новой жизни была работа. В станках, которые он проектировал, допускались лишь незначительные отклонения от установленных образцов. Он называл свою деятельность «изготовлением формочек для печенья». Не было никакой возможности сделать что-нибудь новое, хоть как-то проявить свои знания. Случайно (а жизнь подобных людей изобилует случайностями) он услышал, что в Коултауне имеется вакантная должность, и написал туда. Жалованье было маленькое, но описание его будущих обязанностей показалось ему заманчивым. Ему предлагали место «инженера по ремонту оборудования» — прежний только что скончался в возрасте восьмидесяти двух лет. Под письмом стояла подпись «Брекенридж Лансинг». Итак, прожив два года и два месяца в штате Огайо, семейство Эшли отправилось в южную часть штата Иллинойс, где его ждала жизнь, полная радостей, чудес и всяких случайностей. Когда они сошли с поезда на станции Коултаун в сентябре 1885 года, Джону Эшли было двадцать три года, Лили — около двух лет, а Роджеру — девять месяцев.

Каждый из детей Эшли — благодаря особым качествам, свойственным всем Эшли, — стал, по выражению Лили, «предельно знаменитым», однако слава каждого из них «предельно» усиливалась тем, что они были дети одной семьи. Восхищение или неприязнь, которые они вызывали, увеличивались от этого втрое, любопытство — во сто крат. Воскресные приложения к газетам помещали фельетоны под интригующими заголовками («Есть ли у молодых Эшли тайна?», «Планы молодых Эшли на 1911 год»), юмористы всячески изощрялись. Журналы публиковали их популярные биографии. Любители и профессионалы прилагали нечеловеческие усилия, копаясь в их генеалогии. Статьи и брошюры о них выходили на множестве языков. Объекты этих исследований получали по почте посвященные им труды, но категорически отказывались давать о себе какие-либо сведения. Констанс вначале бросала их непрочитанными в мусорную корзину; Лили и Роджер поручали своим секретаршам отвечать авторам благодарственными письмами.

Ближайшие предки Джона Баррингтона Эшли были фермерами и мелкими торговцами с западного берега реки Гудзон. Под фамилиями Эшли, Эшлий, Когхилл, Баррингтон, Бэрроу и тому подобными они в 60-х годах XVII века покинули долину Темзы и бежали от религиозных преследований за Атлантический океан. На каждого человека их веры и положения, который сразу принял решение за себя и своих ближних, приходилось не менее десятка таких, которые колебались, медлили и в конце концов отступили («Братец Вилкинс, поедешь ли ты с нами?»). Высадившись в Новой Англии, переселенцы стали продвигаться на запад, валили деревья, строили молитвенные дома и школы, а потом шли дальше. (В XVII веке они говорили: «Если ты видишь дым из соседской трубы, значит, ты живешь слишком близко». В XVIII — не без внутреннего сопротивления — приспособились к жизни общиной.) В день субботний они укрепляли свой дух, слушая четырехчасовые проповеди, главным образом трактовавшие о грехе. («О возлюбленные братья и сестры, подумайте о том, как страшно навлечь на себя гнев господень!») В большинстве семейств бывало по дюжине детей, не считая умерших в младенчестве; («Патриарх почиет на холме со своими юными женами».) Некоторые представители рода Эшли породнились с шотландскими и голландскими семьями с противоположного берега реки. Голландцы приехали из Амстердама. Один специалист по генеалогии обнаружил у них в роду какого-то Эспинозу и утверждал, что они состоят в родстве с философом, но ведь среди сефардов, бежавших от религиозных преследований в Испании, было много людей, носивших имя Эспиноза-Спиноза. Родители Мари-Луизы Сколастики Дюбуа — бабушки Эшли с отцовской стороны — приехали в Монреаль из маленького местечка под Туром на Луаре. («Dis, cousin Jacques! Est-ce que tu viens avec nous a Quebec — oui ou non?»[47]) Предки Беаты были фермеры, ремесленники и бюргеры из северной Германии. Бабушка ее матери происходила из семьи ткачей-гугенотов, бежавших от религиозных преследований во Франции после отмены Нантского эдикта. Они нашли убежище в гордых и независимых ганзейских портовых городах.

Имена, сотни имен, имена из архивов и городских ратушей, из приходских книг, из завещаний, с надгробий.

Лили послала одну из таких брошюр Роджеру: «Пусть бы они поскорее отыскали мне предков в Италии. Я уверена, что я итальянка. И еще я уверена, что я ирландка. Впрочем, чего ради изводить столько чернил?» Роджер ответил: «А я хотел бы прочитать хроники о наших потомках — твоих, моих и Конни». В этих хрониках будет фигурировать множество и ирландцев и итальянцев.

Эти разнообразные документы можно было найти в любой большой библиотеке; их выдавали всем, кто ими интересовался. А интересовались многие, и с разных точек зрения.

В родословной Эшли оказалось очень мало лиц, занимавшихся умственным трудом. По линии Когхиллов, Макфейлов и Вандейков-Хойсемов разыскали несколько учителей и священников. Прапрабабушка Джона Эшли была дочерью Лориса Вандерлоо, голландского мореплавателя, чье «Путешествие в Китай и Японию» (1770) было в свое время широко известно. Никаких доказательств благородного происхождения не нашлось. Притязания Клотильды Келлерман не подтвердились. Были предприняты тщательные поиски наследственных способностей к музыке. Обратили внимание на то, что Фридрих Келлерман состоял президентом хорового общества в Хобокене. В семействе фон Дилен существовала легенда, что один из их предков, по фамилии Каутц, служил виолончелистом в оркестре Фридриха Великого в Потсдаме. Это было доказано. Бедняга Каутц страдал меланхолией и наложил на себя руки.

Было также установлено, что большинство предков Эшли отличалось крепким здоровьем. Наблюдалась ярко выраженная тенденция к долголетию, особенно среди мужчин. Правда, в XVIII и XIX веках она сочеталась с высокой детской смертностью, но ведь это было общим явлением в те времена. Непьющие мелкие торговцы и фермеры породнились с трезвенниками-голландцами с берегов Гудзона — Вантуйлами и Вандерлоо (харчевни, извозчичьи дворы), — не говоря уже о трезвости, унаследованной от ганноверских и шлезвиг-гольштейнских семейств.

Роджер писал Констанс: «Они трудились от зари до зари. Едва ли кому-нибудь из них удавалось днем хоть на минутку присесть. Ни одного адвоката, очень мало купцов, ни одного банкира (исключение — наш дедушка Эшли), ни одного фабричного рабочего. Но каждый, как теперь принято говорить, имел „самостоятельное дело“. Констанс отвечала: „Да, все они были самостоятельны, самоуверенны, самонадеянны. Все так гордились своей независимостью. Независимостью в мелочах. Ненавижу их всех. Это из-за них у нашего дорогого папочки было так мало воображения, а у мамочки вообще никакого“.

Но у всякой медали есть оборотная сторона. И в роду Эшли и в роду Келлерманов нашлись патологические элементы. «Свобода» Нового Света влекла к себе не только неукротимых, сильных духом патриархов. В Америку «удирали» негодяи, фанатики, перекати-поле, авантюристы — все гордые и независимые, одаренные пылким воображением, иными словами, прельщенные надеждой на золотое будущее. Специалисты по генеалогии обнаружили случаи недугов телесных и душевных. Тот самый bourgade[48] под Туром, откуда эмигрировали в Новый Свет Буажелены и Дюбуа, послужил объектом одного из первых французских социологических исследований, аналогичного нашим трудам о влиянии дурной наследственности. Более того, выяснилось также, что дед Джона Эшли, сбежавший от своей жены, урожденной Дюбуа, был повешен в Клондайке возмущенными согражданами. К счастью, широкому кругу читателей эти мрачные подробности остались неизвестны. Довольно и того, что тень «деда Эшли» осталась висеть над его детьми. Нельзя также отрицать, что многие исследователи считали всех Эшли — всех до единого, — говоря без обиняков, «безнравственными». «В них нет ни проблеска порядочности и христианской морали». «Они недвусмысленно дали понять, что плюют на мнение достойных, благонамеренных людей». Подобных высказываний тоже всегда было достаточно.

• Предыдущая
• 72/104
• Следующая