Полет «Феникса» - Тревор Эллестон - Страница 17

• Предыдущая
• 17/43
• Следующая

— Ты куда?

— За дневником.

Кроу пошёл с ним. В салоне сидел Тилни, и Кроу у него осведомился:

— Что стряслось, сынок?

— Ничего. Хотел с ним поговорить. — Он указал на Кепеля.

— Оставь его в покое. — Кроу как-то слышал рассказы о тибетцах, что они могут вылечивать почти все болезни сном и голоданием; этому бедолаге ничего другого не остаётся, как только спать, а из еды одни финики, но к ним он не прикасается.

Пока Белами писал в своей тетради, Кроу сидел с обезьянкой. Бимбо дрожал уже не так сильно, но его глазки оставались странными: то надолго закрывались, то внезапно распахивались. Кроу прижал его к плечу, и Бимбо уцепился ему в волосы. Слышно было, как бьётся его крошечное сердце.

— Запиши, — вдруг припомнил Кроу, — как прекрасно было на вечеринке, пока не кончилась выпивка, а Мейбл свалилась с лестницы, возомнив, что она фея.

— Заткнись, — оборвал его Белами.

— Как некультурно, а, Бимбо?

«Первая ночь. Все проработали целую ночь, почти сорок восемь человеко-часов, неплохо. Крыло снято и готово к установке, но бог знает, как мы это сделаем. Надежда только на Стрингера. Росы не было, поэтому пределом остаются пять суток, если мы сможем держаться на пинте в день, но как это получится теперь, когда мы работаем?

Вчера вечером пролетело несколько стервятников, остаётся надеяться, что они ничего там не увидели».

Он упомянул об Уотсоне, но забыл написать о козлах и своей ушибленной руке. Заметил, что почерк стал неряшлив — на это он всегда обращал внимание. Это его обеспокоило.

Когда Таунс и Моран вошли в салон, чтобы отмерить очередную выдачу из водяного бака, Кепель открыл глаза.

— Как там новый аэроплан? — поинтересовался он. — Ему ответили, что все идёт великолепно. — Я хотел бы помогать вам. Я мог бы вертеть ручку генератора. У меня сильные руки.

Таунс наполнил его бутылку. В салоне было ещё холодно, но светлый пушок на лице юноши блестел от пота, а глаза были тусклыми.

— Старайся быстрее поправиться, малыш. Так ты лучше всего нам поможешь.

Если новый самолёт когда-нибудь будет построен, раненого нужно будет перенести так, чтобы не убить. В аптечке была отложена последняя доза морфия — на этот случай.

Кепель попросил бумаги. Ему протянули пачку незаполненных бланков полётных рапортов. Лумис дал свою ручку. Один за другим они отходили от него, нетерпеливо держась за горлышки бутылок, хотя и делали вид, что не торопятся. Каждый понимал, что другого жажда мучит не меньше, чем его, и от этого испытывал смущение, словно ему предстояло нечто слишком интимное, чего не должен видеть никто.

Лумис направился в кабину управления, где был установлен рычаг генератора. Он плотно притворил за собой дверь, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы избавить Кепеля от лишнего шума. Белами сделал своё дело добросовестно — прежде чем подвести провода к батареям, пустил их через амперметр на приборном щитке: щелчок рычажка давал постоянные четыре ампера. Для тени укрепил над окнами металлические листы и даже соорудил из четырех пластин, соединённых со шкивом, небольшой вентилятор для оператора. Рычаг поворачивался легко — труднее было поверить, что, вертя его, можно будет в один прекрасный день попасть в Париж и не опоздать.

Час его дежурства ещё не минул, когда снаружи закричал Моран, стуча по корпусу:

— Останови генератор! Стой!

Раздались и другие голоса.

Пробежав через весь самолёт, он выпрыгнул в дверь. Все выбрались из-под навеса, стояли в полной тишине. Задрав головы, прикрывая руками глаза, они вглядывались, вслушивались в шедший с неба высокий, едва пробивающийся звук самолёта.

Белами первым добежал до лотка, где лежала промасленная тряпка, и, ломая спички, наконец, поджёг её. Чёрный Дым полз вверх сквозь накалённый воздух. От пристального вглядывания в небо из глаз брызнули слезы, его ослепило.

С ракетницей бежал сержант Уотсон. Его остановил Таунс:

— Стой, не стреляй!

Кроу и Лумис поднимали отражатель гелиографа, ища положение, при котором лучи захватят всю его поверхность. Тилни изо всех сил семафорил прикреплённой к палке полосой парашютного шелка. Без дела стояли только трое. Стрингер, Таунс и Моран. Приложив к глазам козырьком ладони, они всматривались в белое марево раскалённого небосвода. По их щекам текли слезы.

Дым взбирался вверх толстым чёрным столбом, его остроугольная тень указывала на то, что было позднее утро. Звук самолёта едва доходил. Таунс и Моран касались друг друга плечами.

— Четырехмоторный.

— Высокий потолок, идёт с севера на юг.

— Каир — Дурбан.

Звук доносился с востока.

Тилни взывал к небу несвязными словами мольбы, махая своим семафором до тех пор, пока не распушились края ткани. Из салона слышался голос Кепеля. Он спрашивал, что случилось, но ответить ему было некому.

— Не вышло, Франк.

— Не вышло.

Сели на горячий песок, прикрывая лица руками, осушая глаза, все ещё ослеплённые.

— Хватит, — подал голос Таунс. — Достаточно.

Они побрели в тень.

—Он нас не заметил, — бормотал Тилни, — не заметил.

Рокот не совсем стих, и Таунс прислушивался ещё минуту, пока не возвратилось великое молчание пустыни. И опять они остались одни.

— Они нас не заметили бы, — медленно резюмировал он, — даже если бы мы подожгли самолёт. — Он потрогал бороду. — Они шли на высоте тридцать тысяч футов. Держат свой курс, идут по графику, на борту полный порядок, разве что скучновато. Сейчас вызовут стюардессу и попросят кофе, чтобы развеять скуку. Уже сегодня вечером будут принимать душ в новом отеле «Хилтон» в Дурбане, а а потом выйдут прогуляться. — Он снова глянул в небо, открыв покрасневшие веки. — Удачи вам, ребята… и удовольствий.

Белами загасил тлеющую тряпку. Уотсон разрядил и упрятал ракетницу.

— Они нас не заметили, — тихо, стонал Тилни.

— Как, черт побери, это возможно с тридцати тысяч футов? — Таунс увидел искажённое болью лицо парня и смягчился. — С такой высоты они не заметили бы нас, даже если бы специально искали. Забудь об этом.

Как ни странно, всплеск несбывшейся надежды не сменился подавленностью. Когда все лежали в тени, пытаясь уснуть, Моран высказал их общее чувство:

— Приятно хоть несколько минут побыть в обществе.

Мейбл будет волноваться.

Очевидно, было сообщение по радио. Сообщат и в газетах, потому что это был самолёт британской компании. Если и велись поиски, то к настоящему моменту «Скайтрак» уже считают без вести пропавшим.

Он не хотел, чтобы волновалась Мейбл. И иного выхода, кроме как выбираться отсюда как можно скорее, не было.

На лицо упало несколько песчинок. Шёлк навеса вздулся огромным пузырём и снова упал. Белое было теперь зелёным — он носил солнечные очки, которые сделал ему Белами. Белами не мог ни спать, ни отдыхать — разве покимарить час-другой за сутки. Из разбитого плексигласа с крыши он вырезал три пары солнечных очков. Если им предстоит услышать ещё один пролетающий самолёт, то будет хоть какой-то шанс разглядеть его и от этого немного взбодриться.

Работал генератор. Дежурство Уотсона. Жалобный стон генератора действовал на нервы.

Шёлк трепетал, как парус, по обнажённой руке били песчинки, но воздух не становился прохладнее. Если встать на солнце, то можно ощутить, как жара высасывает из тела влагу. Чем-то напоминает смерть от потери крови.

Он потянулся за бутылкой, взболтал её, прислушиваясь к музыке. Осталась половина. Четыре часа. Ещё пятнадцать часов до следующей выдачи. Рот, как кусок угля.

Песчинки попадали в лицо, и он отвернулся. Огляделся вокруг. Лумис, Таунс, Моран, жалкий бедняга Тилни — боже, все они похожи на мертвецов. Вот кем они станут, когда кончится… заткнись, Альберт.

Прихватив с собой дрель, Белами вышел наружу и посмотрел на небо. На юге горизонта не было: дюны вздыбливались песком. Из-за крыла появился Стрингер, блестя стёклами очков. Он тоже смотрел на юг.

• Предыдущая
• 17/43
• Следующая