За Хартию! - Триз Джефри - Страница 25
- Предыдущая
- 25/27
- Следующая
– К сожалению, мистер Морган, дружить нам, видимо, не суждено, – обратился он любезно к своему главному сопернику и конкуренту, которого увидел среди других мануфактурщиков. – А вы, мистер Уильямс, – он повернулся к хозяину городской оружейной лавки, – неужели не опечалитесь, если все это прекрасное оружие придется применить в таком скверном деле?
– Что вам здесь надо, мистер Фрост? – резко спросил Морган.
– Освободите арестованных, которых вы, вопреки закону и справедливости, держите под замком в этом доме.
– Нет. Мы их вам не отдадим. Можете отправить своих хулиганов туда, откуда они пришли.
Толпа сердито заворчала в ответ и придвинулась ближе, вплотную к констеблям. Люди выкрикивали хором:
– Освободите арестованных! Освободите арестованных!
– Не освободим! Не освободим! – взвизгнул Морган, побагровев.
– Тогда мы освободим их сами! – разнесся над площадью чей-то сильный голос.
Толпа напирала, и один из констеблей, не выдержав напряжения, спустил курок. Началась всеобщая свалка.
Впрочем, битва длилась недолго. Чартисты наступали, констебли разбегались. Пузатые ньюпортские лавочники, встретившись нос к носу с жилистыми шахтерами и рабочими, дрогнули, посрывали повязки с рукавов и, забыв присягу, пустились наутек. Рассказывали, что один из них вбежал в кухню отеля, залез в котел, накрылся крышкой и просидел там шесть часов, пока не кончилась заваруха.
Путь к отелю был открыт. Но в этот же момент в одном из окон верхнего этажа показались знакомые лица ньюпортских градоначальников. Фрост опять поднял руку. Обе колонны замерли, повинуясь этому приказу. Четко организованные, разбитые на сотни и десятки, с командирами во главе каждой сотни, каждого десятка, чартисты оказались более дисциплинированными, чем полицейские. И они всё еще не отказывались вести переговоры, добиваться своего миром, а не войной.
Мистер Филлипс, мэр города, член магистрата, и мистер Блюуитт, член парламента от города Ньюпорта, с беспокойством глядели из окна на бурлящую толпу, на стремительный поток, затопивший площадь, на рябь людских голов. Пока эту силу еще можно сдержать, но, если плотина прорвется…
Странные мысли, должно быть, приходили в голову мистеру Блюуитту в тот момент. Одно дело – заседать в палате общин, слушать изо дня вдень ложь о том, чего народ хочет, а чего народ не хочет, другое дело – слышать голос самого народа, голос недобрый, требующий отмщения за свои обиды…
Фрост, как всегда – пример учтивости, шагнул вперед и, сняв шляпу, обратился к членам магистрата:
– Джентльмены! Люди, которых вы видите, явились сюда не с ожесточенным сердцем. Они хотят получить арестованных. Если вы их выпустите, никому из вас не будет причинено вреда.
Мэр высунулся наружу, его лицо налилось кровью.
– Я не собираюсь с тобой разговаривать, негодяй! – прокричал он. – Пусть твой сброд убирается отсюда, или я сам очищу площадь!
Фрост не мог не улыбнуться:
– С помощью ваших вольнонаемных констеблей, надо полагать?
Он осмотрелся вокруг и поискал их глазами, хотя отлично знал, что они давно исчезли, растаяли, как снег на огне.
– У нас найдутся средства, – отвечал мэр.
– Господин мэр, – заговорил Фрост серьезно, – вы берете на себя большую ответственность: вы затыкаете уши, когда народ хочет сказать свое слово. Если сегодня прольется кровь, она будет на вашей совести. Мы просим в последний раз, даем вам последнюю возможность: освободите заключенных.
– Никогда!
И члены магистрата повторили, как эхо:
– Никогда!
Фрост повернулся к своим товарищам и голосом, хриплым от волнения, прокричал:
– Трижды «ура» нашей Хартии, друзья!
– Ура-а-а!
Отцы города переглянулись: все они были теперь бледнее штукатурки.
– Ура-а-а!
Оглушенные члены магистрата кивнули ошеломленному мэру, Мэр вынул какую-то бумагу и зашевелил губами – он читал, ее, но никто не слышал ни слова.
– Ура-а-а!..
Мэр повернулся и исчез, его коллеги поспешно последовали за ним; вид толпы не доставлял им радости. Это был закон о мятеже, – прошептал Генри. – Они обязаны зачитать его перед тем, как…
Последние его слова потонули в общем крике:
– Вперед! Освободим арестованных! Плотина прорвалась.
Толпа хлынула к отелю, затопила ступени парадного входа, забарабанила в двери и окна. Оуэн вместе с другими вбежал во двор дома – может быть, оттуда будет легче проникнуть внутрь.
– Они уже взломали парадную дверь! – закричал Джордж Шелл. – Я побегу туда!
Размахивая палкой, он снова выскочил на улицу.
…А то, что случилось через секунду, было похоже на жуткий сон. Оуэн и Том до последнего своего вздоха не смогут забыть тот момент.
Внезапно ставни высокого первого этажа растворились все одновременно, как пушечные люки боевого корабля, В окнах мелькнули красные куртки и бледные лица. И на каждом лице только один глаз: второй, нацеленный на ружейную мушку и на человека под зияющим дулом, зажмурен. Оглушительный грохот – и ружья выплюнули пламя и дым. Залп в упор.
– Не бойтесь, они бьют холостыми! – насмешливо прокричал Генри.
Но насмешка погасла у него на губах, когда он увидел, как падают люди вокруг него.
– Тогда получайте!
Он поднял пистолет и выстрелил – пуля ударила в ставень, никому не причинив вреда. Те немногие чартисты, которые имели пистолеты, тоже открыли огонь. Но солдаты были вооружены новейшими карабинами и к тому же надежно прикрыты толстыми ставнями, в то время как толпа во дворе оказалась вся на виду.
Это было похоже на убийство. Люди отчаянно ломились в окна подвала, пытались вывернуть из мостовой булыжники, чтобы ответить стрелкам.
Оуэн понял, что здесь их перебьют, как мух. Лучше снова вернуться к парадному входу – может быть, дверь действительно взломали. Оттуда легче подобраться к солдатам и достать их рукой или палкой.
– За мной! – Он тянул Генри за руку.
Юный Фрост не помнил себя от ярости. Сейчас он полез бы и на каменную стену, где его могли пристрелить, как собаку.
Все, кто остался цел, выбежали на улицу. Оуэн оглянулся. Около десятка трупов громоздились один на другом в маленьком дворике. Булыжник был залит кровью.
Но то, что они увидели на площади, нельзя было даже назвать убийством. Скорее – всеобщее избиение. Толпа настолько стеснилась и сгрудилась, что не могла двинуться ни назад, ни вперед. И в эту беспомощную массу, в мужчин, в женщин, в детей, солдаты выпускали один залп за другим.
Оуэн пробился ко входу, потом в вестибюль. Умирающий рабочий лежал на пороге. Его товарищи отбивались от солдат, но, когда мальчик подбежал, их уже оттеснили штыками к выходу; толпа вынесла Оуэна обратно на площадь.
Он очнулся на мостовой, усеянной мертвыми телами, залитой кровью. Огонь не прекращался, и с каждой минутой ряды чартистов редели. Никого из друзей не видно. Может быть, они ранены, убиты.
– Сопротивляться бессмысленно, – прошептал кто-то рядом с Оуэном; раненый мужчина пытался здоровой рукой поддержать вторую свою руку, раздробленную пулей. – Надо отступить, перестроиться, и тогда…
Это был единственный разумный шаг. Чартисты могли драться как львы, но забаррикадированный взвод солдат перебил бы их, как овец. Лучше сейчас отойти, собраться с силами и напасть снова, уже зная, какое сопротивление им предстоит встретить.
Оуэн присоединился к большой группе чартистов, – они покидали площадь, соблюдая ряды и дисциплину. Раненых пришлось оставить там, где их настигла пуля. Тех, кто пытался к ним приблизиться, солдаты расстреливали без всякой жалости.
Мальчик в последний раз оглянулся, увидел забрызганное кровью здание – и… Джорджа Шелла – он лежал в канаве и еще дышал. Оуэн бросился к нему и опустился на колени. Пули ударяли все ближе и ближе… Оуэн не обращал на них внимания.
– Ага, я оказался прав, – задыхаясь, прошептал Джордж. – Но ты иди туда, где сейчас нужнее…
Он закашлялся, и тонкая струйка крови побежала по его подбородку.
- Предыдущая
- 25/27
- Следующая
