Подставные люди - Томас Росс - Страница 1

• 1/36
• Следующая

Выглядел он молодо. Слишком молодо, чтобы заказывать «мартини» в одиннадцать сорок пять утра. А потому по легкому кивку Джоан, нашей официантки, мне пришлось оставить стойку бара и мучившегося легким похмельем корреспондента «Вашингтон пост», чтобы подойти к юному забулдыге и удостовериться, что тому исполнился двадцать один год.

Время ленча еще не приспело. Мы с репортером тянули пиво да обменивались впечатлениями о военной базе на севере Техаса, где давным-давно каждый из нас провел несколько месяцев перед отправкой в Европу. И пришли к единому мнению, что месяцы эти не запомнились нам ни единым светлым мигом.

Даже вблизи лет ему не прибавилось. Я бы дал ему девятнадцать, максимум двадцать, но, возможно, его молодили светлые, почти белые волосы, забранные на затылке в хвост.

Он не посмотрел на меня, даже не поднял головы, занятый своими мыслями.

— Извините, что беспокою вас, — мне пришлось вернуть его к реалиям жизни, — но нет ли у вас документа, удостоверяющего, что вам уже исполнился двадцать один год. Нам бы не хотелось лишиться лицензии.

Он вскинул голову, и, увидев его глаза, я почувствовал, что напрасно подходил к нему. А когда он улыбнулся, в этом не осталось ни малейших сомнений. Улыбка у него была, мягко говоря, неприятная, и чтобы так улыбаться, требовалось прожить на свете куда больше двадцати одного года. Все еще улыбаясь, он сунул руку во внутренний карман, достал какой-то документ в черной «корочке». Глаза его при этом не покидали моего лица, светло-светло-синие, цвета арктического льда и такие же холодные.

Он протянул мне шведский паспорт, раскрыв который я узнал, что имею дело с Уолтером Готаром, тридцати двух лет от роду, проживающим в Женеве. Я отдал паспорт.

— Извините, мистер Готар.

— Такое случается довольно часто.

— Первый бокал за счет заведения.

Он покачал головой.

— Позвольте мне заплатить, — по-английски он говорил с едва уловимым акцентом. Я пожал плечами, мило ему улыбнулся и уже двинулся к стойке бара, когда он остановил меня вопросом: — А где Майкл Падильо?

Я посмотрел на него.

— В Чикаго. По делам.

— Жаль, что не застал его.

— Он собирался вернуться завтра.

— Вас не затруднит передать ему от меня несколько слов?

— Разумеется, нет.

Он долго молчал, вероятно, подыскивал нужные слова, что дало мне возможность полюбоваться его темно-синей рубашкой, белым вязаным галстуком и костюмом из добротного «мокрого» шелка. Из левого рукава торчал кончик платка того же цвета, что и рубашка, и, если бы не столь неприятная улыбка и ледяные глаза, я мог бы принять его за щеголя, обожающего покрасоваться на людях.

— Вы — Маккоркл?

Я ответил утвердительно. Повернулся к Джоан и кивком дал понять, что она может обслужить клиента. После того как она поставила перед ним полный бокал и отошла, он достал из бумажника две долларовые купюры и положил их рядом с бокалом, к которому еще и не притронулся. Пристально разглядывая его содержимое, он произнес: «Скажите Майклу Падильо...» — тут он запнулся и посмотрел на меня, дабы убедиться, что я внимательно слушаю.

— Скажите Падильо, — медленно повторил он, тщательно выговаривая каждое слово, — что мы не хотим покупать ту ферму.

— Его огорчит ваш отказ, — ответил я, словно речь действительно шла о какой-то ферме.

Глаза его продолжали изучать мое лицо. Вероятно, ему хотелось знать, а понял ли я, что означают его слова. Я же постарался, чтобы лицо мое в эти мгновения ничем не отличалось от восковой маски. Общение с Падильо научило меня осмотрительности.

— Причины я обговорю с ним лично.

— Завтра вы сможете его увидеть.

— В какое время?

— Обычно он приходит в половине одиннадцатого, максимум на полчаса позже.

— Вы не забыли мои слова?

— Нет.

— А мое имя?

— Уолтер Готар, — имена, фамилии, лица я запоминал без труда. Иначе салун остался бы без постоянных клиентов.

Плавным движением Готар выскользнул из-за стола. Почти такой же высокий, как я, шесть футов с небольшим, и с закрытыми глазами и без улыбки, мог бы сойти за второкурсника какого-нибудь захолустного колледжа, играющего в футбольной команде четвертным. Вновь посмотрел на меня, все еще гадая, а способен ли я сделать то, что от меня требуется. Кивнул, придя к выводу, что я его не подведу, и двинулся к выходу. Не пригубив «мартини», не попрощавшись.

Я подхватил бокал и понес к стойке, гадая, то ли выпить его самому, то ли продать другому любителю «мартини». В конце концов остановился на первом варианте и уже наполовину опорожнил бокал, прежде чем салун начал заполняться посетителями. Думал я о тех словах, что Готар просил передать Падильо. То был сленг времен второй мировой войны, и Готар был слишком молод, чтобы свободно пользоваться им. С другой стороны, поначалу я подумал, что по молодости он может заказать «мартини» до двенадцати часов дня.

Во время второй мировой войны «купить ферму» означало умереть, а Готар отказывался от покупки, то есть не хотел умирать и просил известить об этом Падильо.

Я нашел это послание довольно странным, поскольку в свое время, работая в одном из федеральных агентств, Падильо «продал ферму» многим и по праву считался незаурядным специалистом. Впрочем, кое-кто с радостью узнал бы о том, что и он, наконец-то, купил себе одну.

Несколько лет тому назад Майклу Падильо и мне принадлежал салун «У Мака». В Бонне, на берегу Рейна. Вернее, в Бад-Годесберге. Некие малоприятные события привели к тому, что салун наш взорвали, а Падильо исчез больше чем на год. Я женился и открыл другой салун, в Вашингтоне, в нескольких кварталах к северу от Кей-стрит и чуть западнее Коннектикут-авеню. Он тоже назывался «У Мака», и никто его не взрывал, хотя после появления Падильо, годом позже, возникли некоторые сложности. Эта довольно запутанная история, действующими лицами которой стали местный гангстер-негр, агент Федерального бюро по борьбе с распространением наркотиков, и умирающий от рака белый премьер-министр одной из южноафриканских стран, который хотел, чтобы Падильо застрелил его на виду у всех, завершилась совсем не так, как хотелось некоторым ее участникам, и кое-кому из них не удалось увильнуть от «покупки фермы».

Идут разговоры, что салун «У Мака» утрачивает прежний лоск, но мне кажется, что он лишь становится уютнее. В зале царит полумрак, в котором тонут лица пришедших на ленч. А потому нас жалуют те, кто не хочет афишировать свое совместное пребывание в общественном месте. Официанты работают быстро, лишних вопросов не задают, проводят у столиков минимум времени. Напитки подают должным образом охлажденные, не жалуются клиенты и на их крепость. Интересующиеся последними вашингтонскими сплетнями могут посидеть у стойки и послушать Карла, нашего старшего бармена, который режет правду-матку, невзирая на лица. Выбор блюд небогат, стоимость их достаточно высока, но если клиент отдает предпочтение курице или бифштексу, то у нас их готовят лучше, чем в любом другом ресторане Вашингтона.

Падильо и я подумывали о том, чтобы открыть второй салун в одном из крупных городов Америки. Потому-то, собственно, Падильо и находился в Чикаго, когда к нам пожаловал Уолтер Готар. Свой выбор, кроме Чикаго, мы остановили на Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. После его возвращения я собирался слетать в Сан-Франциско, город, где я родился. А потом Падильо заглянул бы в Лос-Анджелес. Там он жил перед самой войной.

Идею открытия второго салуна подбросили нам наши аудиторы, прямо заявившие, что пора что-то делать с прибылью, ибо в противном случае большая ее часть в виде налогов пошла бы на разработку системы противоракетной обороны, производство напалма или на что-то другое, не менее важное и полезное. Мы ни в коей мере не стремились к расширению нашего дела, но поневоле пришли к выводу, что лучше потратить деньги на второй салун, если их все равно заграбастает федеральное правительство. Да и потом, не так уж и плохо путешествовать по стране, опять же списывая транспортные расходы в счет налогов.

• 1/36
• Следующая