Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/82
• Следующая

— А меня по горлу полоснул — и ничего, я не испужался, — весело доложил Верига, снимая с шеи разрезанную саблей толстую свиную кишку, в которой тоже находилась кровь. — Не успел… гы-гы-гы… — заржал он облегченно.

— Где Потапко? — спросил атаман. — Он отобрал у купца кошель с деньгой.

— А вот он я! — воскликнул Потапко и затряс перед его носом кошельком Трифона; послышался мелодичный звон монет. — Четырнадцать рубликов!

— Когда посчитать успел? — удивился и одновременно обрадовался Неупокой — «улов» оказался выше всяких ожиданий и надежд; а если учесть приплату со стороны Ивашки за услугу, то татьба сегодня и вовсе удалась на славу.

— Ежели дело касается денег, то я быстр, как ветер, — ответил, ухмыляясь, Потапко и передал кошель атаману.

— Ну что, мы в расчете? — спросил Ивашко.

— Премного тебе благодарны, — ответил атаман. — Ежели еще надумаешь чего учудить, то знашь, где нас можно найти. Мы завсегда готовы.

Они попрощались и разошлись в разные стороны, довольные и собой, и партнерами, и захватывающим уличным представлением.

«…Городок Орша каменной, стоит на реке Непре с Литовскую сторону, а верх на стене и на башне древяной. В городе церковь Воскресение Христово, да в посаде с Литовские стороны три церкви: церковь во имя Всемилостиваго Спаса, церковь Пречистые Богородицы, церковь Николы Чудотворца. А со Смоленские стороны на посаде у реки Непра на берегу церковь пророка Илии, да за посадом церковь святые мученицы Пятницы».

Трифон оторвался от дневника, испил кружку квасу, — после ужина томила жажда. Мельком посмотрев на образа, — святые смотрели сурово и требовательно, словно дьячок, который учил его чтению и молитвам по «Псалтири» и «Часослову» — и снова взялся за перо:

«Городок Борисов древян, невелик, поменьше Дорогобужа; под ним река Березина, с реку Одрев, да около пруд; а от городка, едучи к Мечиску, мост древяной через реку и через пруд, в длину его сажен с двести.

О королевском городке Менске*. Городок Менск древяной, худ, в ином месте развалился, величиною с Вязьму, а под ним река Сыслан поменьше реки Березыни, да пруды.

О городе Слутцке Литовском. Городок Слутцк невелик, поменьше Коломны, древяной. Около городка острог, а в остроге торги да двор, церковь каменная да полаты каменные, да на посаде ратуша велика каменная; под нею подклет и погреба, а над погребами с надворья — лавки, над лавками сверху светлицы.

О Дунае реке и о походе в Турские улусы. Есть река Дунай, вельми широка, в иных местах и глубока добре, и островиста, а в других местах мелка и песчана и песок в ней вельми бел, а в иных местах ил, и вода в ней светла; поперек ея верст с восемь, а в иных местах и шире и уже. Идет она из Сербские земли скрозь Шпанскую землю и Турскую. А у турского царя, шпанского короля, и у цисарского, и у волошеского река Дунай — рубеж.

О Турской мечети и о дервишах. Апст есть посад, а в нем сделана турская мечеть; слывет у них как Чюкмасы. Около мечети, что монастырь, ограда каменная, а вместо изб у них палаты каменныя, и поварни в стене поделаны. Живут в тех палатах турки-дервиши вместо чернцов; усы, брады и брови они бреют. Ходят иные в платье, носят кафтаны обинные и чюги, и колпаки, и тафьи; а другой ходит в одних портках, да овчину целую на себя положит; а есть им дают два раза в день. Тут же сделаны палаты каменные, великие, для проезжих людей. Станет в одной палате человек с пятьдесят с лошадьми, и тем приезжим людям дают есть дважды днем — с утра четырем человеком по блюде поставят патоки да по хлебу человеку; а к вечерни каши похлебать, да к каше на человека по кости мяса; каши крутые, пшена сорочинского, с коровьим маслом. А коням сыплют по мере ячмени. Те места устраивает турский царь, и его паши проезжих людей кормят до трех дней, а лошадям дают ячмень. Если кто проезжий решит стоять больше трех дней, тому не станут давать ничего».

Купец снова потянул к себе кувшин с квасом, выпил и сплюнул: все-то не так у этих басурман! Квас поставить не могут толково. Кислятина. Ни резкости, ни вкуса медового. Трифон прислушался. За стенами караван-сарая трещали сверчки, фыркали кони возле коновязи, где-то лениво брехали псы, храпели конюхи, которым не положено ночевничать под крышей; на улице стояла теплынь и они спали кто на возах, а кто просто на охапке сена, подложив под голову потник.

Кабы домой сейчас, в постель мягкую, пуховую, да чтобы жонка рядом… Эх, далека ты, земля милая, Русская!

Повздыхав немного, Трифон истово поцеловал нательный крест, подлил масла в светильник, потянулся до хруста в костях, бросил взгляд на Юрия Грека, который спал, разметавшись в постели как дите малое, и продолжил свои труды:

«Повесть о Царьграде. Царьград каменной велик, стоит меж двух морей — Чернаго и Белаго, кабы на стрелице. На двух стенах у него от моря семь врат, а на третьей стене от поля — четверо врат; пристанище корабельное против больших врат с Белаго моря. И если от врата пойти прямо улицею до торговища на площади, то на площади стоит столп червленый — багров, велик и высок, а под ним много чудесных мощей. Верные люди сказывают, что столп поставил царь Константин Флавиян и святых мощи под тот столп положил, да под ним же и Ноева секира, чем делал он ковчег. На том же столпе стоял ангел божий и держал в руце своей скипетр, хранил им Царьград. Но Божьим повелением за грехи рода человеческого пришли турки под град и по велению Божию тот образ архангелов поднялся на небо. Турки же взяли град и ныне в нем царствуют. А против того столпа храм велик, Софеи Премудрости Божия, и служит в нем Цареградский патриарх. Звону нет, потому что отнял турской царь, а за храм и за службу патриарх дает великий откуп каждый год золотыми; а в иных монастырях старцы тоже откупают божественное пение…».

На постели зашевелился Юрий. Приподнявшись на локте, он бессмысленно уставился на Трифона невидящими глазами, а затем его веки закрылись, голова упала на подголовник, обитый толстой кошмой и обтянутый изрядно потертой тафтой, и Грек снова захрапел. Купец посмотрел в его сторону и по-отечески улыбнулся; все-таки сладили они дело до отъезда, и теперь Юрий стал зятем, полноправным членом семьи Коробейниковых.

«А еще многая народы живут под турским царем: люди аравийские, люди аравийские халдейского языку, люди амилицкие, трухменские люди, курты, греки, арнаутские люди, болгары, серпы, русские люди, христианские люди уненгерской земли, а еще мунтяны и валахи…».

И тут Трифона словно что-то укололо под сердце. Он вздрогнул и посмотрел на крохотное зарешеченное оконце, возле которого сидел и где стоял туалетный столик, приспособленный Коробейниковым под письменный. Прямо на купца из чернильной темени смотрели чьи-то большие глаза. В них отражался огонек светильника и они казались зенками какого-то дьявольского создания.

«Изыди!..», — прошептал непослушными губами купец и перекрестился. Наваждение исчезло. Трифон осторожно выглянул в оконце, которое не было застеклено, но увидел лишь большой фонарь над воротами караван-сарая, служивший маяком для путников.

«Старики-разбойники» исчезли, как в воду канули. Глеб проснулся поздно, — до двух часов ночи проторчал за компьютером, читал новости и прочую чепуху, которой хватало в Интернете, — и когда зашел на кухню, то увидел две чашки с остатками кофе на донышках и огрызки бутербродов. Похоже, интернациональная бригада романтиков от подпольной археологии куда-то сильно спешила, с иронией подумал Тихомиров-младший. Подумал и тут же переключился на другое — нужно помыть свою БМВ; вчера у него не хватило ни сил, ни желания загонять машину в гараж и она неприкаянно стояла рядом с мастерской.

Мастерская была идеей отца — собственно, как и все оборудование в доме. Николай Данилович оснастил ее современными малогабаритными станками, и теперь различные приспособления для выходов в «поле» они делали сами, так же, как и мелкий ремонт своих авто. Мастерскую отец задумал не ради экономии средств, а потому, что любил ковыряться с железками, чего нельзя сказать про Глеба.

• Предыдущая
• 32/82
• Следующая