Реквием для хора с оркестром - Твердов Антон - Страница 13

• Предыдущая
• 13/76
• Следующая

— Все непонятно, — слабым голосом ответил Никита. — Почему я чувствовал боль, голод… курить вот хочу…

— Это? — переспросил Г-гы-ы. — Это остаточное явление. Ты еще некоторое время, извините, гадить будешь по привычке. И есть соответственно. Вообще-то ничего этого тебе чисто физиологически не надо, но привычка есть привычка. Так, на чем мы остановились? Ага, Никита все еще думает, что он сошел с ума. Но полуцутик Г-гы-ы, то есть я, объясняет ему, что он вовсе не сошел с ума, а умер. И камера, куда он попал сначала, что-то вроде одной из бесчисленных ячеек приемника-распределителя загробного мира, которому придали форму места, привычного для Никиты и людей, сходных с ним по образу жизнедеятельности. После того как Никита дождался своей очереди, его отвели бы на пункт распределения, где он получил бы направление на какую-либо должность в структуре собственно нашего загробного мира. Но Никита нарушил стройный порядок и был за это наказан — на неопределенный срок подвешен на дереве в клетке-Смирилище.

— Загробный мир, — простонал Никита.

— Ага, — кивнул рогатой головой Г-гы-ы, — он самый. Первый загробный мир, в цепочке миров стоящий сразу после вашего… Как он там называется ваш — Земля? Дикое название какое-то… Наш-то мир так и называется — Первый загробный. Загробные миры представляют собой непрерывную бесконечную цепь. То, чем все управляется, находится очень далеко от этого мира (а где, не знает вообще никто, даже цутики и полуцутики не знают). Чтобы было проще — берем за точку отсчета — мир, где мы с тобой сейчас находимся. Этот мир — место загробной жизни землян и существ, населяющих некоторые измерения, где условия жизни сходны с земными. В следующем по цепи мире люди также присутствуют, но в меньшем количестве, потому что условия там для них не совсем привычны, но, кстати говоря, достаточно безопасны, так как вошедший в мир естественно приспосабливается к новой среде обитания. Тут один на всех язык и… все такое прочее. Это закон загробных миров. Понятно?

— А как же мне попасть домой? — снова спросил Никита.

Полуцутик шумно выдохнул.

— Ты, Никита, дурак или как? — осведомился он. — Ты же умер! Ты для мира живых не подходишь. Твое тело, между прочим, уже закопали… То есть похоронили, как это у вас называется.

— А это что? — спросил Никита, погладив себе по руке дрожащей ладонью.

— А это ты сам, — объяснил Г-гы-ы, — твоя сущность. Это то, чем ты сам себя представляешь. Тебе еще, между прочим, повезло — ты появился у нас таким, каким был в своем мире. У некоторых людей с воображением нелады — или вообще воображение отсутствует. Толик — яркий тому пример. Думаешь, откуда у него хобот? Он пока не умер, считал, что здоровый, как слон. Нравилось ему это сравнение. Вот и получил. И это еще ничего — я был знаком с одним писателем — тоже из ваших, из людей, — он писал детские книжки про аквариумных рыбок. Как ты думаешь, в каком виде он здесь появился?

— В виде рыбки? — предположил Никита.

— В виде аквариума, — сказал Г-гы-ы, — такие вот дела… Все бы ничего — и в таком виде жить можно, если, конечно, не увлекаться альпинизмом… — Полуцутик прокашлялся и развел руками.

Никита попытался представить себе занимающийся альпинизмом аквариум — ничего у него не получилось. И это неплохо, подумал он вдруг, что у меня воображение не развито. Невелика радость жить с хоботом, как Толик. Или еще чего похлеще. Гоша Северный, например, когда пил на халяву, жалел, что он не цистерна — в цистерну, говорил, больше жидкости умещалось бы…

— И еще одного писателя знал, — продолжал Г-гы-ы, — так тот вообще превратился в гибрид корнеплода и человека — потому что всю жизнь об одушевленных корнеплодах писал.

— Да, — сказал Никита, пропустивший эти слова мимо ушей, потому что был занят обдумыванием более важной мысли. — Я вот чего не могу понять… Ты говоришь, все тут у вас, как и у нас почти… Свои менты, своя братва, свои олигархи… как они у вас называются — цутики и полуцутики… Все, как у живых. А зачем это все мертвым?

— Как это зачем? — обиделся цутик. — Вот ты в своем мире жил, задумывался, зачем живешь?

Никита пожал плечами.

— Так и здесь, — определил полуцутик. — Каждый для себя какую-то цель находит…

— Ну, я-то свою цель теперь совершенно точно понимаю, — проговорил Никита и поднялся на ноги. — Выбраться из этого вашего болота и вернуться домой.

— А вот этого нельзя, — забеспокоился Г-гы-ы, — я, как полуцутик, хоть и только исполняющий обязанности надзирателя, все равно могу тебе сказать — нельзя это… Невозможно… Даже стремиться к этому нельзя.

— Невозможно? — переспросил Никита. — А чего ты тогда занервничал-то?

— Я не занервничал, — воскликнул полуцутик, — просто объясняю.

Никита хмыкнул и говорить больше ничего не стал. Г-гы-ы тоже замолчал и молчал довольно долго, присев рядом с Никитой. Потом вдруг тряхнул рогатой головой, взмахнул крыльями и взмыл на несколько метров от земли.

— Пошли, — сказал он. — Выпить надо. Как гласит местная поговорка — тут без поллитры не разберешься.

— А что, у вас тут пьют? — изумился Никита.

— У нас везде пьют, — строго заметил Г-гы-ы. — Пошли, угощаю…

Идти было в общем-то не особенно и далеко. Казалось бы, прошли они всего несколько шагов — то есть это Никита прошел, а полуцутик летел впереди, показывая дорогу, а уже минут через пять, как подумал не отвыкший от земного времени Никита, впереди показалось низкое строение, очень похожее на гараж злополучного Толика — настолько похожее, что Никита даже оробел у двери и вошел только тогда, когда Г-гы-ы, влетев, вылетел обратно и позвал:

— Чего стоишь?

Никита несмело шагнул внутрь.

«А что мне бояться? — подумал он вдруг. — Я же все равно мертвый. Убить меня не может никто… Надо, кстати, спросить, как тут местные поступают в том случае, если кого-нибудь надо укокошить».

Он перешагнул порог и огляделся. Помещение оказалось большим и, не в пример Толиковому гаражу, хорошо освещенным, наверное, потому, что в центре потолка светил не мутный глаз на щупальцах, а самая настоящая люстра, состоящая из полусотни восковых свечей. Люстра была выполнена явно под старину, и Никита, у которого с недавнего времени по понятным причинам проснулось глубокое отвращение ко всякого рода антиквариату, поморщился.

— Чего встал? — снова подлетел Г-гы-ы. — Пойдем сядем. Вон столик свободный.

— Присядем, — механически поправил Никита, продолжая оглядывать помещение.

— А?

— Надо говорить — «присядем», а не «сядем», — объяснил Никита.

— Ну-ну, — ухмыльнулся Г-гы-ы. — Пошли присядем.

Они заняли ближайший свободный столик. Никита присел на стул, а полуцутик просто опустился на поверхность стола, скрестив по-турецки маленькие ножки.

Столиков в этом помещении было около десятка. Почти за каждым сидели странные существа, представлявшие собой причудливую пародию на людей. Никита никого толком и не успел рассмотреть, а к ним уже направлялся… вернее, направлялась громадная крыса, одетая в странного вида балахон. Крыса уверенно держалась на задних лапах, а когда раскрыла зубастую пасть, выяснилось, что и говорит она на том же языке, что и Никита, немного, впрочем, растягивая свистящие и шипящие звуки. Никита ничему уже не удивлялся в этом мире.

— Добрый вечер-с, — учтиво проговорила Крыса. — Добрый вечер, господин полуцутик и господин… друг полуцутика. Желаю вам приятно провести время в этом очень приличном — смею вас уверить — заведении и…

— Короче, — прервал Крысу ставший вдруг хмурым Г-гы-ы. — Говори, чего надо и отваливай, носатая морда.

Крыса коротко сморгнула. Никита заглянул в ее вполне осмысленные глаза-бусинки и внезапно понял, что Крыса ничуть не обиделась на полуцутика, более того, она, кажется, привыкла к такому обращению и не подала никакого виду, что неприятно ей слышать это…

— Если изволите короче, — быстро проговорила Крыса, — то пожалуйста… Не угодно ли господину полуцутику и господину другу господина полуцутика несколько палочек пыха?

• Предыдущая
• 13/76
• Следующая