У каждого своя война - Тюрин Виктор Иванович - Страница 61

Стрелки превзошли самих себя. Каждый последующий ярд земли был обильно орошен человеческой кровью и выстелен человеческими и лошадиными телами. Земля еще не успела впитать кровь, как воздух содрогнулся от стонов и хрипов раненых и убитых. Не менее трех десятков раненых и убитых наемников, с десяток коней, бьющихся на земле – все это смешалось и покатилось по земле, прямо под копыта следующей лавине, несущихся во весь опор всадников. Через минуту лучники отступили, чтобы дать рядам швейцарцев сомкнутся, и перед конницей врага выросла глухая стена щитов, между которыми торчал ряд пик. Солдаты Джерико, подбадривая себя криками, со всего размаха врезались в железную стену. По ушам ударил уже привычный шум боя: лязг железа, треск сломанных копий, ржанье лошадей, крики раненых. Швейцарцы дрогнули. Их ряды чуть прогнулись, когда солдаты Джерико сумели в нескольких местах прорубить себе путь, но это был их последний успех. В следующий миг я закричал:

– Вперед, парни!! Руби!! Не щадить никого!!

Обогнув с левого фланга баталию швейцарцев, мы ударили в бок рвущимся вперед тяжелым кавалеристам Джерико, которым тут же стало ясно, что их поймали в западню. Самые тупые из них поняли это спустя несколько минут, когда увидели несущийся на них отряд легкой кавалерии графа, а те, с кем они до сих пор сражались, вдруг неожиданно превратились в отряд английских лучников. Паника охватила его людей, и отряд Джерико перестал существовать. Мало кто из его солдат предпочел бой бегству. В своем большинстве они заворачивали коней и, гоня их во весь опор, пытались как можно быстрее унести отсюда ноги. Но не всем это удалось. Как только ослабло давление, жадные до крови швейцарцы, чуть ли не бегом, кинулись на смешавшиеся ряды латников Джерико, да и мои парни были не прочь добраться до глоток врага.

Не успел я опомниться, как хаос боя втянул меня в себя. Удар моего копья выбил из седла наемника, который в этот момент пытался развернуть коня. Наемник еще с диким криком падал на землю, как вслед ему на траву упало отброшенное мною копье. Я выхватил меч, и тут же ввязался в обмен ударов с другим солдатом Джерико. Отразил удар – ударил сам. Отразил – ударил. А когда заметил, что тот изредка оглядывается, ища пути отступления, подловил его, когда он на мгновение отвлекся и обрушил свой меч на его шлем. Пошатнувшись от моего удара в седле, наемник хрипло заорал. Разбрызгивая кровь, мой клинок снова упал на широко разинутый в крике рот латника Джерико и тут же краем глаза уловил яркий блеск сбоку от меня. Щит вздернулся вверх и раздался лязг упавшего на него клинка. Замахиваюсь. Бью! Удар! Еще удар! Шлем с головы противника слетел, я вижу искаженное страхом лицо. Глаза солдата прямо побелели от ужаса.

– Пощади! Поща…! – но больше он не успел ничего сказать; лезвие моего клинка раскроило ему голову.

Упоение схваткой полностью захватило меня, подчинив себе тело и сознание, и только когда резко развернулся на крики, раздавшиеся за моей спиной: – Господин! Господин! – в какой-то мере пришел в себя. Вырванный из схватки, я даже сразу не осознал, что это Игнацио; в крови еще кипел адреналин, а глаза искали врага. Некоторое время смотрел на него. Телохранитель был без шлема. На виске и щеке – потеки засохшей крови. Помятый нагрудник и разрубленная в двух местах кольчуга были щедро заляпаны пятнами цвета ржавчины. Лицо бледное, а взгляд…

– Ты ранен?

– Не я, господин, а Джеффри ранен!

– Где он?

– Там, господин!

Я скользнул глазами в указанном мне направлении и на несколько секунд задержал взгляд, глядя, как добивают остатки отряда Джерико. Если одна часть наемников рассыпалась по сторонам, то другая часть сделала попытку укрыться в городе. Они быстро настигла толпу бежавших назад горожан, и долго не думая стали прокладывать себе путь сквозь толпу мечами и копытами своих коней. Некоторые из горожан, в свою очередь, попытались сбросить всадников на землю, чтобы завладеть его лошадью. В это безумное стадо врезались мои латники и кавалеристы графа, сметая и рубя всех на своем пути. Меня словно магнитом тянуло туда, в схватку с врагом. Это было что-то вроде наваждения. Я помотал головой, а затем спросил:

– Джеффри?! Что с ним?!

– Господин, поедемте!

– Конечно, едем!

Русич успел заметить место, где упал с коня Джеффри, поэтому мы сравнительно быстро его обнаружили. Шлем был помят и разрублен, как и его кольчуга. В руке был зажат обломанный меч. Соскочив с лошадей, подбежали к телу. Игнацио осторожно снял с его головы шлем. Когда я увидел, белое, как у мертвеца лицо своего друга и телохранителя, мое сердце словно оборвалось, а горло перехватило с такой силой, что стало трудно дышать. Но стоило мне наклониться к нему, как вдруг Джеффри открыл глаза. Секунду он всматривался в меня, а потом с трудом произнес:

– Какого дьявола… ты так долго, Том. Думал, еще немного… и задохнусь в этом дырявом котелке.

Моя хитрость завершилась сокрушительным разгромом объединенного отряда горожан и наемников Джерико. Как я потом узнал, помимо добычи у нас в плену оказалось около пятидесяти горожан, которые не успели добежать до городских ворот. Они должны были стать хорошим стимулом для быстрых и успешных переговоров. Да и граф поступил мудро, не став с ходу предъявлять требований городу, а вместо этого дал время городскому совету поразмыслить и понять, в какой паршивой они ситуации оказались. Если горожане сейчас сидели у солдатских костров, то солдатам Джерико не на что было рассчитывать. Их убивали, как бешеных псов, только считанные единицы спаслись бегством, уйдя от верной смерти. Их предводитель Джерико пал в бою. Единственным исключением стал Граво и его люди, но им подарили только жизнь, поэтому перед тем как отпустить, раздели, чуть ли не догола.

Город прислал своих представителей для переговоров уже на следующее утро. В них я не принимал участия, так как почти все время находился рядом с Джеффри. Тот в сражении получил две серьезных раны и потерял много крови, поэтому два лекаря, один из которых был личным врачом графа, каждый раз уходя после очередного осмотра раненого, печально качали головами, таким образом, отвечая на мой вопрос: – Выживет?!

Но утром третьего дня случилось чудо: Джеффри очнулся и попросил пить. Правда, спустя полчаса, он снова провалился в забытье, но личный лекарь графа заверил меня, что раненый будет жить. Несмотря на мое весьма скептическое отношение к средневековой медицине, его заявление меня очень обрадовало. Обрадованный, я вышел из деревенской избы и направился к графу, от которого уже приходил ко мне посыльной.

Граф оказался не только хорошим воином, но и способным дипломатом, сумев выжать из вяло протестующих горожан прямо отличные условия сдачи города. Сегодня должен был состояться окончательный этап переговоров, где в обязательном порядке должен был присутствовать и я. Впрочем, не столько по необходимости, сколько для пышности графской свиты.

Анжело ди Фаретти принял послов в доме, временно, занятом им под штаб. Представителей городской коммуны провели в просторную комнату с побеленными стенами, единственным украшением которой служило грубо раскрашенное деревянное распятие, висевшее над скамьей – ларем с прямой деревянной спинкой. Около скамьи стоял деревянный стол, сколоченный из простых сосновых досок, а четыре деревянных табурета и неглубокое кресло довершали скромную обстановку комнаты. Единственным штрихом, смягчавшим суровость обстановки, был аромат лепестков лимонной вербены и розмарина, которые вместе со свежесрезанными камышами укрывали земляной пол. Граф, эффектно смотревшийся в малиново-голубом камзоле и украшенной самоцветами шапочке с пучком павлиньих перьев, сидел в единственном кресле, а позади него на табуретах сидели мы с Вернером Шиффелем. Сначала граф суровым голосом изложил послам окончательные условия капитуляции города. Горожане только горестно качали головами во время его речи.