Рождение Ассира (СИ) - Кузьмичёв Юрий Игоревич - Страница 6

Остановившись вечером в роще, разведя костер и поужинав, я попросил Грума рассказать о своей семье и о том, как они попали в баронство. Тот, достав точильный камень, и усевшись на плащ возле костра, любовно погладив секиру. принялся за рассказ, высекая из лезвия камнем искры. Случилась встреча наших отцов 19 зим назад. Отец с другим вольным бароном, Крисом де Куртом, отправился в карательный рейд вглубь территорий степи и,, наткнувшись на стойбище племени «Серой гривы», устроил там ночью резню, освобождая человеческий полон. Когда все было кончено, лишь на самом краю стойбища раздавался звон стали и крики. Подъехав туда, барон Эдуар обнаружил одинокого израненного орка у юрты, который отчаянно сражался с несколькими латниками, а у его ног лежало уже с пол дюжины трупов противников. Приказав воинам остановится, он узнал, что Трыг прибился к стойбищу племени на ночь, а сам он изгой, изгнанный отцом, и шел с женой и двумя младенцами к людям устраиваться наемником. Отец сохранил орку жизнь и, забрав погибших и пленных, отправился назад в баронство, а израненный отец моего друга пристроился с женой и детьми в хвосте колонны. Эдуар приотстал для того, чтобы выяснить, причину попутного следования орков. На это Трыг Острая Секира ответил, что за ним долг жизни за него, жену и его детей, который он намерен выплатить или умереть. Барон несколько раз пытался втолковать упрямому орку, что никакого долга за тем не видит. Но в итоге плюнул на все и принял на службы.

- Я бы удивился, если бы не принял, – оскалился в хищной улыбке Грум; – мой отец поставил юрту прямо под стенами замка барона и простоял так трое суток.

- Да. С характером у тебя батя. Мой тоже такой, – я улегся на плащ и положив голову на седло стал вспоминать своих родителей, что остались в том родном для меня мире. Сердце обливалась кровью, когда я представлял, что было с матерью, когда им сообщили о той аварии и о том, что меня нет. С этими невеселыми мыслями я уснул.

На третье утро пути мы пересекли границу нашего баронства и я довольный, покусывая зеленую сочный стебелек какой то травинки во рту, ехал, как в романтическом фильме, на встречу рассвету. Местное солнце имело от Земного несколько отличий. Во-первых, если на Земле форма светила круглая, то тут это овал, немного напоминающий куриное яйцо. Сама звезда имеет постоянный кроваво-красный цвет перманентно, а не только при закатах или рассветах, как у нас, и даже располагает собственным именем – Ашам, говорят в южном океане есть целый архипелаг островов, где Ашам чтит как бога и приносит ему жертвы народ шассов. Покопавшись в воспоминаниях, я ничего толком не нашел про шассов. Отдельная это раса или просто название народа, памяти юного барона было неизвестно, а Грума я даже спрашивать не стал. Тот ехал и тихо матерился себе под нос на некоторых гадких человечишках, которые поднимают доблестных орков ни свет ни заря и не дают досмотреть сны про прекрасных орчанок.

- Ооо, брат ! – ухмыльнулся я; – неужели малыш подрос и его стали интересовать самочки ?

- Не твоего ума дела, – злобно прорычал орк и пустил коня в средний галоп, чуть не забрызгав меня грязью из под копыт, а потом резко натянул повода и, встав на стременах, стал смотреть куда-то вдаль за кроны деревьев. Я проследил за его взглядом и увидел, тянущийся к небу столп черного дыма.

- Что там Грум ?

- В той стороне приграничная деревня «Лисищи» ! И дым явно не от костра. Хас ! Хас ! Хас ! – пришпорил орк коня и я, меся грязь и проклиная неугомонного крокодила, поскакал за ним следом. Выбравшись из-за опушки, на расстоянии в метров пятьдесят мы увидели поселение домов эдак на двадцать. Пару изб было объято пламенем, кругом слышались крики боли и вопли отчаяния. Лохматые бородачи, одетые в плотные кожаные куртки с металлическими вставками, бегали по деревне и разили мечами жителей, весело смеясь и улюлюкая, насиловали женщин прямо на улице, а некоторые сносили из домов скарб в одну, уже изрядную кучу, кто то из местных, пытаясь сопротивляться, брался за топоры и оглобли, но, судя по всему, явно не справлялись. Передернув плечами от тяжелого запаха крови и пота, повисшего в воздухе, я дал кобыле шенкеля и, подлетев к крайней избе, с ходу спрыгнул на землю, доставая из-за спины мечи прямо в полете, и при приземлении начисто срубил голову, нависшему над распластанной на земле женщиной бородачу. В первые минуты боя, еще не понимающие кто их убивает разбойники, потеряли половину своего отряда, но и придя в себя, они лишь попытались обозначить сопротивление. Бросаясь на нас по нескольку человек, они больше мешали друг другу, чем реально угрожали нам, один даже умудрился в благородном порыве рубануть мое чело нечаянно срубить руку товарищу ! Этот сброд мало того, что ничего толком не умел, так я еще с удивлением стал замечать, что движения моих оппонентов во время боя стали настолько медленны и тягучи, что в промежуток между замахом и ударом любого из их бойцов, я, пожалуй, успел бы выпить пару чашек кофе, станцевать с дамой медляк и выкурить гаванскую сигару, и все равно бы успел его (то есть удар) отразить. Глубоко кольнув в подмышку последнего своего противника, я увидел бегущего в сторону леса воина, одетого в блестящую на солнце кирасу, из под который торчали рукава кольчужной рубашки, прекрасные поножи и пояс, украшенный явно дорогими, серебряными вставками.

- Грум ! Бежит в лес ! Возьми живьем ! – указал я другу направление и тот, резво закинув за спину секиру и хекнув, побежал вслед, делающему от нас ноги товарищу . Никогда не видели как разгоняется поезд ? Так вот ! Один в один - бег орка ! Если первые секунды зеленый переставлял конечности неспешно, очень медленно набирая ход, то с каждым новым шагом скорость моего друга неумолимо росла и, играючи догнав разбойника, тот просто снес его, как кеглю на землю. «Орочий боулинг, мать его! Идеальный зеленый шарик для этой кегли !» Поднявшись, орк взял за край кирасы нашу кеглю и потащил, обездвиженной куклой, в сторону деревни. Деревенские быстро сориентировавшись, что больше убивать их никто не будет, стали оперативно двигаться: кто-то тушил избы, кто оправлял подолы изорванных платьев, а кто разбирал кучу сваленного имущества. Меня и спешащего к нам орка старались обходить по широкой дуге, лишь кланяясь издали и бормоча слова благодарности.

- Эй, колхозники ! Староста у вас есть ? – громко крикнул я и, после того как ко мне подскочил полненький мужчина лет пятидесяти, приказал; – Нужно этого раздеть и закрыть в погреб, оружие и доспехи почистить, деньги с душегубов срезать и отдать мне. Одежда и их железо ваше. Да и еще, нам бы помыться с другом и перекусить.

- Как прикажите ваша милость, уберегли нас, спасли сирых ! Благодарствуем ! Пожалуйте, вот мой дом в двадцати шагах. Ступайте, уж чем можем, моя супруга Дюша похлопочет об всем. Там же и погреб сыщется, – мы кивнули и, дождавшись пока староста распорядился и стащит вместе с подручными доспехи и оружие с нашего бегунка, потащили последнего в одном исподнем в просторный дом, который выгодно отличался от других черепичной, а не соломенной крышей, да и обложен был, кое как отесанным, но камнем где-то на метр в высоту, благо что огнем сие строение тронуто не было.

- Дюша, Где у вас погреб ? - зайдя внутрь, поинтересовался я у довольно молодой на вид женщины в сером сарафане. Та, хищно стрельнув в моем направлении глазками, засуетилась и, потянув за кольцо деревянную крышку, открыла черный зев погреба, куда пленник и был благополучно заброшен. Комнаты в доме были огорожены по простому, деревянными тонкими перегородками. Переодевшись в выделенной нам комнате, мы проследовали в помещение с печкой и широким столом.

- Клянусь уздечкой Харума, я не понимаю зачем мы здесь остановились ! Если ты оттягиваешь наш приезд в замок Витто из-за того, что тебе нужно помыться и сменить одежду, то знай - в степь я с тобой не поеду ! Это мы только десяток лошадей навьючим бурдюками с водой для мытья твоей гребанной милости и, после каждой мелкой стычки, будем смотреть на твою высокородную голую задницу, соизволившую омыться, –распалился Грум сев на лавку и начав жевать, подогретую похлебку, но я поднял руку вверх, останавливая его словесный понос.