Лики зазеркалья - "Kagami" - Страница 35

Аллочка переводила с французского, испанского, португальского, греческого и еще какого-то, а Фарид — самый настоящий турок, по непонятным причинам зависший в нашем городишке почти на десятилетие, помимо родного языка владел еще и фарси, и, хрен знает, каким количеством родственных и не очень языков, типа хиндустани. Хотя зачем оно нам — не понятно.

Развал нашего отдела начался лет пять назад, когда Аллочка вышла замуж, а потом — в декрет, в коем прибывает и по сей день. Кажется, она беременна третьим ребенком и останавливаться на достигнутом не собирается.

Дети — это святое, и мы, чтобы поддержать коллегу, поделили обязанности. Французский, как я уже говорила, взяла Наталья Аристарховна, греческий — Фарид (оказалось, он и его знает), а мне достался испанский. Португальский не знал никто из нас. Но учить его в спешном порядке пришлось почему-то мне. Все решили, что на базе испанского это проще всего.

А спустя еще несколько месяцев Фарид в одночасье собрался и усвистел на родину предков. Тогдашний шеф, узнав о его планах, рвал и метал, брызгал слюной и чуть не разнес офис вообще и наш отдел в частности. Фарид выглядел удивленным, но невозмутимым. Когда ему удалось, наконец, вставить реплику, он пообещал привести себе замену. "Молодой эфенди. Очень умный. Студент, правда".

Так к нам приблудился Мариф. И хотя он был азербайджанцем, прозвище Эфенди прикипело к нему намертво. Но ключевой характеристикой было все-таки "студент, правда". Мариф был вечным студентом. Только на моей памяти он плавно перетек уже в третий ВУЗ. Соответственно, и работал он неполный день. Зато языков знал не меряно.

Вообще, природа на этом мальчике не отдыхала. Во-первых, он был красив той томной восточной красотой, которая так завораживает европейских и славянских женщин. Во-вторых, в его коллекции уже были дипломы инженера-железнодорожника и политолога, а сейчас он учился на врача-педиатра. Зачем — не понятно. Как-то он по секрету признался мне, что его мечта водить большие пассажирские самолеты, и рано или поздно он обязательно поступит в авиационный институт. К сожалению, для нас это могло означать только одно: когда-нибудь Эфенди испарится из наших реалий в какую-нибудь Казань или Уфу, и нам снова придется искать замену.

Мы с Натальей Аристарховной его обожали, и он отвечал нам взаимностью. Подозреваю, в силу возрастной принадлежности. В тихой гавани нашего отдела он благополучно прятался от навязчивого внимания более юных представительниц слабого пола.

В общем, мы втроем вполне мирно сосуществовали и даже неплохо дополняли друг друга.

Ну и как, скажите, можно бросить такую работу?

Домой я почти бежала. Влетев в квартиру, сразу схватила альбом и карандаши и уже с ними отправилась на кухню.

Пока закипал чайник и разогревался сваренный еще позавчера на три дня борщ, на бумаге уже успели возникнуть черты первого визитера. Я видела его очень отчетливо, но никак не могла понять, кто он. Не человеческое существо, уж точно. Но и на оборотня во второй ипостаси совсем не похож. Или не похожа? Да кто же она? Лиса? Кицуне? Но я не видела в том мире людей, так что же ей там делать? На чьи страхи охотиться? Уж не на мои ли? И улыбается так ехидненько. Знает, что я терпеть не могу тофу, как и она? Эй, зверушка, я не враг тебе. Да и никому из вас. Зачем ты так навязчиво ломишься в мои мысли? Или ты знаешь обо мне что-то, чего не знаю я сама?

Я смотрела на неоконченный портрет все время, пока спешно хлебала борщ. Кто же ты? Почему ты пришла? Впервые я видела кого-то, кто… не любил меня? Не признавал? Затаил на меня зло? Я не могла объяснить. Но в этом существе не было ничего доброго. Глубоко в подсознании перепугано шептались другие визитеры. Я знала, что они на моей стороне. Они тоже хотели, чтобы Кицуне побыстрее ушла. А это сейчас зависело только от меня. Решительно отодвинув пустую тарелку, я несколькими штрихами завершила портрет. Вот так тебе! Я увидела твою тайну, и страх мелькнул в желтых глазах. Ты здесь не по своей воле, но кто бы ни прислал тебя, должен придти сам, если хочет что-то сказать мне. Пусть приходит. Пусть посмотрит мне в глаза. И я нарисую его таким, какой он есть. Так же, как тебя. А теперь убирайся! И не надейся, что твой секрет никто не узнает.

Я заварила чай и пошла включать компьютер. Простите, малыши, но что-то подсказывает мне, что морду этого зверя нужно показать всем как можно скорее. А потом я вернусь к вам, и все будет, как всегда. Вы останетесь довольны, я постараюсь.

Ненавижу субботы! Так уж повелось, что суббота у меня — хозяйственный день. Как всем инсулиновым диабетикам, мне приходится жить в строгом соответствии с режимом, что мало подходит к моему характеру. Я вообще человек несобранный и правилам подчиняться не люблю. Ну, вот! Откуда в моей голове взялась эта крамольная мысль? Вперед, Марта! Не расслабляйся.

Укол, завтрак, поход в гипермаркет, где есть большой отдел диабетического питания, и в салон красоты. Потом — уборка, стирка и готовка полуфабрикатов на всю неделю. Так я живу. Единственное светлое пятно в субботу — вечерний сеанс связи с дочерью. Видит Бог, я всегда уважала немцев за их собранность, но пунктуальность зятя доводит меня до белого каления. Почему, спрашивается, я не могу позвонить Ане в другой день? Но нет, только в субботу, только вечером. И ведь не придерешься. Смысл придираться, если он все равно не поймет, что именно мне не нравится. Иногда меня это бесит. А Аня привыкла.

Но сегодня все шло наперекосяк. Точнее, все шло, как обычно, но я никак не могла сосредоточиться на том, что делаю. Мысли все время возвращались к вчерашнему альбому. Вот именно! К альбому! Я вчера целый альбом убила. Ну, может, чуть меньше. Очень хотелось снова взглянуть на рисунки, но я заставила себя быстро одеться и выйти из дому. Знаю ведь, что если сейчас загляну в альбом, захочется что-то поправить, или начну вспоминать своих вчерашних визитеров, размышлять о них… В общем, расслаблюсь, никуда не пойду, и, того и гляди кто-то снова постучится в мое сознание, несмотря на субботу, и все мои дела насущные останутся не сделанными.

Но неизвестно откуда взявшийся теплый весенний ветерок, ласково треплющий еще не оперившиеся ветки деревьев на бульваре, не принес облегчения. Скорее, наоборот. Он словно нашептывал что-то, что знали лишь мы вдвоем, и мысленно я снова погрузилась в размышления о вчерашнем вечере. Смешные и угрюмые мордочки моих моделей снова и снова вставали перед глазами. Они были восторженными, предвкушающими, напуганными, озабоченными. Некоторые из них, как всегда, пришли ко мне из любопытства, другие — похоже, по чьему-то повелению, а третьи… третьи, словно выполняли какой-то долг. Это было странно. Раньше я никогда не замечала за ними такого отношения к себе. У меня всегда было чувство, что я рисую их не потому, что этого хочется мне, а потому, что они сами так захотели. И вот теперь их приход стал, как бы, обязательным. Или необходимым.

Что-то еще не давало мне покоя. Какой-то портрет, но я никак не могла вспомнить, какой именно. Не Кицуне. Ее я постаралась выкинуть из головы сразу же, как только загрузила рисунок в инет. Нет, кто-то другой. И самое обидное, я не могла понять почему, вникнуть с суть ускользающего беспокойства воспаленного подсознания.

— Добрый день, Маргарита Францевна. Как всегда, отвезти девочкам?

Я вздрогнула и подняла глаза.

На меня смотрел улыбающийся эльф. Как же он вырос! Хотя, что это я, вчера же виделись. Вот! Вот оно! Точно! Эльф-подросток, которого я рисовала лет пять назад, вчера вернулся и снова воцарился на подиуме. Как говорится, уже не мальчиком, но мужем. Вернулся!

На мгновение перед глазами все поплыло, и в следующий миг я осознала, что стою около кассы гипермаркета и пялюсь на паренька из службы доставки.

— Маргарита Францевна, вам не хорошо? — забеспокоился он.

— Нет-нет, Ванечка! — я заставила себя улыбнуться, — Просто задумалась. Прости, ради Бога, что напугала.