Выходы из тела. Управление реальностью - Радов Владислав - Страница 7

И в какой-то момент вопрос всё-таки всплыл в сознании. Я понял, о чём хотел себя спросить. Возникло сразу несколько вопросов, объединённых одним смыслом.

«Почему я никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым и свободным? Почему никогда не испытывал такой огромной, можно сказать тотальной любви и никогда чувство, что ты находишься дома не было таким однозначным и бесспорным?»

Как всем нормальным людям мне была знакома любовь. Да и ощущение счастья было частым гостем в моей жизни. Но испытанное во сне нельзя было сравнить с какими-то событиями моей жизни. Меня там просто разрывало изнутри, как будто мой личный объём не соответствовал объёму воспринимаемых чувств. Никогда не думал, что это можно мерить объёмами.

Что же это за иллюзия такая? Может иллюзия здесь, а не там. Или везде. Нет, это уже слишком. Да и при чём здесь иллюзия или нет. Важно, что прожив на тот момент свои уже почти тридцать лет, я никогда не испытывал ничего подобного.

Стоя у ночного окна, я хотя и смотрел на привычный слякотный пейзаж, хотя и видел привычную зимнюю московскую погоду, но мыслями был явно не здесь. Вдруг со всей очевидностью я понял, что увиденное мною не может быть просто сном. Я действительно там был. Ни один психиатр мне не докажет, что это не так. Плевал я на их знания о снах, галлюцинациях и тому подобное. Может быть, до сих пор мне снились только сны. Но только не сегодня. Да по большому счёту и это не важно. Важно одно.

Я находился там в таком состоянии и окружении, за пребывание в котором готов отдать всё. Если для этого нужна моя жизнь, то, пожалуйста, берите. Не хочу я прожить ещё тридцать лет, и не знать, не чувствовать ничего подобного.

Всё более и более погружаясь в депрессию, я не видел никакого выхода. Смерть не гарантировала ничего. А вдруг обман? Наложу на себя руки, а там ничего нет. Приходилось, как обычно вытягивать себя из психологической пропасти, тем более что сегодня намечался рабочий день. Этот сон счастья сделал меня несчастным. А может быть дело тут не в несчастье. Просто я глубоко вошёл в какое-то неопределённое состояние, когда будущее не кажется уже чем-то ясным и однозначным, а зависает в положении тайны, загадки. Но неопределённость эта вдруг начинает сопровождаться ощущением прикосновения к запредельному и необъяснимому.

Было ещё темно, но это была уже утренняя темнота. Появились первые звуки. Пищали сигнализациями, заводились и отъезжали от дома машины. С шумом сливалась вода по канализационным стоякам. Дом оживал. Кто-то собирался продолжать борьбу за выживание, а кто-то воплощать русскую версию американской мечты. Да и мне пора было стряхивать эту внезапную ночную хандру, тем более что я относился к той группе граждан, которые как раз таки борются за выживание. Тогда я это ещё умел. Умел наступить на горло собственной песне и заставить себя продолжить навязанные и принятые игры.

Случается такое, что за одни сутки, а бывает, что и за несколько минут, происходят события, которые изменяют весь ход, уклад и смысл прежней жизни. Именно такие сутки предстояли сегодня мне.

Кое-как, отбыв номер на работе, я шёл по Тверской в направлении тамошнего книжного магазина. Тогда я ещё не очень интересовался всякой там духовностью или разной эзотерикой и нужна мне была нормальная техническая книжка. В то время мои духовные изыскания и догадки ограничивались ощущением, как у Neo, когда он ещё был в матрице, что с миром что-то не так. А борьба с последующим неуютным мироощущением сводилась к частому повторению мантры «а кому сейчас легко», что приносило облегчение через осознание, что не одному тебе плоховато.

Книжки я так и не нашёл и двигался в сторону метро Пушкинская. Уже стемнело, и за стеклянными витринами кафе и ресторанов были видны люди, скрывающиеся от сырости и промозглости московской зимы. Наверное, им там было хорошо в тепле и каком-никаком уюте. Тоже что ли зайти, подумал я. Но потом представил себя в одиночестве за столиком, и мне эта перспектива не понравилась. Ладно ещё, если бы я был резидентом какой-нибудь разведки, отстранённо ожидающим в кафе связника. Я шёл дальше, отмечая про себя знакомое чувство одиночества в толпе.

Выходы станции «Пушкинская» соединялись с длинным подземным пешеходным переходом, в котором тогда была развёрнута широкая торговля ларёчного типа разным ширпотребом с претензией на эксклюзивность. Расчёт строился на прогуливающихся туристов и приезжих провинциалов, типа меня. Витрины блестели и горели разными огнями и цветами. Наличие пёстрой публики, спешащей в метро или толпящейся у витрин, а также шумящая над головой Тверская улица, впечатлительному гостю давали ощущение «настоящей» столичной жизни.

Скользя взглядом мимо назойливо ярких витрин, я неожиданно наткнулся на книжную палатку. Я подошёл, и сразу увидел книжку, с названием «Осознанные сны». С одной стороны мне было интересно, что кроется за этим странным названием, а с другой, было просто лень напрягать мозги всякой ерундой. Вздохнув, я уже отходил от витрины, как вдруг увидел девушку. Она стояла возле одной из витрин. Я сразу заметил и её саму и её отрешённый взгляд, взгляд человека, который ничего не собирается покупать. «Щас возьму и познакомлюсь», пролетела в голове шальная мысль. Но какой бы шальной не была мысль, она сразу вывела меня из хандры. И мне это понравилось.

Я решил повнимательнее присмотреться к этой девушке. У неё были длинные и густые тёмные волосы, заплетенные в подобие косы, которая каким-то причудливым образом была зафиксирована на голове шариковой ручкой, конец которой торчал из причёски. Но по всему было видно, что это не небрежность какая-то, а просто феня или прикол для тех, кто понимает. Но не эта ручка меня интересовала. Ей было не более восемнадцати лет. Она была по настоящему красива, женственна, хорошо, но недорого одета. Но главное я чувствовал, что она одинока. Её рост был ниже моего, а точёная фигурка притягивала своим молодым изяществом.

Я проследовал за ней следом через все витрины к выходу из перехода. Нужно было что-то делать. Упускать её я не хотел, а привычные схемы знакомства как-то разваливались в уме и казались слишком примитивными. Нужен был повод или ситуация, располагающая к знакомству. Прекрасно понимая, что такой повод при знакомстве на улице всегда является роскошью, я просто шёл следом, надеясь на приход или момента, или приход в голове.

Мы поднялись на поверхность. Медленной походкой она пошла в обратную сторону по отношению к нашему движению в переходе. Вначале я не придал этому значения, так как был занят больше своими проблемами. Но, когда она снова спустилась в тот же переход и в том же направлении начала обход витрин, я вдруг многое понял, а кроме всего прочего то, что шанс появился. А ещё я понял, что девушке безумно скучно, некуда спешить и в свете витрин ей более-менее комфортно. Отрешённость же в её взгляде на витрины говорила мне об одном. У неё нет денег. В таком случае лучше начать с демократичного Макдоналдса, чтобы не сковывать бедную девушку предложением похода в более дорогой ресторан.

«Я не причиню ей никакого вреда», — сказал я себе.

«Дурак», — отозвался внутренний лев, готовясь к прыжку.

Будучи и так человеком обычно деликатным, тут я решил превзойти себя. Надежда была на чистый экспромт. Меня не смущало, что её всё время окружает несколько зевак, разглядывающих витрины. Но в момент знакомства это могло смутить её, и я ждал, когда она окажется хотя бы в относительном одиночестве. В какой-то момент это произошло.

Всё. Час пробил.

Я подошёл, отмечая про себя, заметное увеличение громкости и частоты пульса. Мы встретились взглядами. Я изо всех сил излучал интеллигентность и добродушие.

— Никогда не видел шариковых ручек в качестве заколок, — выдохнул я негромко, но уверенно.

У меня был такой вид, и сказано это было так, что не возникало никаких сомнений, что меня интересует не ручка, а её владелица. Стало быть, я подошёл знакомиться. Она всё это почувствовала, оглянулась, ответила что-то неопределённое, улыбнулась и уставилась в витрину. Её улыбка меня существенно подбодрила. Мне было понятно, что дальше следует пройти тест на то придурок я, маньяк, мошенник или всё-таки нормальный.