Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 72

• Предыдущая
• 72/154
• Следующая

– Ты от меня избавиться хочешь, ничтожество! Продать меня, как скотину! Хрипун проклятый!

Она в бешенстве продолжала кричать, и Макрон понял, что шутливый тон тут неуместен. Он повернул дело иначе:

– Не надрывайся, Энния, послушай лучше. Это не шутка. Если ты будешь умницей, то сможешь сделать для нас обоих великое дело. Ты будешь императрицей…

Он умышленно остановился и подождал.

Если Макрон и был ничтожеством, то Энния немногим ему уступала, все ее благородство разлетелось в прах при слове императрица.

Макрон продолжал горячо:

– Глупая, думаешь, я не буду потом каждую ночь бегать к тебе на Палатин?

Эниия размечталась, даже улыбнулась. Хитрый Макрон мигом почувствовал изменение в настроении жены:

– У тебя будет вилла, какой нет ни у кого в Риме.

– Лучше, чем у Валерии? – вырвалось у Эннии.

– В сто раз лучше. Да ведь ты и красивее ее.

Энния подозрительно взглянула на него, и Макрон тут же добавил:

– Конечно, красивее, честное слово: тебе и быть императрицей. А будешь умницей, так получишь от этого тюфяка письменное подтверждение, прежде чем отправишься к нему в постель.

Заманчиво чрезвычайно, но и срам какой для благородной женщины: собственный муж толкает ее в постель урода с тощими ногами и отвисшим брюхом.

И тут Энния снова раскричалась, грубо, как делывал это и он:

– Подлец! Свинопас! Сводник проклятый…

Макрон зажал ей рот поцелуем. Она колотила его кулаками, кусала, противилась.

Брякнула металлическая дощечка.

– Перестань, – сказал Эннии Макрон и заорал:

– Что там такое?

Раздался голос номенклатора:

– Благородный сенатор Гатерий Агриппа просит, чтобы ты принял его, господин, по неотложному делу.

– Пусть подождет. Сейчас я приду! – крикнул Макрон.

Потом наклонился к жене, ласково потрепал ее по щеке:

– Подумай, женщина. Вот расправлюсь с этим толстопузым и вернусь за ответом, императрица.

Макрон принял сенатора в таблине, драпировки которого своей зеленью напоминали ему кампанские пастбища. У Агриппы трясся подбородок, когда он поспешно входил, чтобы доказать неотложность своего визита, Макрон даже не встал. Указал гостю на кресло. Гатерий в четвертый раз поклонился, насколько позволяло ему брюхо, и уселся на краешек мраморного кресла.

Позади Макрона стоял бронзовый Тиберий. Его прекрасное лицо было молодым, нестареющим. Гатерий благоговейно взглянул на статую водянистыми глазами.

– Моя любовь и преданность нашему…

– …дорогому императору всем известна, – грубо прервал его Макрон.

– Знаю. К делу, мой дорогой. У меня мало времени.

– Прости, благороднейший. Я, – Гатерий говорил прерывисто, – руководимый чувством преданности… мне удалось… то есть я хочу сказать, я случайно раскрыл… о боги, какая низкая жестокость… прости, что я так нескладно…

– И правда нескладно. Чепуху несешь, дорогой Гатерий. На кого ты хочешь донести?

– Донести! Донести! – обиделся толстяк. – Интересы родины и прежде всего безопасность императора заставляют меня…

– На кого ты хочешь донести? – проворчал Макрон.

Гатерий выпрямился в кресле, поклонился в пятый раз, голос его звучал торжественно:

– На Сервия Геминия Куриона. Он готовит заговор против императора.

Гатерий умолк. Макрон прикрыл глаза под косматыми бровями. Он злился на Гатерия за то, что тот помешал его разговору с Эннией, когда та уже почти согласилась последовать его плану. Но донос на Куриона – дело немалое.

Макрон живо помнил, как Тиберий всыпал ему за Аррунция. А впрочем, не умнее ли развязать руки заговорщикам, чтобы они старика… Нет. В таких делах лучше всего полагаться на самого себя. Курион. И его мятежные друзья Ульпий, Пизон… Подходящий ли теперь момент, чтобы вмешаться и растревожить осиное гнездо? Зачем в решительную минуту вооружать против себя приверженцев Куриона?

Он обдумывал дело медленно, но тщательно.

Макрон решил: он прикажет следить за Сервием Курионом и его друзьями, чтобы знать о каждом их шаге. Потом всегда можно будет либо принять решительные меры. либо затягивать расследование до бесконечности, в зависимости от того, какая сложится обстановка. Человек, в руках которого власть, применяет законы, руководствуясь собственными нуждами.

Он стрельнул глазами в Гатерия. Сухо осведомился:

– Доказательства?

Залитые жиром глаза Гатерия испуганно забегали. Что же это? Всемогущий пособник императора принял его донос совсем не так, как раньше. Властным, грубым и невоспитанным он был всегда, но при каждом новом имени у него начинали сверкать глаза, иногда он даже потирал руки. А сегодня остался холоден. Я сделал промах? Может быть, даже навредил себе? А если есть что-то в слухах насчет Луция Куриона и дочери этого… Так, отступать поздно. Что сделано, то сделано. Пойти к императору? Напрасный труд. Он меня не примет. Говорят, я ему противен. А кроме того, меня к нему не пустит эта куча навозная.

Он тихо начал:

– Мой вольноотпущенник…

Макрон с ухмылкой прервал его:

– Персии, твой обычный свидетель, да?

– Да, – неуверенно продолжал Гатерий, – слышал от раба Сервия о тайных собраниях некоторых сенаторов у Куриона…

– Каких сенаторов?

– Он не запомнил. Он только слышал…

Макрон вскочил:

– Слышал, слышал, а даже не знает что. Болтовня! Может, они собирались в кости поиграть, а игра в кости запрещена. Тебе же все заговоры мерещатся. Денежки понадобились, а, сенатор?

Гатерий был ошеломлен. Чего бы он ни дал, чтобы оказаться теперь в сотнях стадий[46] от этого грубияна. Он открыл было рот, но не успел произнести ни звука. Макрон бушевал и топал ногами по мраморному полу:

– Хватит с меня твоих доносов, милейший. У любого слова есть лицо и изнанка. А изнанка твоих слов так и прет наружу. Мало тебе, что ли?

– Иначе ты принимал меня прежде, Макрон, – оскорбленно выпрямился толстяк: дышал он хрипло. – Закон об оскорблении величества…

– Ладно, – быстро сказал Макрон, поняв, что зашел слишком далеко. – Ты сам видел что-нибудь? Слышал?

Гатерий начал:

– Во время собрания сената, когда ты увенчал сына Куриона, я видел, как Сервий Курион хмуро слушал императорские похвалы твоей особе, которые содержались в письме…

А, вот ты куда! Чтобы я оскорбился. Нет, не выйдет. И Макрон насмешливо сказал:

– Откуда ты знаешь? Может, у него тогда живот болел. Твой вольноотпущенник от кого-то что-то слышал, тебе кажется, что ты видел что-то. Слабое доказательство. Еще раз говорю тебе: мне всегда нужны настоящие доказательства!

Макрон слегка поклонился:

– Спасибо, Гатерий, да хранят тебя боги. – И крикнул вслед уходящему:

– Вечером увидимся на обеде. Калигула ждет тебя. Приходи обязательно!

Гатерий вышел от Макрона напуганный и обеспокоенный. Почему это Калигула меня ждет? Он вспомнил неприятную историю в лупанаре. Вздрогнул.

У выхода на мозаичном полу была изображена оскалившаяся собака, надпись гласила: "Cave, canem!"[47] Гатерий осторожно перешагнул через собаку и потащился к своей лектике.

Макрон некоторое время разглядывал прекрасную мраморную спину Венеры, казалось, он о чем-то размышлял, но о чем – непопятно.

Он позвал управляющего:

– Приведи Марцелла!

Тихое покашливание.

Макрон обрадовался:

– Марцелл, возьми пятьдесят человек. Вы будете тайно следить за дворцом Куриона на Авентине. Ты отвечаешь мне за то, чтоб без твоего ведома туда мышь не проскользнула! Про каждого приходящего и уходящего сразу сообщай. И быстро!

Занавес упал, но вдруг опять отодвинулся. Управляющий заглянул внутрь:

– Господин, тебя ждет тут трибун легиона "Августа" из Верхней Германии.

Макрон кивнул.

Вошел молодой вооруженный мужчина, поздоровался и подал Макрону запечатанный свиток.

Макрон хмуро читал. Потом спросил:

• Предыдущая
• 72/154
• Следующая