Кошачье шоу - Дуглас Кэрол Нельсон - Страница 48

— Среди моих знакомых мало священников, не говоря уже о слонах.

— Но… ты знаешь… больше священников, чем ты думаешь.

Ненавижу, когда она вертит на языке загадочные слова, будто драгоценные капли ликера «Бейлис». После того, как я подслушал разговор моей маленькой куколки, у меня есть некоторые подозрения, о каком именно священнике идет речь, но они еще более туманны, чем карты таро.

— Одного, — проворчал я. — Но возможно, это в прошлом.

— В жизни нет прошедшего времени, Луи. Все настоящие проблемы объединяют прошлое и будущее. Я боюсь, ты не способен распознать такие тонкости и прочувствовать разницу, но ты единственный доступный мне инструмент воздействия на внешний мир.

— Послушай, — сказал я ей. — Меня тошнит уже от сравнений с плоскогубцами или щипцами. Я не инструмент, и не дурак, я — кот! Если ты хочешь продолжать быть такой из себя загадочной, мне придется прибегнуть к своим собственным методам.

— Собственным методам? — ее тон был пренебрежительным.

— У меня есть свои способы и пути решения.

— Свои пути! Следуй моим путям и учись, — длинный белый изогнутый коготь, поддернутый розовым, указал на парня в шапке. — Я часто вытаскивала Жреца вверх ногами. Ты, конечно, понимаешь, что это значит.

— Он перенес операцию по смене пола?

— Временами, — снова начала Карма, — мне кажется, что ты умышленно строишь из себя дурачка, чтобы показать свою связь, неважно сколь малую, с символами высшего самосознания. Жрец в прямом значении представляет третью сторону, независимую темную лошадку, внезапно оказавшуюся на арене, удивительное событие и, конечно, церковь, либо того, кто ее представляет. В перевернутом виде указывает на резкое неприятие всяких религиозных верований, возможно, в юности. Карта говорит об эмоциональном потрясении, о ком-то недоверчивом, или кому не доверяют остальные.

Я ничего на это не сказал, потому что не знал, что можно вынести из этой тарабарщины. Затем Карма наклонила ко мне голову:

— К слову о дураках, я вытащила эту карту вместе с Императором, который обозначает божественное, духовное, и что важно — под знаком Весов. Я уже говорила об этом раньше. Император перевернут, что означает обман. Посмотри, здесь еще перевернутая Башня, тоже карта Весов, — одержимые, извращенные разум и душа, отображение искаженной реальности в угоду беспринципной, изуродованной психики.

Я ждал, когда она свяжет это последнее описание со мной, но остался разочарованным.

— Целый список действующих лиц, — прокомментировал я, вскидывая голову, чтобы показать, как серьезно размышляю над ее словами. Уже привыкаю к этим таинственным штучкам.

— Это не случайно вытащенные карты, они выпадали мне неоднократно. Очевидно, твоя задача ясна. Тебе нужно найти настоящего Жреца, который приведет тебя к остальным картам, чьи роли менее понятны: Смерть, Дьявол, Правосудие, Повешенный, а также Воздержание.

Я промолчал. Смерть, дьявол, правосудие и повешенный мне знакомы, если и не как карты, то как реальные жизненные ситуации, с которыми я прекрасно справлялся своими собственными невежественными способами.

Закончив покаяние у ног Кармы и ее мистических карт, я удаляюсь из эзотерического храма и направляюсь к своему собственному источнику мудрости и знаний — улицам Лас-Вегаса, и неважно, кого мне предстоит на них встретить — мужчину, женщину или четвероногого друга.

 Когда она вышла из дома священника, Мэтт ждал ее в тени высоких олеандров.

Лейтенант Молина замерла на мгновение, а потом посмотрела на блокнот, который она засунула в глубокий боковой карман своего синего пиджака:

— Мне это понадобится? Он улыбнулся:

— Сейчас не время для исповеди. Я просто хотел поговорить с вами.

— А я сейчас не лучший вариант для разговоров, — сказала она, даже не смягчая свои слова улыбкой.

Мэтт понимал, почему она так пугает Темпл. Лейтенант Молина была серьезной, прямолинейной и опытной в отношении сочетания простой одежды с простыми манерами. Все женщины, которые хоть когда-либо соревновались в конкретно мужской деятельности, такой как медицина или работа в полиции, заимствовали этот защитный окрас, или вернее — отсутствие окраса вообще. Женщины, в поступках которых была такая же целенаправленная праведность, как и у священников, что порой делало их слегка нечеловечными.

— Отец Эрнандес предоставил какую-нибудь новую информацию? — спросил он.

— Только то, что шалости с монастырскими телефонами перекинулись и на церковь. Красная краска в купели, типа того, — выпалила она с отвлеченным видом.

Мэтт задумался, представляла ли она свою дочь, опускающую руку на гладкую поверхность кроваво-красной воды:

— Он считает это сатанисты или как?

— Он не упоминал этого. Но я об этом думала. Слушай, я могу спросить у криминалистов, но вообще сомневаюсь, что это могут быть они. Отец Эрнандес совершенно точно напуган чем-то, что его вообще не беспокоило еще несколько недель назад. Он хорошо держится, но испуган до краев подола своей рясы. Может, это страх потерять имущество Тайлер. Я звонила адвокату прихода.

— Есть кое-что, что я даже не знаю, стоит ли вам говорить, — начал Мэтт.

По секундной жадной вспышке в ее глазах он понял, что зашел слишком далеко, чтоб теперь отступать. Его ложное чувство близости с лейтенантом Молина через Темпл заставило его забыть, что она была опытным детективом по расследованию убийств и вовсе не была настроена играть в игры с чьей-либо совестью.

— Что? — спросила она резко.

— Отец Эрнандес, — продолжил он, жалея, что вообще открыл рот.

— Он пьет, — закончила она фразу, которую он оборвал. — Этот слух буйно разрастается по всему приходу уже две недели. Ну да, что-то новенькое об отце Рафе. Он из старого мира, деспотичный, часто разъяренный пастор, хотя бы для тех из нас, кто не чувствует, что четки в руках означают начало и конец молитвы. Но он никогда не был пьяницей.

— Значит, вы согласны, что это его теперешнее поведение настораживает.

— Разумеется. Как и твое.

Мэтт заморгал, словно пытаясь отделаться от гипнотического взгляда кобры. У лейтенанта Молины были такие глубокие, ясные голубые глаза, что в них тяжело было не упасть, как и в постоянные ее ловушки, может быть. Все, кто по долгу службы занимаются так называемой помощью, обладают в той или иной степени харизмой.

— Мое? А что тревожного в моем поведении? — он использовал обезоруживающий тон, который так хорошо срабатывал с библиотекаршами, медсестрами и церковными экономками. — Я всегда сдержан.

На лейтенанта Молину это не сработало. Ее сощуренные глаза сузили зрачки, которые теперь мелькали сквозь пушистые ресницы:

— Это могло бы означать, что тебе есть, что скрывать, или что ты предпочитаешь что-то умалчивать. Нечто большее, чем твоя бывшая профессия. В этом случае — если это убийство, а это уже дело — попахивает религиозным загибом. Все с религиозным прошлым — под подозрением.

— По крайней мере, это оставляет вне подозрения Темпл, — остроумно заметил Мэтт. — Ей будет приятно узнать, что равнодушный унитарий обладает такими защитными качествами.

— Нет, не оставляет. Мисс Барр рождена быть жертвой по совместительству. И в этом ее вина.

— Вы говорите о встшебниках.

— И не только.

Единственная поднятая бровь на мужественном лице Молины производила куда большее впечатление, чем на чьем-либо другом. Синдром мистера Спока.

— Вот что я хотел вам посоветовать, проверить прошлое всех, с кем связана мисс Тайлер. У вас должны быть способы выяснить все: от количества пломб в зубах до их тайных прозвищ.

— У нас есть способы, как ты знаешь. Ты все еще злишься, что я выяснила про отсутствие твоих водительских прав?

— Нет.

— Или, что включила это в отчет?

— Может быть.

Лейтенант Молина развернулась, так что теперь они стояли лицом к горячему солнцу, спиной к монастырю. Мэтт взглянул на спортивные часы на его левом запястье, как вдруг где-то за церковью раздался детский крик. Была середина утра, детей отпустили на перерыв.