Роса и свиток - Петровичева Лариса - Страница 25

— Я верю вам, ваше высочество, — ответил Шани. — Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности?

Луш гулко расхохотался — весело и от души. Отсмеявшись, он вытер выступившие слезы и ответил:

— Да как в тебе сомневаться, когда ты как блаженный Еремей, что на уме, то и на лице. Верю. Если до сих пор корону не надел, то и дальше не наденешь, — он хотел добавить еще что-то, но в дверь деликатно постучали, и в обеденный зал вошел тот самый охранец, которого Шани разоружил возле порога. Он посмотрел на декана инквизиции с мрачным неудовольствием, козырнул Лушу и доложил:

— Ваше высочество, охранный отряд схватил младшего инквизитора на подступной черте к Гервельту. Что прикажете предпринять?

Хельга, подумал Шани. За мной подалась, дурочка… Луш вопросительно вскинул бровь.

— Твой мальчишка? — спросил он. Шани утвердительно качнул головой, стараясь сохранять максимально невозмутимое выражение лица.

— Вы, помнится, назвали его сестру шлюхой, ваше высочество, — спокойно ответил он. Луш хмыкнул и ответил:

— А я и не отступаюсь. Шлюха и есть.

Шани решил не развивать тему. Все равно Луш останется при своем.

— Ничего с ним не делайте, — приказал принц охранцу, который, судя по всему, прикидывал, как бы расквитаться с обидчиком. — Пусть посидит в караулке, наставник его сейчас заберет.

Шани допил воду в своем бокале и встал. Взять Хельгу за руку — и прочь отсюда, не прекращая радоваться, что оба они возвращаются домой живые и здоровые. Относительное перемирие достигнуто, он имел все основания верить честному слову принца — не снимая при этом особой охраны с государя. Береженого Заступник бережет. Обнаглеть, что ли, вконец, и попросить у Луша карету до столицы?

Хельга, суровая и решительная, сидела на лавке в караульной и сейчас действительно напоминала насупленного мальчишку. Глядя на нее, Шани не мог сдержать улыбки: очень уж она была хорошая. Увидев наставника, Хельга поступила абсолютно по протоколу: поднялась, отдала поклон и отрапортовала не хуже охранца его высочества:

— Добрый день, ваша неусыпность. Прибыл сопровождать вас в столицу.

Луш заглянул в караульную, смерил Хельгу пристальным взглядом и поинтересовался:

— Как сестрица, парень? Смотри, выдерут ее плетьми да в смоле обваляют.

Хельга посмотрела на принца выразительно и очень нагло, но поддаваться на провокации не стала и промолчала. Шани надел плащ и сделал ей знак следовать за собой.

— Всего доброго, ваше высочество, — сказал он. — Благодарю вас за заботу о моем здоровье. Кстати, ваш гарвиш не причинил бы мне вреда. Никакого.

На Луша было жалко смотреть. Его покрасневшее мясистое лицо сделалось очень мрачным — словно принца обманули в лучших ожиданиях. Хельга посмотрела на него с торжеством, которое быстро сменилось настоящим испугом: она вспомнила, что такое гарвиш, и для чего его используют.

— Противоядие, что ли, принимаешь? — осведомился Луш, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. Шани кивнул.

— Уже пять лет. Сразу после того, как стал брант-инквизитором.

Луш обиженно поджал губы, напоминая ребенка, у которого обманом выманили игрушку, да еще и потешаются над ним. Шани хотел было сказать что-то ему в утешение, но не стал и просто пошел к выходу.

Кстати, карету им предоставили. Даже без просьб.

Когда Гервельт остался далеко позади, а стройную колоннаду соснового храма сменили легкомысленные белоствольные деревья, очень похожие на земные березы, Хельга сняла рукавицу и протянула Шани кольцо, горячее от ее ладони.

— Возьмите, — сказала она. — Вам ведь нельзя без него…

— Оно теперь твое, — просто ответил Шани и отстранил ее руку. Хельга всхлипнула и приникла к нему.

— Принц хотел вас отравить?

Шани вкратце пересказал ей события сегодняшнего утра, упомянув и про отравленную еду, и про то, что охране был отдан приказ остановить его любой ценой, и про клятву, которую дал ему Луш. Хельга напряженно внимала каждому слову, а потом, когда Шани завершил свой рассказ, промолвила едва слышно:

— Чудом спаслись. Чудом.

Если Шани позднее вспоминал следующий месяц — а он очень не любил его вспоминать — то память неизменно представляла ему залитую весенним солнцем комнату, ручьи капели, бойко стучащие по подоконнику, голоса людей и шум города, доносящийся с улицы. На полу лежала растрепанная стопка листов «Ромуша и Юлеты», вся черно-красная от его поправок, и Хельга, свесив тонкую белую руку с кровати, перелистывала ее, читая то один отрывок, то другой. Время шло к выпускным экзаменам в академиуме, и ей надо было читать не черновики Дрегиля, а учебники по инквизиторскому ремеслу, богословские труды и собственные лекционные записи — однако у Хельги никогда не было проблем с учебой, и она могла позволить себе несколько манкировать подготовкой. Ее будущее было уже определено: Шани нашел ей место в одном из отделов центрального архива — спокойная и нетрудная работа практически в одиночку, что позволяло избежать возможного разоблачения.

Весна была совершенно не-аальхарнской, дождливой и унылой — весна была светлой, певучей, синей и золотой. У Шани были дела, множество дел, но потом он не мог вспомнить, чем занимался в академиуме, в допросных, в зале суда — на память приходила только солнечная комната, ветер, что играл с листами рукописи, и Хельга, которая всматривалась в стихотворные строки, иногда зачитывая что-то вслух. И если рай — его маленький личный рай — в принципе мог существовать, то он был здесь, в этой комнате.

Они были.

Они любили друг друга.

Счастья им было отведено ровно двадцать девять дней. А потом все закончилось.

Весть о том, что Превеличайший Круг Заступника отвоеван у неверных, прилетела в столицу на первый день поста и распространилась быстрее пожара в иссушенной солнцем степи. Мастера всех гильдий остановили работу, в школах и академиумах были отменены занятия, во всех церквях звонили в колокола. Надев праздничные платья, горожане высыпали на улицы. Всюду пели священные гимны, всюду царила и правила всеобщая радость и ликование, словно люди были свято уверены, что теперь-то, после обретения святыни, их жизнь коренным образом изменится к лучшему.

Наверное, Шани был единственным человеком в столице, не разделявшим поголовного восторга. Древняя реликвия — это, конечно, замечательно, новость сама по себе была превосходной, однако вместе с Кругом в столицу возвращался и Луш, и вряд ли этот факт можно было считать хоть сколько-нибудь доброй новостью. Принц смог соблюсти клятву до этого момента, но что будет дальше? Стоя на площади среди ликующих и веселящихся людей и глядя, как в город, подняв торжественные знамена с ликом Заступника, входят первые отряды кругоносцев, Шани мучительно размышлял о том, что же делать дальше — и ничего не мог придумать. Кругом пели, кричали, бросали в воздух шапки, совершенно незнакомые люди обнимались, словно старые друзья; Шани смотрел на них и ласковая улыбка, застывшая на его лице, постепенно превращалась в гримасу боли.

В конце концов, он махнул на все рукой и отправился во дворец инквизиции. Священный Круг должны были доставить прямо туда для подробнейшей экспертизы и заключения, является ли святыня святыней, а не каким-либо еретическим порождением. Сулифатские шейхи воевать не любят и не умеют, и вполне могли бы откупиться от воинов священного войска тем предметом, который в действительности не имеет никакого отношения к Заступнику. Пробиться сквозь толпу стоило немалых сил: всякий встречный и поперечный искренне желал с ним обняться и разделить свое счастье, но в конце концов Шани выбрался к стоянке транспорта, где стояла и его карета — и увидел Хельгу.

Дрегиль ничего не понимал в любви. Шани шел к девушке, глядя, как Хельга, небрежно привалившись плечом к дверце кареты, вдумчиво читает какие-то документы, и на душе у него было светло — и для этого не понадобилось никаких чудес и заморских святынь. Все было рядом — стоит только протянуть руку. Хельга оторвалась от своих бумаг и широко улыбнулась.