Гроза - Инош Алана - Страница 8

У калитки дачи, которую обычно снимала Валерия, стояла серебристая машина, и незнакомое семейство переносило в дом большие спортивные сумки с вещами. Люба нахмурилась, сердцем ощутив непонятную, сосущую пустоту. Вроде ничего особенного не случилось, но чего-то не хватало, словно любимый автор удалил свой профиль с сайта или срубили красивое старое дерево.

– Хозяева-то, бабулечка с дедом, зимой померли, – сказала мама. – Видно, это родственники их. Или продали дачу кому-то. Пойти, что ли, поздороваться?

Она пошла знакомиться с новыми соседями, а Люба вдыхала тонкий, небесно-светлый аромат яблонь и пыталась понять, чего или кого ей не хватает. По участку с радостным тявканьем носился Пушок – бабушкин пёс с шерстью, словно скатанной в дреды. Издали казалось, будто между грядками (а иногда и прямо по ним) скакала ожившая насадка от швабры.

– Погуляй-ка с ним по улице, – сказала бабушка, пристёгивая Пушку поводок. – А то ишь, носится, все грядки мне потоптал!

Неугомонный пёс стремился обнюхать каждый цветок и травинку, водил мохнатой мордой по земле, каждая бабочка и пташка интересовала его самым живым образом. Рука Любы с поводком уже ныла от бесконечного дёрганья и натяжения.

– Пушок, заколебал ты! – вырвалось у неё.

Яблоневые лепестки душистой метелью сыпались ей на волосы и плечи, а соседка Нина Антоновна неуклюже выкарабкивалась из знакомого чёрного внедорожника, опираясь на заботливо поданную руку Валерии.

– Вот спасибо, – прокряхтела старушка. И заметив девушку, кивнула ей с морщинистой улыбкой: – Здравствуй, Любушка-голубушка!

– Здрасьте, – ответила Люба.

Синие джинсы сидели на Валерии туго и ловко, выгодно подчёркивая точёные бёдра, и по-заграничному смотрелись с чёрными ковбойскими сапогами – чуть запылёнными, с металлическими заклёпками и пряжками. Голенища их прятались под штанинами. По забавному или судьбоносному совпадению, на Любе была ковбойская шляпа. Сердце вдруг заныло: то ли сапоги были – восторг и отпад, то ли Валерии очень шла эта объёмная короткая стрижка с косым пробором и коричневая замшевая куртка-косуха… А может, всё это складывалось в новый, хлёстко-изящный, подтянутый образ – уже, небось, не разомлеет, не поплывёт от девичьих прелестей, держась в строго-вежливых рамках. Так и вышло: на Любину искреннюю улыбку, широко и ярко распустившуюся из глубин души, Валерия ответила сухим кивком. А может, просто тёмные очки прятали её взгляд, и в глазах было написано всё то, о чём молчали губы?

Бабушка увела Пушка в дом, а Люба присела около земляничных грядок, листая страницы памяти и ища, где же на них притаилось её сердце, в какой забилось уголок. Может, оно осталось около Мишиной больничной койки, обколотое обезболивающими? Или затерялось среди тетрадок с конспектами, да так там и уснуло, будто сурок? Или выпало из груди в ведёрко с ягодами, а потом попало в тарелку Валерии?

– Ну привет, Любушка-голубушка, – сказал знакомый голос с явно слышимой бархатистой приглушённостью улыбки.

Валерия стояла около забора уже без очков, и теперь Любе были видны её карие глаза с прямыми, поникшими ресницами. Недавняя сухость девушке померещилась, не иначе: весенний день собрался в янтарные капельки в глазах соседки и улыбался, глядя сверху.

– Здравствуйте, Валерия… э… Геннадьевна! – Отчество не сразу всплыло в памяти – запуталось в её складках. Люба всей душой надеялась, что соседка не обидится на «э».

Валерия, кажется, не обиделась.

– Да ладно, не такая я уж и старая, чтоб меня по отчеству величать, – с прищуром-усмешкой сказала она. – Можно просто Лера.

Маленький золотой восклицательный знак весело звякнул о сердце Любы. Лера! Это уже что-то значило… Однако тут же чёрная вопросительная закорючка зловеще и мрачно нависла над ними.

– Хорошо… Лера. А вы к нам опять с подругой на всё лето?

Люба выделила голосом слова «с подругой», но Валерия, кажется, услышала фразу по-своему.

– Опять, – кивнула она. – Только без подруги, она уже вряд ли приедет.

– А что так? – Усилием лицевых мышц Люба изобразила вместо неприкрытой радости невинное любопытство.

– Работа…

– Понятно.

«Ну и хорошо, эта ваша подруга мне никогда не нравилась. И фигура – тумбочка на ножках, и взгляд – хищный, немигающий, как у удава… “Ближе, ближе, бандерлоги…”» – Но ведь нельзя было так сказать в лицо: Валерия, должно быть, её любила. И несмотря на свой лихой, жестковато-энергичный облик, подчёркнутый брутальными сапогами и вызывающе-сексуальными джинсами, она была всё-таки грустной. Наверно, поссорились или расстались.

– А вы у Нины Антоновны дачу снимать будете? – спросила Люба.

Валерия кивнула.

– Она даже купить предлагает. Просит действительно недорого… Подумаю, наверно. Может, и правда стоит приобрести. Мне, если честно, та дача больше нравилась. – Соседка кивнула в сторону высокого забора. – Но – что поделать…

– Да, её уже другие люди купили, – смиряясь с ролью Капитана Очевидность, вздохнула девушка.

Подошла мама с граблями наперевес – видно, услышала, что Люба с кем-то разговаривает.

– Здравствуйте, Валерия! Рады видеть вас опять, – словоохотливо понеслась она. – Что, вы у Нины Антоновны нынче снимаете, да? А ту дачку упустили, жалко…

Если на маму накатывало разговорчивое настроение, её было не переболтать. Наверно, ей надоело сгребать прошлогодние листья в малиннике, и она решила не упускать шанса немного разогнуться, а заодно и пообщаться с соседкой.

– А мы всё наконец прибрали тут, всё посеяли, – делилась она садоводческими достижениями. – Морковку, свёклу, зелень, редиску. Теперь вот рассада помидоров на очереди. А сегодня вечером у нас шашлыки запланированы! Может, придёте?

Валерия начала было отнекиваться, но Люба принялась её с жаром уговаривать:

– Ну, Валерия Геннадьевна… Лера! Ну приходите, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

Может, весна в голову ударила яблоневым хмелем, а может чертёнок-фемслэшер опять проснулся в ней, но теперь уже не ради «лабораторных работ». Желание видеть Валерию и сегодня вечером, и каждый день развернулось перед ней цветущей майской дорогой. Глаза соседки стали бархатно-матовыми, тёмными, уголок губ приподнялся в усмешке.

– Ну, если Люба приглашает… Спасибо. Я зайду.

Сделав у виска прощальный жест-росчерк пальцами, она направилась к себе на участок, за аккуратный белый заборчик, нуждавшийся, впрочем, в обновлении краски. Вытянув шею и закусив дрожащую в озорной улыбке нижнюю губу, Люба проследила за её темноволосой макушкой, которая проплыла к двери домика и исчезла внутри.

Ожидание вечера празднично искрилось, как шампанское. В светлом, приподнятом настроении Люба порхала по участку: подвязывала малину, попутно подрезая верхушки веток, рыхлила и разбрасывала гранулы удобрения под кустами, полола, белила стволы яблонь и вишнёвых деревьев… Бабушка только дивилась её кипучей деятельности: