Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей - Бегбедер Фредерик - Страница 5

• Предыдущая
• 5/26
• Следующая

И потом, как не восхититься первой фразой этого романа: «Вот он, тот вечерний миг, который так любил Поль-Жан Туле[29], вот он, горизонт, что меркнет, пронизанный струящимся безмолвием…» Не правда ли, это в высшей степени современно и смиренно – начать книгу с цитирования собрата по перу?! Вы можете представить себе Пруста, начинающего свои «Поиски»[30] фразой «Я долгое время ложился в постель засветло, чтобы почитать Сент-Бёва»? (Правда, требовать от него такого подвига – это уж слишком!)

Прочтите этот сатанинский и мрачный роман; даже если временами он кажется чересчур напыщенным, он увлечет вас не меньше, чем Стивен Кинг, только написанный в стиле какого-нибудь Гюисманса[31], одуревшего от ЛСД, или, как весьма тонко заметил Рено Матиньон, в стиле «симуляции безумия». Бернанос был переполнен энтузиазмом подозрительности, энергией сомнения: в начале жизни он был роялистом, затем антифранкистом, затем участником Сопротивления, а после войны стал антиголлистом. Трижды он отвергал присуждаемый ему орден Почетного легиона. Ну как же не восторгаться этим автором, скорее НРБ, чем НРФ![32] Он хотел спасти не только свою душу, но и души остальных: если уж страдать, то страдать по-крупному. «Ибо твоя боль бесплодна, Сатана!» Мне кажется, возглас этот достаточно ясно отражает тоскливый настрой обитателей нашей планеты, приунывших с тех пор, как им объяснили, что Бог умер, а вместе с ним и Ницше: им уже надоела бесплодная боль.

Мне, конечно, стыдно говорить о Сатане так коротко: вдруг он возьмет да испепелит меня прямо посреди этой книжки, в тот миг, когда я только-только соберусь заорать: «А твоя мать – сосалка в аду, ха-ха-ха!» Или отвернет мне башку напрочь…

Неужели под номером 44 в нашем топ-списке оказалась «Собака Баскервилей» сэра Артура Конан Дойла (1859—1930)? «Ну разумеется, это же элементарно, Ватсон!»

«Собака Баскервилей» – самый знаменитый роман в серии, посвященной расследованиям Шерлока Холмса, о которых поведал нам страдающий явным комплексом смирения доктор Ватсон. Тот самый доктор Ватсон, о котором невольно думаешь: не связывают ли его со знаменитым сыщиком отношения с оттенком гомосексуальности и мазохизма? Иначе с чего бы ему покорно терпеть бесчисленные упреки в тупости от упертого кокаиниста, носящего, вот уже больше ста лет, дурацкую твидовую кепку? На самом же деле доктор Ватсон всего лишь alter ego автора, ведь Артур Конан Доил и сам был врачом. Этот комический дуэт останется в истории точно так же, как Дон Жуан и Сганарель, Дон Кихот и Санчо Панса, Владимир и Эстрагон[33], Жак Ширак и Лионель Жоспен.

Самый леденящий момент в «Собаке Баскервилей» – это атмосфера книги, туманная Англия графства Девоншир, мрачный готический замок, болотистые равнины, пес-призрак с его жутким воем: «У-у-у-у, у-у-у-у…» Бр-р-р, при одном воспоминании об этом мурашки бегут по коже. Чувствуешь себя где-то между детективным и фантастическим романом. «Запах разложения и гнили витал в воздухе; удушливые миазмы болотных газов обволакивали наши лица; один неверный шаг, и мы проваливались в трясину до пояса».

Чарлз Баскервиль только что скончался, а его племянник Генри получает письма с угрозами убийства. В конечном счете Шерлок Холмс разоблачит коварного кузена, польстившегося на наследство, который терроризирует родичей с помощью огромного пса, спрятанного среди болот. Эта страшная тварь будет почище Зверя из Жеводана[34] – воплощения всех оборотней на свете. Баскервильский пес никак не сочетается с образом Гигантского волка, это скорее некто вроде Джека-Потрошителя в собачьей шкуре. Сразу вспоминаются прочие легендарные существа – лохнесское чудовище, гималайский снежный человек йети, Джонах Лому из «All Blacks»[35]…

После Эдгара Аллана По Конан Дойл может считаться отцом № 2 современного детективного романа: Шерлок Холмс – достойный потомок Огюста Дюпена из «Убийства на улице Морг», обогативший этот жанр не только научным подходом к толкованию улик (можно смело сказать, что Эркюль Пуаро и инспектор Коломбо всем обязаны именно ему), но, главное, совершенно новым аспектом – саспенсом. В противоположность Агате Кристи, которая всегда подбрасывает читателю свои загадки сразу после убийства, Конан Дойл не ограничивается игрой в логические выкладки в духе «Cluedo»[36]: он умеет еще и нагнетать страх и запугивать нас не хуже Альфреда Хичкока. Из этого следует, что Томас Харрис или Патрисия Корнуэлл[37] должны были бы отчислять приличные суммы из своих гонораров музею Шерлока Холмса (221-Б, Бейкер-стрит, Лондон).

И в завершение темы забавная история: в прошлом году один инспектор дейвонской автошколы обвинил Конан Дойла в убийстве друга-писателя, Флетчера Робинсона, у которого он якобы украл не только идею «Собаки Баскервилей», но и жену. Неужто реальная действительность может превзойти вымысел? Нет, вымысел настолько интереснее этих измышлений, что Скотленд-Ярд не принял их во внимание.

Сорок третий номер в этом хит-параде пал на Жоржа Перека (1936—1982) и на его «Жизнь, способ употребления» (премия Медичи, 1978). Я думаю, ему было бы приятно увидеть себя в нашем списке: он обожал всякие инвентарные описи.

Здесь я хотел бы сделать одно отступление: название книги – тяжкое обязательство. Не правы те, кто считает, что заголовок менее важен, чем содержание: он так или иначе влияет на наше нерадивое чтение. Как подумаешь, что книгу «Под сенью девушек в цвету» чуть не озаглавили «Убиенные голубки», просто тошно становится. Так вот, «Жизнь, способ употребления» – это не только великолепный заголовок, но, что еще важнее, великолепное резюме того, что должен являть собой роман. Издатель Оливье Коэн был прав на сто процентов, когда напомнил об этом в своей статье (газета «Ле Монд»): литература служит одной цели – учить нас способу употребления жизни. Что представляют собой 50 лучших книг прошлого столетия, как не практические пособия, которые учат нас, как жить или как отвергать способ жизни, навязанный обществом?! Конец отступления.

Перек увлекался кроссвордами и игрой в шахматы так же страстно, как Набоков. Он был членом УЛИПО (род секты математиков, занимавшихся игрой в слова, притом с гораздо большим юмором, чем зомби из «нового романа»), и поэтому все его произведения являют собой упражнения в стиле[38]; не случайно «Жизнь, способ употребления» посвящена Раймону Кено: идея состояла не только в том, чтобы играть с формой, совершать лингвистические подвиги с целью продемонстрировать, «какие мы крутые», но и в том, чтобы руководствоваться определенными строгими правилами как средством воплощения на письме своей «болтологии».

«Жизнь, способ употребления» – не роман, это целый жилой дом. А именно дом № 11 по улице Симона Крюбелье, описанный с необыкновенным тщанием, этаж за этажом, комната за комнатой, жилец за жильцом. Перек потратил целых десять лет, чтобы рассечь этот «дом» на 99 глав, на 107 разных историй и на 1467 персонажей. Можно читать эти «романы» (именно такой подзаголовок Перек дал своей книге) с любого места, хоть с начала, хоть с конца, выбрать любой этаж, следить за любым жильцом (например, за Персивалем Бартлебутом, презрев его соседа Гаспара Винклера), выхватить из повествования то или иное описание, ту или иную историю. Величественно-безумный замысел Перека преследует одну цель – показать, что при рассмотрении в микроскоп любая вещь потрясающе интересна, что каждый дом на каждой улице каждого города содержит в себе целую вселенную, переполненную тысячами уникальных, волшебных приключений, о которых никто никогда не сможет поведать миру – разумеется, кроме него.

• Предыдущая
• 5/26
• Следующая