Счастливцы с острова отчаяния - Базен Эрве - Страница 27

• Предыдущая
• 27/45
• Следующая

— Самое забавное, Кэрол, — это наблюдать, как добиваются чести валяться в грязи у ног этих несчастных людей.

Потому что тристанцы опять, во второй раз, прославляемы всеми и удивлены этим еще более, чем в первый раз. Они ожидали воплей негодования, упреков, а отовсюду слышатся только крики «браво», в которых потонули колебания Лондона. Мобилизовав ротационные машины, дюжины маленьких Руссо поют гимн доброму от природы дикарю. Да, конечно, тристанцы, возвращайтесь! Возвращайтесь к своим простым нравам, к своим добродетелям, обрекая на гибель нас, пропавших! Сладострастная дрожь пробегает по спинам виноватых, которые, глубоко забившись в свои кресла, вдруг чувствуют себя оправданными этим изобличением и просят у богов радости видеть, как будет наказан на антарктических берегах их отказ от невинности.

Очень скоро тристанцы, осознавшие, что поставлено на карту, посерьезнели.

— Мы все суетимся, суетимся, — говорит Симон. — Речь идет не о прогулке в прошлое, а о выборе, который касается будущего наших детей.

Некоторые английские газеты, впрочем, перешли в контрнаступление. Одна крупная газета устами некоего медицинского светила попыталась взбудоражить общественное мнение: «Через пятьдесят лет их кровное родство достигнет такой степени, что трети островитян будет грозить слепота». Некий хроникер предпочел комический эффект: «Ассоциация пастушьих собак подарила пастухам Тристана великолепного колли по кличке Вихрь. Только на острове, к несчастью, больше не осталось баранов». Но самый суровый выпад против тристанцев был сделан одним иллюстрированным еженедельником на трех страницах, снабженных повергающими в уныние фотографиями; экономист, который признавался, что «его мало заботят лангусты», без всяких обиняков объявлял: «Что за дурацкий романтизм! Тот платок, которым размахивали при встрече с цивилизацией, опять вытащен, чтобы уже взмахнуть им на прощанье. Я бы разрыдался, если бы у меня было время. Но, привыкнув сводить балансы, я скажу, что центральное отопление + электричество + газ + школы всех уровней + гарантированная работа + приличная зарплата + телевидение, радио, кино, театр + снабжение продуктами, удобства, медицинское обслуживание, транспорт, социальное страхование, пенсии и досуг во всех видах — вот сумма привилегий, которая делает смехотворным другой итог: поддерживаемый хворостом огонь — f— керосиновая лампа — f— начальное образование + картофель + запряженные быками повозки + соломенные крыши + свобода, запертая на нескольких квадратных милях + великолепная, на неделю пути, удаленность от ближайшего хирурга. Правильно поставить вопрос значит уже решить его».

Предсказания на этот счет завсегдатаев пивных разделились. Большинство из них не имело никакого понятия о месте, где «мокнет» Тристан, а те, кто слышали случайно из разговоров о Эдинбурге-на-семиморях, столице в сорок домов, не замечали ничего определенного, что могло бы добавить соли к их остроумным замечаниям. Все, как это обычно бывает, выступали за или против переселения: «господин тем хуже», которому совсем не нравится этот мир, одобрял тристанцев, а «господин тем лучше», который видел его в розовом свете, их не понимал. Пари «футбольной лотереи» понизились на четверть. Сперва ставили два против одного на «уедут». Но сторонники «не уедут», вербуемые в основном среди лавочников, в последние дни вновь взвинтили ставки.

— С ума они все сошли, — говорил бакалейщик.

— Ну а если они все согласны уехать, — возражал покупатель.

— Что вы! Никто из них не осмелится отказаться, боясь других, особенно молодежь. Это племя, которое шеф крепко держит в руках.

— Во всяком случае, правительство знает, что делает.

— Правильно, а вы слышали, что оно предлагает? Помощник государственного секретаря — именно он

встречал беженцев с Тристана — действительно перенес спор в Палату общин, с тем чтобы добиться там одобрения самого принципа переселения: «с полной свободой, но и с полным знанием дела». Голосование, обязательное, тайное, контролируемое, на котором подытоживать голоса было поручено имперскому чиновнику, должно было считаться действительным лишь в том случае, если за возвращение на Тристан проголосует подавляющее — по крайней мере в 75 % — большинство. Этот результат ни к чему не будет обязывать противников возвращения, которые, наоборот, получили бы настоящие премии за свое поведение: их немедленно эвакуируют из Кэлшота, расселяют по квартирам или отдельным коттеджам, снабжают мебелью, предоставляют пенсии старикам, стипендии учащимся, обеспечивают бесплатным медицинским обслуживанием. Наконец, само голосование должно было состояться только после посещения Кэлшота специалистом из министерства по делам колоний, который призван был сыграть роль «адвоката дьявола» и беспощадно правдиво рассказать о состоянии острова, подчеркивая царящие на нем разруху, опасности, перспективу долгой вынужденной безработицы, короче говоря, более суровой и жалкой жизни, чем до катастрофы.

Целая толпа собралась на доклад специалиста, сопровождаемый показом снятого месяцем раньше на Тристане небольшого любительского фильма, в котором было множество страшных кадров: разбросанные гниющие трупы животных, дымящийся холм, барьер из лавы на восточном берегу. Минут двадцать в зале царила удручающая тишина. Но преследуемая цель была достигнута лишь наполовину. Последние эпизоды фильма, где появлялись парни, которые чинили изгороди и ловили одичавшую скотину, потрясли чувства зрителей гораздо сильнее начальных. Аплодисменты, приветствовавшие победу Джосса над строптивым быком, гремели слишком долго, не оставляя места ни малейшим сомнениям: зрители присоединились к этой «реконкисте», они как бы заочно уже жили ею.

Неизвестным оставалось лишь одно: процент несогласных возвращаться, который, даже будучи минимальным, был достаточен, чтобы закрепить неудачу. Во избежание какого-либо «группового давления» за этим информационным сообщением не последовало общего обсуждения — предосторожность довольно наивная в сравнении с действительными разговорами тристанцев.

Все всем стало ясно в день голосования, когда Уолтер, загадочно улыбаясь, сновал по всему залу, раздавая бюллетени. Совершеннолетние и несовершеннолетние, голосующие и неголосующие, — все собрались семьями, являя зрелище своеобразных двуступенчатьгх выборов, гудящих, как улей, кабин, откуда семья, приняв решение, высылала к расположенным в соседней комнате урнам всех своих членов старше двадцати одного года: бабушку, дедушку, отца, мать, старших сыновей и дочерей, снабженных каждый своим, даже не сложенным пополам клочком бумаги, на которых дети старательным ученическим почерком вывели величественные «Да». Не менее забавно выглядел и подсчет голосов. Пока представители министерства по делам колоний в присутствии Уолтера предавались предварительным подсчетам, а затем, заперев бюллетени в сейф, предназначенный для министра, по телефону сообщили ему о результатах, от которых зависело его решение, а следовательно, окончательное обнародование переселения, Агата Лоунесс, стоя на коленях в окружении совета женщин, молилась во весь голос. Часть ребятишек, возбужденных этим случаем, затянула песню:

Нед заставил их замолчать, тогда как Бэтист в самом начале прервал их танец. Повсюду, переходя от группы к группе, взад-вперед сновали журналисты.

— Вы тоже уезжаете, бабушка? — громко спросил Хью Фокс у глуховатой Джейн Лазаретто.

— Я не хочу, чтобы меня похоронили здесь, моим костям наверняка было бы тут слишком холодно! — ответила она. — И к тому же, прежде чем отправиться на вечный покой к своему старику, я хотела бы снова поесть тристанской рыбки.

— Правда, чтобы перевезти ее улов, не потребуется упряжки быков, — заметил Симон, поддерживающий ее под руку. — Но моя мать в восемьдесят шесть лет может по три часа торчать с удочкой на скале. У нее какая-то своя забавная подсечка.

• Предыдущая
• 27/45
• Следующая