Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 62

• Предыдущая
• 62/154
• Следующая

Жертвоприношение было закончено.

За спиной Нептуна рабы волокли туши убитых животных; из них будет приготовлено угощение для жрецов, мясо жертвенных животных принадлежит жрецам и их помощникам.

Сановные гости готовились ступить на большую трирему, которая должна была первой выйти в море.

Рыбаки торопились к баркам, садились в них со своими семьями, прихватывая соломенные челны с фигурками морских божеств.

Понтифик величаво приближался к триреме. Он знал: сегодня здесь много важных гостей из Рима, сенаторов и магистратов. Лишь Макрона нет, он на Капри, у императора. Дочь его, однако, здесь. Понтифик предложил ей первой вступить на корабль. Недовольные сенаторы были вынуждены смириться.

Валерия прошла мимо них. Она заметила отца Луция. Он пристально смотрел на нее. Рядом с ним старый Ульпий. А вот сенатор Авиола, отец этой… "И она тут", – подумала Валерия, приметив Торквату. Валерия снова посмотрела на Авиолу и побледнела. Старое воспоминанье: александрийский лупанар.

Валерия стиснула зубы, овладела собой. Она миновала ряды гостей. Луций не приехал. Почему? Он обещал ей быть здесь. Валерия старалась подавить в себе гнев и разочарование. Сопровождаемая понтификом. сенаторами и жрецами, она твердо прошла по мосткам, переброшенным с берега на трирему.

Уселась в приготовленное кресло, слегка повернув его. чтобы видеть Торквату.

Снежно-бледные щечки девушки окаймляли золотисто-каштановые локоны.

Волосы падали на худенькие плечи, окутанные дорогой, расшитой золотом столой. Луций не приехал, и разочарование было написано на ее полудетском личике, маленькие руки механически теребили бахрому на одежде. Валерия внимательно смотрела на девушку. Нежная, целомудренная, прелестная. Само очарование.

В один прекрасный день, несомненно в один прекрасный день, Луций пресытится мной, и тогда он отдаст предпочтение этому нежному созданию…

Этой девушке… А потом? Нет! Никакого "потом" не будет!

Так думала дочь Макрона.

Сердце Валерии ожесточилось, стало каменным, в глазах появился холодный блеск. Он не должен наступить этот страшный день! Сколько же времени дать тебе, девушка, чтобы ты забыла Луция? Для страсти и страха и месяц – большой срок. Посмотрим. Если ты не оставишь его, если я не почувствую, что из мыслей его ты исчезла, горе тебе, малютка!

Сервий тоже думал о Луции: сейчас он занят перемещением когорты шестого легиона из Альбы-Лонги на Марсово поле в Риме. Войско – это основа любого выступления против императорской власти. На один шаг они будут ближе к цели.

Трирема вышла в открытое море, за ней – Другие большие корабли, а вокруг, как мухи, роились барки рыбаков.

Восемьдесят гребцов налегли на весла, ветер расправил паруса, и рыбацкие челны вскоре остались далеко позади.

Праздник открытия моря.

Чтобы умилостивить море, с корабля будут сброшены дары земли. Потом авгур выпустит орла, полет которого возвестит, как принял Нептун жертвы и будет ли в этом году милость морякам. Если орел полетит ввысь, слава вам, могущественные воды, и благо нам, людям. Но если орел полетит низко над водой – горе нам, горе кораблям в море!

На носу триремы с эмблемой Рима – "SPOR", – выведенной золотом по пурпурному фону, стоял, воздев руки, понтифик. Он взывал к морю.

Авиола слушал понтифика и подсчитывал. Три корабля он пошлет в Карфаген за кожами, четыре – в Испанию за медью для щитов, пять – в Азию за железом для панцирей и мечей, три – в Сирию и Египет за редким деревом.

Пятнадцать кораблей. А может быть, и двадцать. Клянусь Нептуном, и вправду от моря зависит удача этого предприятия. Я дал понтифику триста золотых, жрецам Нептуна послал трех быков и стадо кабанов. Этого, наверно, довольно. Довольно этого, морское божество? Над кораблем пролетела чайка, и птичий помет испачкал руку Авиолы. Дурной знак! Видно, мало. Нептун слишком требователен. Требовательнее, чем Юпитер и наш покровитель Меркурий вместе. Да и причина есть: вода не суша, риск велик: "Что ж. – думает про себя Авиола, незаметно стирая краем своей сенаторской тоги птичий подарок с руки, – может быть, поможет особый дар Нептуну". Он осмотрел перстни на испачканной руке. Вот этот, со смарагдом. Тонковат, конечно, но смарагд очень хороший. По крайней мере шестнадцать золотых стоит.

Авиола встал, снял перстень, повертел его в лучах солнца, чтобы видно было, как сверкает драгоценный камень, и широким жестом бросил в море.

Остальные сенаторы волей-неволей должны были последовать его примеру, и каждого при этом не оставляла мысль о торговле, успех которой зависел от моря.

Красно-желтые паруса опали, гребцы подняли весла, корабль остановился и покачивался на волнах. Полдень. Солнце в зените. Сейчас начнется главный обряд, нужно ублаготворить море и открыть его для кораблей.

Три огромные серебряные амфоры с рельефным изображением земных даров морю стояли на носу корабля. В одной амфоре кровь жертвенных животных – квинтэссенция всего, чем утоляет земля человеческий голод. В другой – то, что утоляет жажду: густое, неразбавленное фалернское вино. В третьей амфоре – желто-зеленое оливковое масло, которое не только питает человека, но и может успокоить волнение на море.

Маленькие барки догнали трирему и остановились неподалеку. Рыбаки спустили на воду соломенные челны с фигурками морских божеств.

Остийская пристань едва видна, мраморный Нептун кажется белой точкой на серо-зеленом земном горизонте.

Рыбаки в барках поднялись, встали с кресел и гости на триреме. Момент священнодействия сомкнул все уста, приглушил всякий звук.

Мертвая тишина. Лишь дерзкая чайка нарушает ее варварским криком.

У первой амфоры, с кровью, встал понтифик, у второй, с вином, – жрец Нептуна, у амфоры с маслом – эпулон коллегии семи стольников. Все трое одеты в тоги с пурпурной полосой, на головах слабый ветерок раздувает цветные ленты. Первая – красно-черная, цвета запекшейся крови, вторая – светло-красная. цвета молодого вина, третья – лимонно-желтая, цвета оливкового масла.

Три жреца под звуки труб сдвинули при помощи рабов три амфоры. Одной струей полились в море кровь, вино и масло. Тяжелая жидкость падала в воду. Вода окрасилась кровью, зазолотилась, стала переливаться всеми цветами радуги.

Понтифик возгласил:

– На вечный мир с морем!

Сверкающее слово "мир" повторилось, далеко разнесенное ветром, рассыпалось солнечными лучами по сияющей морской глади.

Авгур подошел к большой клетке. Сорвал покрывало и открыл дверцу. Орел, прекрасный, как в дивном сне, остановился на краю палубы, ослепленный солнечным светом. Полдень, время отлива, море уходит в зеленые глубины, колеблющиеся тени едва приметны. Коварные волны жмурятся от солнечного сияния. Все напряжено – как боги примут жертву?

Орел медленно расправил крылья, взмахнул ими и неожиданно стрелой взмыл в поднебесье.

Восторженные вопли на корабле, на барках, на берегу заглушили победное пение труб. Авгур, воздев руки к небу, провозгласил:

– Радуйтесь, квириты! Нептун благосклонно принял наши дары! Море открыто для всех кораблей, для военных, для торговых и для рыбацких. Слава Нептуну! Слава бессмертным богам!

– Слава!.. Слава!..

Корабль повернул к берегу. Понтифик подошел к дочери Макрона и произнес хвастливо, как будто все, что тут произошло, было исключительно его заслугой:

– Ты видела, благородная госпожа, как Нептун принял нашу жертву?

– Да, – подтвердила Валерия, наблюдая, как Торквата следит за полетом орла в лазурной вышине. Она видела, какой надеждой и радостью засветилось лицо девушки. Очевидно, в полете орла она нашла и для себя добрый знак.

Она, пожалуй, верит, что вновь обретет Луция.

Валерия из-под опущенных ресниц смотрела на девушку. Радуешься. Ну, порадуйся немножко. Недолго осталось.

– Ты расскажешь, благороднейшая, своему отцу…

– Разумеется, высокочтимый понтифик: сегодня же я буду говорить с ним, – улыбнулась красавица, и наивная Торквата сочла ее улыбку еще одним добрым знаком. Она устремила взгляд на орла. Он поднимался все выше и выше, его серо-белые крылья понемногу превратились в бледную точку, и наконец он исчез в сияющем небесном куполе.

• Предыдущая
• 62/154
• Следующая