Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 46
- Предыдущая
- 46/154
- Следующая
Ее колючие глаза впивались в лица. Гетеры, не робевшие перед мужчинами, стушевались перед этой женщиной. Они сбились в кучку возле статуи Изиды и молча смотрели.
Женщина прошла по атрию и оказалась между столом Луция и лавровыми деревцами, за которыми забавлялся Гатерий Агриппа. Обеспокоенный тишиной, Гатерий раздвинул ветви, – А, красотка, – крикнул он женщине, – иди ко мне! У тебя такие телеса, что на целую когорту солдат хватит. Как раз в моем вкусе!
Шатаясь, он заковылял к столу. Один из мужчин, сопровождавших женщину, преградил ему путь. Гатерий отшвырнул его так, что тот упал, и схватил женщину.
– Иди сюда, красавица. Покажись. Получишь три золотых…
Второй мужчина бросился на Гатерия, тот зашатался, но опять одержал верх. Этот пьяница отпихнул обоих. всей тушей кинулся вперед и схватил женщину за плечи, задев при этом ее белокурый локон. Женщина визгливо крикнула, но было поздно. Парик свалился, открыв лоб, покрытый рыжеватой щетиной. Оба провожатых молниеносно закрыли женщину плащом и скрылись за занавеской.
Гости были поражены. Луций тоже. Лицо без парика показалось знакомым.
Он слышал где-то и этот резкий голос. Нет, нет, он, конечно, ошибся! Этого не может быть! Но ведь поговаривают, что вот так он и ходит по тавернам, забавляется этим маскарадом…
Прежде чем Луций успел додумать, откинулась занавеска и трое посетителей предстали в новом обличье: наследник императора Калигула и с ним его товарищи по ночным кутежам, известные актеры Апеллес и Мнестер.Гатерий в отчаянии взвыл и убежал.
Гости повскакали с мест. Они восторженно приветствовали всеобщего любимца:
– Слава Гаю Цезарю! Приветствуем тебя, наш любимец! Садись к нам!
Окажи честь! Выпей с нами! За счастье вновь видеть тебя!
Наследник поднял руку в приветствии и улыбнулся:
– Веселитесь, друзья! Все вы мои гости!
– О, мой Гай! – воскликнул Луций и, раскрыв объятия, поспешил навстречу Калигуле. Тот сощурился:
– Смотри-ка! Луций Курион!
И он протянул руки Луцию и подставил ему щеку для поцелуя.
– Какое счастье вновь видеть тебя после стольких лет, мой драгоценный Гай! Не окажешь ли мне честь…
Калигула прошел к столу Луция, поздоровался с Примом Бибиеном и улегся напротив Луция. Обоим актерам он приказал занять места подле себя.
– Вина! – крикнул Луций все еще трясущейся от страха Памфиле.
– Ты позволишь, мой дорогой, выпить с тобой за счастливую встречу?
Калигула рассмеялся:
– С радостью. Запарился я в этих тряпках. Ну и дерзок же этот толстопузый. Как его зовут?
– Ты перевоплощаешься превосходно, лучше, чем мы, актеры, о божественный… – смело вмешался Мнестер.
– У тебя походка легкая, как у женщины, твои жесты великолепны, – вторил ему Прим.
– Как зовут того человека? – обратился Калигула к Луцию, делая вид, что не узнал Гатерия.
"Жизнь Гатерия висит на волоске, – подумал Луций, – но ведь он пьян".
Луций забормотал:
– Я не знаю, дорогой мой, ведь я давно не был в Риме… Какой-то пьяница…
– Гатерий Агриппа, сенатор, – раздался голос сзади.
Жестокая усмешка искривила рот Калигулы. Он не спускал глаз с Луция.
– Ты не знаешь Гатерия Агриппу? Ты за три года забыл его лицо? Быстро ты забываешь. Но не бойся за него, Луций. Он был сильно пьян. Я прощу его.
Памфила сама наливала из амфоры в хрустальные чаши самосское вино.
Луций был красен. Он чувствовал, что не угодил Калигуле. Вино как нельзя кстати. Он повернулся к статуе богини Изиды, любимой богини Калигулы.
– Ты всегда великодушен, мой Гай. Вот я приношу жертву могущественной Изиде и пью за твое здоровье!
Чаши зазвенели. Луций развлекал будущего императора рассказами о Сирии, стараясь быть занимательным.
Лупанар "Лоно Венеры" продолжал жить своей жизнью. Неистовые пляски кончались всегда тем, что танцовщица падала в объятия кого-нибудь из гостей. Вакханки были пьяны. Безверие, которое принесли сюда с собой римские аристократы, по мановению Дионисова тирса обернулось наслаждением.
Калигула предложил обоим актерам развлекаться, как им угодно. Апеллес присоединился к приятелям, сидящим за одним из столов. Мнестер выбрал египтянку. Прим удалился с белокожей гречанкой.
Оставшиеся, Калигула и Луций, будто и забыли вовсе, зачем пришли сюда.
Старые друзья! Они встретились после трех лет разлуки. Какая радость!
Какое согласие между ними! То один. то другой в горячем порыве стиснет руку друга, а на лицах играют улыбки, дружеские, льстивые речи тонут в звуках грохочущей музыки.
Начало лицемерной игры было великолепно!
Калигула притянул Луция к себе и заговорил веселым, сердечным тоном.
– Ах, друг, если бы ты знал, как я завидовал тебе на состязаниях!
Просто зеленел от зависти, когда тебе удавалось метнуть копье на десять шагов дальше, чем мне. Как далеко ушло то время? Какой глупой и детской кажется мне теперь эта давняя зависть!
Луций не ждал такой откровенности. Не ждал и такого теплого, дружеского тона. Обеспокоенный, напряженный, он прикрыл глаза, пряча недоверие.
– Я счастлив, что ты говоришь это, мой Гай…
– А каким цыпленком я был по сравнению с тобой в метании диска или в верховой езде, – смеялся наследник, похлопывая Луция по плечу. – Ты очаровывал тогда, очаровываешь и теперь, и по праву. Твоя речь в сенате была великолепна…
Луций льстиво заметил:
– Перестань, дорогой! Меня радует твое великодушие, но я не могу допустить, чтобы ты хвалил мою речь. Копье и диск может метать любой пастух или гладиатор. Но ораторствовать? Кто же может сравниться в риторике с тобой? Твоя дикция, твои паузы… О, ты прекрасный оратор!
Луций распинался в похвалах искренне, потому что Калигула действительно был замечательным оратором.
– Если бы выступал в сенате ты, то сами боги должны были бы рукоплескать!
Наследник был польщен. Похвала казалась искренней, но от Калигулы не укрылось и раболепие Луция. Он усмехнулся: "Вот видишь, ты, независимый республиканец, стоит тебя приласкать, а ты уж и ластишься, как кошка, спину гнешь. Во всем тебе везет, а передо мной ты все равно ничто. Очень, очень разумно тебя купить, выкормыш Катонова гнезда. Древностью рода и умом ты превзойдешь многих".
Вслух он приветливо сказал:
– Ты дорог мне, как родной брат, Луций!
У Луция вспыхнули щеки. Возможно ли? Правда ли? Честолюбие его ликовало. Но разум отказывался верить. Нет, нет, он играет со мной.
– Ты не найдешь сердца более преданного, чем мое, мой Гай! – торжественно признес он.
– Позволь мне поцеловать тебя, – загорелся Калигула и обнял друга. Он чувствовал, что Луций сбит с толку и взволнован. "Увидим, насколько ты тверд в своих принципах. Что засело у тебя глубже в сердце: твой республиканский род или твое честолюбие, которому я, будущий император, мог бы предложить порядочный куш. Сирийский легион, говорят, тебя боготворит. Да и на форуме плебеи всегда с восторгом приветствовали Курионов. Сенат ты ослепил. Никогда никому не завидовал я так, как тебе!"
Гай Цезарь снял с мизинца перстень с большим бриллиантом:
– Мой привет твоей Торквате.
Луций был озадачен и недоверчиво посмотрел на Калигулу.
– Он недостаточно хорош для нее? – спросил Калигула и вытянул унизанные перстнями пальцы:
– Я выбрал самый ценный. Ты хочешь для нее другой? Может быть, этот, с рубином?
– Нет, нет, – заторопился Луций, заметив, что Калигула оскорблен. – Он великолепен.
И, протянув ладонь, принял подарок.
– Но чем я заслужил?.. К моей любви присоединяется и благодарность, мой Гай!
Калигула, актер более искушенный, чем воинственный Курион, ловко скрыл свою радость.
– Ты не нравишься мне, Луций!
Это было неожиданно. Прозвучало сурово и резко. Луций пролепетал:
– Отчего, мой повелитель?
– Такой красавец, а вид у тебя неподобающий. Ну что за прическа. И туника старомодная. Я не чувствую твоих духов. Зачем тебя массируют козьим жиром, фу! А ногти! Всемогущая Изида, – повернулся он к изображению богини, сжимающей в левой руке систрум, а в правой – амфору с нильской водой, – опрокинь свою амфору на этого углежога, которого я считаю моим дорогим другом, чтобы мне не приходилось стыдиться за него!
- Предыдущая
- 46/154
- Следующая
