На маленьком кусочке Вселенной - Титаренко Евгений Максимович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая

Дядя Митя постоял над ними, заглянул в распахнутое окно, вздохнул… Поправил телогрейку на груди Ксаны и хотел уйти через калитку, как ходят нормальные люди, но за углом чуть не налетел на Валерку. Сидя на завалинке и кутаясь в материн полушубок, тот улыбался во сне. А на щеке его стыла одинокая, холодная в отблесках луны слеза.

Дядя Митя неслышно крякнул, подергал себя за ус и ушел тем же путем, как явился, – через забор.

Их разбудил холод. Обильная роса лежала не только на траве, но и на башмаках, на одежде и, казалось, проникала до самого тела. Утро еще только брезжило вокруг, а над лесом уже разгоралась огромная пунцовая заря, и лес и склон безымянной горы на фоне ее были черными.

Ксану лихорадило. Димка заставил ее надеть пиджак. Хотел натянуть еще и телогрейку, Ксана отстранилась.

– Лучше пойдем… – Губы ее посинели.

Телогрейку Димка сунул через окно в горницу, и они, как это сделал ночью дядя Митя, обогнули дом, чтобы выйти на улицу.

Перед Валеркой оба остановились. В просторном и длинном полушубке тот не чувствовал холода, а потому спал.

Ксана взглянула из-под строгих бровей настороженно и выжидающе.

Димка понял ее: надо самим решать, по какому из направлений двигаться: на юг, на восток или на север, запад…

Осторожно прошли мимо Валерки, осторожно приоткрыли калитку и, не звякнув, опустили за собой щеколду.

На улице Димка ободряюще улыбнулся Ксане и, взяв ее за руку, решительно зашагал в сторону Долгой.

Проснулись они вовремя. Сентябрьский рассвет пробивался медленно, трудно, улицы были пустынны, и никто не мог полюбопытствовать со стороны, куда они в такую рань, откуда… Было тихо, безлюдно. Лишь кое-где светились одинокие окна.

Ксана ни о чем не спрашивала Димку, словно бы полностью передоверив ему свою судьбу. Но, когда пересекли Ермолаевку и оказались у дороги на Шахты, она, вдруг выдернув у него руку, остановилась.

– Идем, чего ты, Ксана? – растерянно проговорил Димка.

Она тряхнула головой: нет.

– Ну почему?.. – Он и сам не знал, какие у него основания тащить ее в Шахты. Но это было единственное место, где он мог если не успокоить ее, то хоть обогреть немножко. Повторил: – Идем…

Она опять качнула головой – нет, – и застыла: глаза ее из-под строгих бровей смотрели на этот раз умоляюще и испуганно.

В мире ничего не изменилось для нее. И то, что они догадались вчера пойти к Валерке, – не выход. И то, что ночь позади, – не спасение…

– Надо еще в школу, Ксана…

– Я, Дима, больше никогда не пойду в школу, – тихо ответила она.

И вообще она в жизни больше не собиралась никуда идти.

Димка приблизился вплотную.

– Ксана! – Тронул ее за рукав. – Ну какая ты!..

– Что, Дима?

Он разозлился.

– Если ты в школу не пойдешь, вот тебе слово даю, я тоже – никуда! Понятно?

Она слабо улыбнулась. Улыбнулась даже чуточку покровительственно, будто она старше его.

– Ну чего ты сердишься? – тихо, с упреком спросила она.

И раздражение пропало у Димки.

– Я, Ксанка, не сержусь… Только я правда не оставлю тебя. Понимаешь?

Ксана виновато потупилась и стала опять беспомощной. Откуда уж там взялась у нее на секунду взрослость, непонятно.

А вокруг заметно серело все. Над Мельничным прудом закурился туман, и, потускнев, припала к вершине безымянной горы заря.

– Знаешь, – вдруг сказал Димка, – пошли к учительнице, к Надежде Филипповне.

Ксана подняла на него глаза, моргнула. Еще две минуты назад она никуда не собиралась идти, но то, что Надежда Филипповна жила одиноко, словно бы роднило их, и, высвобождая руки из рукавов, Ксана попросила только:

– Вместе, Дима, ладно?

– Конечно, вместе!

Надежда Филипповна по «стариковской» привычке была уже на ногах. В старушки она записала себя сама, утверждая, что так жить гораздо легче: когда не болтаешься где-то между возрастными группами. Бабушка, и все. Есть чем оправдать бессонницу. А кроме того, можно двигаться не спеша, можно чуточку жалеть себя за неудачно прожитую жизнь, а также иметь удобное, просиженное кресло, чтобы в домашнем халате часами не вставать с места, пока взятая в руки книга не будет дочитана до корки.

Легкий стук на крыльце в такой ранний час немножко удивил ее. Она подумала даже, что стук почудился ей, но все же прошла в сенцы и, застегнув наглухо платье-халат, открыла дверь.

Димка стоял на крыльце, а Ксана внизу, против двери. Димка глядел на учительницу, Ксана – под ноги себе, в землю.

– Здравствуйте, – сказал Димка.

– Здравствуйте! – ответила Надежда Филипповна, скрывая за приветливой улыбкой растерянность. Краем уха она слышала, что Ксана дружит с новеньким. Но увидеть их в это время у себя…

– Мы к вам… – сообщил Димка.

Ксана за время этих переговоров не проронила ни слова. Румянец, вспыхнувший было на ее щеках, тут же сбежал.

Распахнув дверь настежь, Надежда Филипповна посторонилась.

– Заходите! Ксана, заходи! – добавила она, потому что Димка поглядел на Ксану.

Не поднимая глаз на учительницу, Ксана прошла мимо нее в комнату и остановилась у порога. Димка последовал за ней. Надежда Филипповна, прикрывая за собой двери, вошла последней.

Выдвинула от стены два обитых кожей стула:

– Садитесь.

Димка, переступив с ноги на ногу, замялся.

– Ксана, проходи и садись! – повторила Надежда Филипповна.

Та искоса взглянула на Димку, прошла и села на уголок.

Все в доме учительницы было строгим: строгие книги на полках вдоль стен, строгие темные шторы на окнах.

– Мы к вам… Ну, вот Ксана… поговорить, – сказал Димка, оставаясь у порога.

Надежда Филипповна поглядела сначала на него, потом на Ксану.

– Так, может, ты пойдешь, Дима?

– Я? – Он снова замялся.

Машинально тиская в руке косу, Ксана еще ниже наклонила голову.

– Я, наверно, пойду… – сказал Димка. Но, переступая порог, дважды вопросительно оглянулся на Ксану: – До свиданья…

– До свиданья, – ответила Надежда Филипповна.

Долгая минута прошла в молчании.

– Что случилось, Ксана?..

Не поднимая головы, Ксана хотела что-то сказать, но не могла. И лишь бессознательно дергала себя за косу. Надежда Филипповна остановилась напротив, так что их разделял стол.

– Ксана… – повторила учительница.

– Меня выгнали… – шевельнула деревянными губами Ксана. И, сдерживая озноб, который опять возвратился к ней, добавила: – Мама… вчера… из дому…

Надежда Филипповна почувствовала напряжение в стиснутых челюстях, заставила себя расслабиться. Не хватало еще ей потерять контроль над собой!

– За что?

Ксана не ответила.

– За что, Ксана? Ведь я должна разобраться.

Та с трудом повела плечами: «Не знаю…» Потом сказала в пол:

– За Диму…

– Так… – Надежда Филипповна шагнула в сторону, потом назад. – И где же ты была эту ночь?

– Сначала на дамбе… – чуть слышно проговорила Ксана и, уже не сдерживаясь, беззвучно заплакала.

– А потом?

Ксана подняла голову и, смахивая слезы то одной рукой, то другой, рассказала:

– Потом Дима нашел меня… И пошли к Валере… В саду поспали… На скамеечке…

– Что же вы сразу не пришли ко мне? – упрекнула Надежда Филипповна.

– Мы не думали сразу… А утром решили. Дима сказал… – Слезы текли все обильней, и смахивать их приходилось все чаще.

Надежда Филипповна подумала, что Дима молодец, но жаль, что соображает с опозданием.

– Ну ладно, успокойся. – Надежда Филипповна улыбнулась, хотя у самой тоже предательски защипало в глазах. Ученицу ее все сильнее охватывала дрожь, и она уже буквально тряслась, едва владея безвольными руками, чтобы утереть щеку.

А ответила голосом «твердым», словно глаза ее плакали сами по себе, тело билось само по себе, а она вовсе не волновалась. Даже повела непослушной головой:

– Я успокоюсь… Это я только замерзла на скамейке… – Но звучало это нервно, с повышением интонации к концу каждой фразы, чтобы голос не сорвался.

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая