Что такое 'антинаука' - Холтон Джеральд - Страница 8

Вообще говоря, модернизм — понятие многосмысленное, содержащее множество нюансов, ускользающе-изменчивых аспектов и, по выражению Л. Колаковского, подвергающееся непрерывному суду и переоценкам. Когда Галилей провозгласил свои четыре великих новации — количественное описание природы; ее механистическое моделирование; разделение человеческого опыта на сферу обыденного сознания и научное знание о мире; секуляризацию природы, — то мировоззрение, возобладавшее к тому времени в Италии благодаря кропотливому и неустанному труду иезуитских мыслителей, сразу же и естественным образом самоопределилось в качестве диаметральной противоположности воззрениям Галилея. Если бы в те времена существовала соответствующая, столь привычная нам сегодня, терминология, то иезуиты, по всей видимости, должны были бы назвать себя «модернистами», а доктрину Галилея окрестить, соответственно, «постмодерном». Аналогичным образом, мир, созданный Ньютоном, должен был казаться европейскому обывателю XVIII в. чем-то столь же фантастическим, каким кажется десятимерное пространство нашим современникам, далеким от новейшего естествознания.

Так сложилось, что типовой, средний «современник» (в смысле «человека модерна») помимо прочих своих бед, слишком припозднился с выходом на авансцену общественной жизни на Западе. Мы видим его, например, в «Мадам Бовари» Г. Флобера, в этом скрупулезном и смелом реалистическом исследовании жизни, — слишком, впрочем, смелом для того времени (1850-е гг.) и далеко опередившим уровень его самосознания, что и повлекло за собой, кстати говоря, судебное преследование писателя. Флоберовский «человек модерна» оказался практически единственным из персонажей романа, который выживает во всеобщей катастрофе, сметающей всех других действующих лиц вместе с их устоявшимся мирком. Речь идет о совершенно второстепенном лице, посредственном, скучном человеке, фармацевте мсье Омэ, который считал себя приверженцем религии «Бога Сократа, Франклина и Вольтера, а также бессмертных принципов 1789 г.» В конце концов оказывается, что только он и «процветает», «живет припеваючи», что он тот, «с кем все обстоит совершенно благополучно». Его сыновья, Наполеон и Франклин, «помогают ему в лаборатории и заучивают наизусть пифагоровы таблицы». Он аккуратно отсылает в академические журналы свои прилежные наблюдения в области производства сидра, повадок растительных вшей и т.п. И именно о восхождении этого нового типа говорит последняя строка романа: «Он только что получил орден Почетного легиона».

Для целей нашего анализа не обязательно входить в детальное обсуждение того, что в точности означает «модерн» и когда, собственно, он начался. Для того чтобы верно наметить контуры ментальной карты «человека модерна», принадлежащего нашей исторической эпохе, следует взглянуть на предмет одновременно с нескольких точек зрения, как бы провести «перекрестный допрос». Для нас достаточно операционального, рабочего определения «модерна», которое вырисовывается при пересечении всего двух подходов — социологического и историко-идеологического. Рассмотрим результаты каждого из этих подходов и убедимся, что они носят, по сути, конвергентный характер.

Образцом социологического подхода могут служить пионерские исследования по идентификации социально-психологических черт «модерна» на уровне «среднего», обыкновенного человека, рядового обывателя, проводившиеся в последние десятилетия А. Инкелесом и его сотрудниками из Стэндфордского университета[19]. Можно указать и на другие попытки аналогичных разработок, образующих уже целый исторический ряд, — от Маркса до Рэдфилда, Хабермаса, Друкера, Белла и К. Лэша[20]. Однако из соображений удобства мы будем отталкиваться от результатов Инкелеса и его группы. Опросив 1 тыс. человек из 6 ведущих «развивающихся» стран мира (от Чили до Израиля и Индии), исследователи получили транскультурные по смыслу результаты, свидетельствующие не только о потенциальном, но и об актуальном психологическом единстве человечества. Другими словами, типаж, отвечающий критериям «человека модерна» в одной культуре, был бы узнаваем в том же качестве и в контексте другой культуры, несмотря на все «специфические отличительные особенности, присущие ему как носителю данной культуры» (с. 118).

В ходе данных исследований было выявлено четыре критерия транскультурного уровня, по которым можно идентифицировать «человека модерна» нашего времени. Это человек: 1) активный, заинтересованный член гражданского общества; 2) обладающий выраженным чувством личного и гражданского достоинства, причастности к событиям в мире; 3) в высокой степени внутренне независимый и интеллектуально самостоятельный; 4) открытый навстречу новым идеям и новому опыту («когнитивная гибкость»), небезразличный к новинкам науки и техники, в том числе к исследованиям ранее запретных или таинственных тем и явлений.

Указанные признаки тесно взаимосвязаны с особенностями институтов современного модернистского общества. Примером служит обычное индустриальное предприятие, «которому требуются люди, способные следовать твердому распорядку, соблюдать абстрактные правила, принимать решения на основе объективных данных и подчиняться руководителям, авторитет и полномочия которых узаконены не традиционалистскими или религиозными санкциями, а обусловлены их профессиональной компетентностью»[21]. Как и следовало ожидать, если допустить, что индустриализация и бюрократизация перестраивают, рационализируют все сферы жизни общества, то модернистский тип личности, как его описывают упомянутые исследования, соответствует урбанизированному и индустриальному образу и распорядку жизни, диктующему принятие таких, например, условий, как: мобильность личности, готовность гибко реагировать и приспосабливаться к изменениям в работе и жизни, практицизм и новаторство, способность к объективным и беспристрастным суждениям, терпимость к другим людям с их своеобразием и собственными взглядами. Все это, очевидно, расходится с традиционалистским, патриархально-родовым укладом и кодексом жизни, для которых характерны пассивность, консерватизм, стремление сохранить «статус-кво», подчинение индивидуального начала авторитету и власти верхних иерархических структур социальной лестницы.

Среди критериев, выработанных в исследовании, о котором идет речь, обращают на себя внимание следующие: стремление к полноте информации о том или ином интересующем личность вопросе; концентрация внимания на настоящем и будущем, а не на прошлом; высокий престиж профессионализма, личного мастерства, образованности; убежденность в возможности сознательного управления социальными и природными процессами, долгосрочного планирования. И наконец, что особенно важно для нашего анализа: высокая оценка значения науки и рациональности как таковых, и в частности, убежденность в исчисляемой, предсказуемой каузальной законосообразности физической и живой природы.

Пользуясь этими критериями, в полном соответствии с указанной ранее тесной взаимосвязью общей и научной частей личностной картины мира, мы обнаруживаем, что для модернистского типа личности характерны также такие черты сознания и поведения, как приверженность родственным связям и семейным обязанностям (так как в силу отмеченной высокой мобильности современного стиля жизни размеры семьи поневоле ограничены, но зато внутренние связи в ней стали более значимыми для личности); осознание и реализация современной женщиной своих человеческих прав (например, в вопросах контроля над рождаемостью); усиление секуляризма; стремление к активному участию в политической жизни; желание занять высокое место в социальной стратификации, где статус и место личности зависит от уровня образования и профессионализма[22].

В противоположность утверждениям некоторых теоретиков, приведенные нами результаты эмпирических исследований не подтверждают, что модернизм якобы ведет к усилению отчуждения, обезличенности, хаотичности и враждебности между различными общественными группами. В этих же исследованиях обнаружилась высокая степень гибкости, пластичности личности «модерна»: «личность (в свете ее трактовки по критериям „модерна“) способна коренным образом изменяться даже в зрелом возрасте — при условии, что она вступает в интенсивное взаимодействие с институтами модернистского общества» (с. 277). При этом никаких верхних возрастных границ, где бы совершенно прекращались эти «модернизация» и обновление индивида, исследователи не обнаружили.