Новый элексир профессора Джибберна - Уэллс Герберт Джордж - Страница 3

— Бог знает, — отвечал он. — Последний раз, когда я его принял, я с этим лег спать, и действие его прекратилось только во сне. Уверяю вас, что я даже испугался. Это должно было продолжаться всего несколько минут, а мне показалось, что прошло несколько часов. Впрочем, спустя некоторое время он, кажется, сразу перестает действовать

Я с гордостью сознавал, что не испытываю ни малейшего страха. Я приписываю это тому обстоятельству, что нас было двое.

— Почему бы нам не выйти? — спросил я.

— Правда, почему бы и не выйти?

— Они нас увидят.

— Только не они, вот уж нет. Мы будем идти в тысячу раз быстрее, нежели самый ловкий скороход. Идем же! Откуда мы выйдем, через окно или через дверь?

— Мы вышли через окно.

Из всех необыкновенных случаев, которые когда-либо случились со мной или которые я мог себе представить, а также из всех странных происшествий с другими лицами наша небольшая прогулка на Фолькстонском побережье под влиянием «нового эликсира» была наиболее безумной и странной. Мы вышли через ворота на дорогу тотчас же в мельчайших подробностях заметили все, что происходило вокруг. Верхняя часть колес, ноги запряженных в шарабан лошадей, а также конец бича и нижняя челюсть только что начавшего зевать кондуктора были еще в движении, но все остальное казалось замедленным. И при этом полная тишина, кроме слабого шума, исходившего из нашего горла. А между тем, в этом как бы замерзшем экипаже находились и кучер, и кондуктор, и одиннадцать человек пассажиров. Впечатление, производимое на нас экипажем, было сперва довольно оригинальное, но вскоре нам сделалось неприятно. Перед нами находились подобные нам и в то же время не совсем такие, как мы, люди, застывшие в небрежных позах с неоконченными жестами. Молодая девушка и мужчина улыбались друг другу, и их неподвижная улыбка, казалось, никогда не кончится; женщина в капоре с развевающимися лентами облокотилась на перила и уставилась на дом Джибберна с неподвижной вечностью во взгляде; какой-то мужчина, похожий на восковую фигуру, гладил свои усы, а другой протягивал одеревеневшую руку с растопыренными пальцами за сорвавшейся шляпой. Мы глядели на них, смеялись над ними, делали им гримасы, наконец, с досадой повернули обратно и пошли навстречу велосипедисту, по направлению к берегу.

— Бог мой, смотрите сюда! — воскликнул Джибберн, указывая пальцем на летевшую пчелу.

Она слабо рассекала воздух крыльями и подвигалась так медленно, как ползает самая вялая змея.

Наконец, мы пришли на берег. Здесь все казалось еще более ненормальным. На эстраде играл оркестр, но до нас долетали только слабые хриплые звуки, похожие на продолжительный вздох, переходивший от времени до времени в шум, напоминавший медленное, глухое шипение каких-нибудь гигантских часов. Странные молчаливые люди, точно манекены, застыли во всевозможных положениях: одни из них стояли, другие же остановились среди прогулки в неустойчивых и неудобных позах. Я прошел мимо маленького пуделя, повисшего в воздухе на прыжке, и наблюдал за медленными движениями его ног по мере того, как он опускался на землю.

— Смотрите скорей сюда, — воскликнул Джибберн, и мы на секунду приостановились перед эффективным господином, одетым в белый полосатый фланелевый костюм, белые же башмаки и шляпу «панама», который раскланивался с проходившими мимо двумя нарядными дама. Такой медленный поклон далеко не привлекателен, так как он лишен всякой жизни, а из-под полуопущенных век вы замечаете остановившиеся глаза и белый край белка.

— Дай Бог мне памяти, — воскликнул я, — и я никогда впредь не стану так кланяться!

— Или улыбаться, — добавил Джибберн, глядя на оскаленные зубы отвечавшей на привет лэди.

— Ну, и жарко же, — заметил я. — Не пойти ли нам помедленнее?

— Идем дальше, — отвечал Джибберн.

Мы пробирались между загромождавшими дорогу купальными креслами. Пассивные позы некоторых из сидевших в этих креслах казались почти натуральными, но зато на кривляющиеся фигуры музыкантов в ярко красных костюмах было положительно больно смотреть. Небольшой джентльмэн с багровым лицом застыл в борьбе ветром, развевавшим его газету; по всему было видно, что все эти господа должны были чувствовать довольно сильный ветер, тогда как для нас он положительно не существовал. Мы отошли несколько в сторону от толпы и, остановившись, стали наблюдать за нею.

Все эти люди, казалось, были внезапно превращены в неподвижные восковые фигуры и представляли из себя поистине удивительное зрелище. Все это было, конечно, бессмысленно, но я, те мне менее, преисполнился торжествующего сознания собственного превосходства. Подумайте только, сколько во всем этом заключалось чудесного!

Все, что я говорил, делал и думал с того момента, как это таинственное средство проникло в мои жилы, все это, говорю я, произошло в мгновение ока.

— Новый элексир… — начал было я, но Джибберн не дал мне досказать.

— Вот она, эта ужасная старуха! — воскликнул он.

— Какая старуха!

— Которая живет рядом со мной и держит лающую собаку. О, Боже, соблазн слишком велик.

Джибберн иногда бывает удивительно ребячлив и действует по первому побуждению. Не успел я вмешаться, как он бросился вперед, схватил несчастное животное и пустился с ним бежать по направлению к находившейся на берегу скале. Все это произошло самым необыкновенным образом. Несчастное существо не пыталось ни освободиться, ни лаять и не подавало никаких признаков жизни. Оно сохраняло свой вид полусонного спокойствия в то время, как Джибберн держал его за шиворот. Казалось, что он бегает с деревянной собачкой в руках.

— Джибберн, пустите ее! — закричал я ему вслед. — Если вы будете так быстро бегать, то, чего доброго, ваше платье загорится. Ваши полотняные панталоны и так уже начинают тлеть и приняли бурый оттенок!

Он приостановился и нерешительно хлопнул себя по колену.

— Пустите ееЈ Джибберн, — продолжал я кричать, догоняя его. — Я не могу вынести этой жары! Это все оттого, что мы так бежали! Шутка ли сказать, две или три мили в час! Надо принять в соображение трение воздуха!

— Что? — спросил он, разглядывая собаку.

— Трение воздуха! — кричал я. — Трение воздуха! Слишком быстрое движение! Вспомните о метеоритах и тому подобных вещах. Невыносимо жарко. И еще, Джибберн, Джибберн, я чувствую ужасный зуд во всем теле и страшную испарину. Публика начинает слегка двигаться… Кажется, «элексир» перестает действовать. Пустите собаку.

— Ну? — спросил он.

— Перестает действовать, — повторил я. — Мы слишком согрелись, и ваше средство перестает действовать! Я промок насквозь!

Он поглядел на меня и на оркестр, музыка которого действительно становилась все слышнее и слышнее, затем сильно размахнулся и отбросил от себя собаку, которая, продолжая оставаться в том же бесчувственном состоянии, взлетела вверх и повисла в воздухе над сомкнутыми зонтиками небольшой группы болтавших людей. Джибберн схватил меня за локоть.

— Клянусь небом, — воскликнул он, — кажется, вы правы! Какой-то острый зуд и… этот человек в самом деле начинает шевелить своим носовым платком! Это ясно заметно. Надо спасаться!

Но мы не успели убраться во-время. Да оно, пожалуй, и к лучшему. Мы, вероятно, пустились бы бежать, а если бы мы побежали, то мы бы, наверно, загорелись. Я в этом почти уверен! Понимаете, ведь это ни одному из нас не пришло в голову… Но прежде чем мы успели об этом подумать, действие элексира вдруг прекратилось. Это было дело минуты, даже менее чем секунды. «Новый элексир», как по мановению руки, внезапно перестал действовать. Занавес упал и представление кончилось.

Около меня раздался испуганный голос Джибберна.

— Скорей садитесь, — проговорил он, и я поспешил опуститься на траву.

На том месте, где я сидел, до сих пор виднеется пятно сожженной травы. При этом все вокруг меня внезапно вернулось к жизни; издаваемые оркестром беспорядочные звуки превратились в громкую музыку, гуляющие люди задвигали ногами и продолжали свою прогулку, флаги начали развеваться, улыбки перешли в слова, кланявшийся господин докончил свой поклон и учтиво прошел своей дорогой, и вся сидевшая публика задвигалась и заговорила.