…Но еще ночь - Свасьян Карен Араевич - Страница 8

Отличительной чертой этой новой революции является то, что она осуществляется правительствами. (Недаром же проницательнейший Карл Шмитт в конце 70-х гг. предостерегал от «легальной мировой революции» [16].) Фолкер Цастров, ответственный редактор Frankfurter Allgemeine Zeitung по отделу «Современность», в двух острейших статьях от 19.06 и 7.09.2006 описал механизм её реализации на примере Германии. Цастров: «Кадровая политика организуется таким образом, что все решения сверху вниз и на всех государственных и общественных уровнях подчиняются её правилам. Учреждения заполнены надежными и верными кадрами… Gender Mainstreaming осуществляется с верхних этажей каких угодно организаций по принципу так называемого top-down… Агентуры Gender Mainstreaming заняты подготовкой чиновников по применению гендерных проектов. „Тем самым“, как объясняет доктор Барбара Штиглер из Фонда Фридриха Эберта, „ни в одной организации не остается больше никого, кто не чувствовал бы себя обязанным этому принципу“». «Примером такой организации, — резюмирует Цастров, — является Федеральное правительство». По существу, все европейские правительства. Конечно, есть и исключения, открыто противостоящие потоку, как, скажем, Литва в Европе, а вне Европы Гана, но с ними никто не считается, и в итоге они лишь осложняют себе жизнь. Любопытнее всего в названной революции то, что о ней мало кто вообще слышал, а кто слышал, мало что понял, хотя она нисколько не маскируется и открыто заявляет о себе и своих целях. Можно будет попытаться описать её в сжатом виде. Гендерная революция — последний заключительный этап и самоупразднение сексуальной революции на пороге скачка в царство всеобщей бесполости — розановские «люди лунного света» , перенесенные из монастырей и скитов в цивилизованные условия и решающие проблему уже не молитвами и умерщвлением плоти, а полным использованием своих гражданских свобод . Бесклассовое общество было бы ничем, и вся борьба за него пошла бы насмарку, не найди это общество в себе воли стать еще и бесполым . И вот, после сорока лет бесчинствующей плоти под прицелом оказывается её засвеченный со всех сторон и потерявший силу призрак. Параллель с недавно преставившимся советским патриархом впечатляет смещенностью симметрии. Если в Советском Союзе не было секса, то в Европейском Союзе его не должно быть . Основание? Секс деспотичен и тоталитарен; он не совместим со свободой. Какой толк в том, если достигают социальных свобод, но остаются в биологическом рабстве. Гендер означает: полярность «мужчина-женщина» лежит уже не в плоскости биологии, а перенесено в измерение социального. Иными словами, мужчина и женщина — это не природа, а социальный конструкт. Джудит Батлер, ведущий идеолог (наверное, надо было бы сказать: гендерша) гендерной революции, статуирует: «Биологический пол — вымышленный конструкт, принудительным образом материализуемый во времени». Гендер — тоже конструкт, но уже не принудительный, а добровольный и свободно выбираемый. Гендерный человек сам определяет себе пол, независимо от того, каков этот пол по природе, и выбор его имеет не только моральное, но и юридическое, а в итоге и фактическое значение. Эта трудная цель достигается поэтапно, но начинается она с абсолютной легализации всех нетрадиционных форм половой совместности. Потому что так, и только так, может быть устранена тирания гетеросексуальности, монополизирующей истину и выдающей себя за норму. Нетрадиционные формы не только легализуются, но и открыто предпочитаются традиционной. Быстрота, с которой гомосексуализм, лесбианство, бисексуализм, транссексуализм внедряются не только в структуры сознания, но и в инстинкты, выглядит почти неправдоподобной; перевешенными за какие-нибудь десять-пятнадцать лет оказываются тысячелетия, и старый анекдот психоаналитика: «я не вылечу вашего племянника от недержания мочи, но я научу его гордиться этим» , перестает вдруг, сверх всякого ожидания, быть смешным. Бедняге Клинтону надо было всего лишь завести интрижку не с практиканткой, а с практикантом, чтобы не краснеть и не оправдываться перед строгими блюстителями нравов. А борьба тем временем расширяется до новых перспектив, и каждый день приносит новые завоевания. Вот, в Мюнхене участникам гей-парада Christopher Street Day разрешена вечеринка в здании городской ратуши. Вот, историк Дэвид Муллан должен в одном канадском университете выплатить денежный штраф в размере полумесячной зарплаты, потому что в письме к одному англиканскому епископу он назвал гомосексуальность «неестественной». Вот, в недавно распространенной брошюре Министерства по делам семьи Германии говорится о необходимости начать сексуальное воспитание ребенка с первого года жизни. Если еще совсем недавно поражала необыкновенная мягкость наказания за педофилию, то сегодня всё чаще требуют её легализации. В Нидерландах партия педофилов добивается официального признания, а вместо старого дискриминационного выражения растление малолетних в обиход постепенно входит выражение intergenerational intimacy . Особенные старания проявляют университеты, в которых Gender Studies в скором времени обещают занять статус Regina Scientiarum. Если с 1995 по 2005 в высших учебных заведениях Германии были сокращены 663 профессорских штата по лингвистическим и гуманитарным дисциплинам, то только в Нордрейн-Вестфалии, наиболее большой из федеральных земель, между 1986 и 1999 при 21 университете были созданы 40 кафедр по гендерным исследованиям. Конечно, всё это цветочки, но надо быть вызывающе слепым, чтобы не увидеть здесь футуристический фантом гендерного единочеловека, о монолитный габитус которого вдребезги разбиваются бывалые и испытанные демонологии.

Разговор о будущем в свете такого настоящего сводится до минимума, и того меньше, слов. В наступившем царстве подростка , принимающего решения и решающего о мире, фатальным оказывается не релятивизм целей, а абсолютизм средств. Умные вещи уже не просто окружают его извне, но и вживляются в него, как первые образчики новой дигитализированной физиологии. Уже разрабатываются микрочипы памяти по осушению летейских вод; наверное, в скором времени появятся чипы настроения, чипы чувств и спонтанных поступков, чипы вменяемости, благодарности и ответственности… Разница между механизмом и организмом сведется на нет, потому что в изящных металлических накопителях уместится больше жизни, чем в прежних и ненадежных «живых» … Пробил час слабоумного, оспаривающего у Творца мира его творение: в уверенности, что он сделает всё лучше. Надежды — и здесь — уходят последними, но, прежде чем уйти, стоят на твердой почве и не дают осквернить себя иллюзиями. Надеяться на эврику вдруг повзрослевшего и возмужавшего подростка приходится не больше, чем рассчитывать на то, что Литва, объединившись с Республикой Гана, будет держать проход Фермопил. Еще раз: будущее — это не ожидание, а решение, и если захотеть и суметь принять иное решение, уходящее корнями в иные ответы и иные ответственности, можно будет уже сегодня оказаться в будущем, в которое никогда не попадут «другие» , — в будущем, по рассветным тропам которого уже сегодня бродят немногие, умершие и живые, знакомцы, никогда не попадавшие в тупик, потому что ни разу не поволившие его: одни, потому что знали имена вещей в списке света, другие, потому что им было обидно: не за державу, а за Шуберта…

Базель, 23 января 2007