Лавина - Токарева Виктория Самойловна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/23
• Следующая

Жена куда-то ходила, договаривалась, платила деньги.

Дочь выросла практически бесплатно и бескровно. А на сына утекали реки денег, здоровья, километры нервов. А что в итоге?

Ничего. Сам сын — любимый до холодка под ложечкой. Это любовь, пропущенная через страдания и обогащенная страданием. Любовь-испытание, как будто тебя протаскивают через колючую проволоку и едва не убивают. Но не убивают. Сплошная достоевщина.

Вот такие разные: жена с ее возвышенным рабством, дочь — праздник, сын — инквизиторский костер, теща — объективная, как термометр, — все они, маленькие планеты, вращались вокруг него, как вокруг Солнца. Брали свет и тепло.

Он был нужен им. А они — ему. Потому что было кому давать. Скучно жить только для себя одного. Трагедия одиночества — в невозможности отдачи.

Игорь уезжал с одним чемоданчиком, а возвращался с багажом из пяти мест. В эти чемоданы и коробки был заключен весь гонорар, заработанный за ноябрь, а если точнее — за всю прошлую жизнь. Труд пианиста — сладкая каторга, которая начинается в шесть лет. Все детство, отрочество, юность и зрелость — это клавиши, пальцы и душа. Так что если разобраться, на тележке, которую катил перед собой Месяцев, проходя таможенный досмотр, лежали его детство, молодость и зрелость.

Встречали дочь и жених Юра.

Дочь не бросилась на шею. Она была простужена, немножко бледна, шмыгала носиком и сказала как-то в никуда:

— Ко мне папочка приехал…

А когда садились в машину — еще раз, громче, как бы не веря:

— Ко мне папочка приехал…

Месяцев понял, что жених женихом, а отца ей не хватает. Отец заботится и ничего не требует. А жених не заботится и весь в претензиях.

Юра сел за руль. Был мрачноват. Месяцев заметил, что из трехсот шестидесяти дней в году триста у него плохое настроение. Характер пасмурный. И его красавица дочь постоянно существует в пасмурном климате. Как в Лондоне. Или в Воркуте.

Москва после немецких городов казалась необъятно большой, неуютной, неряшливой. Сплошные не. Однако везде звучала русская речь, и это оказалось самым важным.

Языковая среда. Без языка человек теряет восемьдесят процентов своей индивидуальности. Казалось бы, зачем музыканту речь? У него своя речь — музыка. Но, оказывается, глухим мог работать только Бетховен. Так что зря старалась Петра, лучилась своими золотыми глазками, зря надеялась. Домой, домой, к жене-табуретке, к Москве с ее безобразиями, к своему языку, которого не замечаешь, когда в нем живешь.

Месяцев ожидал, что сын обрадуется, начнет подскакивать на месте. Он именно так выражал свою радость: подскакивал. И жена всплеснет ручками. А потом все выстроятся вокруг чемоданов. Замрут, как столбики, и будут смотреть не отрываясь в одну точку. И каждый получит свой пакет. И начнутся примерки, гомон, весенний щебет и суета. А он будет стоять надо всем этим, как царь зверей.

Однако жена открыла дверь со смущенным лицом. Сын тоже стоял тихенький. А в комнате сидел сосед по лестничной клетке Миша и смотрел растерянно. Месяцев понял: что-то случилось.

— Татьяна умерла, — проговорила жена.

— Я только что вошел к ней за сигаретами, а она сидит на стуле мертвая, — сказал Миша.

Татьяна — соседка по лестничной клетке. Они вместе въехали в этот дом двадцать лет назад. И все двадцать лет соседствовали. Месяцев сообразил: когда они с багажом загружались в лифт, в этот момент Миша вошел к Татьяне за сигаретами и увидел ее мертвой. И, ушибленный этим зрелищем, кинулся к ближайшим соседям сообщить. Радоваться и обниматься на этом фоне было некорректно. И надо же было появиться Мише именно в эту минуту…

— Да… — проговорил Месяцев.

— Как ужасно, — отозвалась дочь.

— А как это случилось? — удивился Юра.

— Пила, — сдержанно объяснил Миша. — У нее запой продолжался месяц.

— Сердце не выдержало, — вздохнула жена. — Я ей говорила…

Татьяне было сорок лет. Начала пить в двадцать. Казалось, она заложила в свой компьютер программу «Самоликвидация». И выполнила эту программу. И сейчас сидела за стеной мертвая, с серым спокойным лицом. А Месяцев заложил в свой компьютер программу «Самоусовершенствование». И выполнил эту программу. У каждого своя программа.

— Надо ее матери позвонить, — сказал Миша поднимаясь.

— Только не от нас, — испугался Алик.

— Ужас… — выдохнула жена.

Миша ушел. За ним закрыли дверь и почему-то открыли окна. Настроение было испорчено, но чемоданы высились посреди прихожей и звали к жизни. Не просто к жизни, а к ее празднику.

Все в молчании выстроились в прихожей. Месяцев стал открывать чемоданы и вытаскивать красивые пакеты.

Жена при виде шубы остолбенела, и было так мило видеть шок счастья. Месяцев накинул ей на плечи драгоценные меха. Широкая длинная шуба не соответствовала ее росту. Жена была похожа на генерала гражданской войны в бурке.

Дочь скинула джинсы, влезла в маленькое платьице с голой спиной и стала крутиться перед зеркалом. Для того, чтобы увидеть со спины, она стала боком и изогнулась вокруг себя так ловко и грациозно, что Месяцев озадачился: как они с женой со своими скромными внешними возможностями запустили в мир такую красоту? Это не меньше, чем исполнительская деятельность.

Сын держал в руках куртку. Она полностью соответствовала его амбициям. Дорогая и скромная, как все дорогие вещи. Сын надел ее на себя и подпрыгнул два раза. Не очень высоко. Как цыпленок. Он и был еще маленький, несмотря на метр восемьдесят вверх.

Постепенно отвлеклись от соседки Татьяны. Переключились на свое. На радость встречи. Папочка приехал… Вопросы, опять вопросы, немцы, Шопен, Шнитке, закон о борьбе с преступностью, снова немцы, кулон с аметистом…

Жена накрыла на стол. Месяцев достал клубничный торт, купленный в аэропорту в последние минуты. Живые ягоды были затянуты нежной пленкой желе. Резали большими ломтями, чтобы каждому досталось много. Это входило в традиции семьи: когда вкусно, надо, чтобы было много.

Чужое горе, как это ни жестоко, оттеняло их благополучие. В компьютер жизни заложена позитивная программа, и она выполняется поэтапно. И в конце каждого этапа — праздник. Как сегодня. Долгий труд и успех — как результат труда. К тому шло. За стеной смерть. К тому шло: Татьяна на это работала.

• Предыдущая
• 2/23
• Следующая