Ганнибал. Бог войны - Кейн Бен - Страница 10
- Предыдущая
- 10/97
- Следующая
Когда те продолжили движение, его дух воспрянул. Шум пятидесяти коней и всадников заглушил звук чихания.
Теперь врагов отделяло от поваленного дуба не больше ста шагов.
Препятствие полностью показалось в виду, и раздался хор негодующих голосов. Отряд остановился. Там и сям послышались крики – ситуацию докладывали командиру. Затем двое всадников направили коней прямо к поваленному дереву. Люди всегда чувствуют, когда за ними наблюдают. Квинт уставился в землю, сердце колотилось в груди. Но он не мог заставить себя не слышать. Греческий. Конечно, они говорят по-гречески, подумал он. Сиракузы были основаны греками. Как и всякий всадник, Квинт в детстве изучал этот язык. И впервые с детства был рад этому.
– Когда мы проезжали здесь прошлый раз, проклятого дерева не было, – проговорил низкий голос. – Это, наверное, ловушка.
Послышался саркастический смех.
– Ловушка? Кто будет срубать дерево такой толщины, Эвмен? Только сам Геракл может сдвинуть такую громадину. Посмотри на корни – взметнулись к небу. Его повалила буря – наверное, та же, что снесла всю черепицу с городских крыш два месяца назад.
– Может быть, его и повалило, но это прекрасное место для засады, – проворчал Эвмен. – С обеих сторон густой кустарник. Почти вся дорога перегорожена. Нам придется проводить лошадей в поводу и нарушить строй пехоты.
– С тех пор как выехали из Сиракуз, о римских дозорах не было ни слуху ни духу. Они севернее, говорю тебе. Вот, возьми мои поводья. Я загляну за дерево.
Квинт взглянул на Урция и, увидев напряжение у него на лице, понял, что тот не имеет представления, о чем говорили греки.
– Всё в порядке, – беззвучно произнес он и рискнул потихоньку, осторожно посмотреть на дорогу.
Его сердце замерло. Эвмен, огромный бородач, смотрел как будто прямо на него с расстояния двадцати шагов. Сразу за ним виднелись два коня. «Вот дерьмо!» – подумал Квинт, опуская глаза.
Несколько долгих мгновений мужчина оставался неподвижным, тревожно слушая учащенное дыхание товарищей и хруст коленей, вынужденных слишком долго оставаться в согнутом положении. К его огромному облегчению, с дороги не донеслось сигнала тревоги.
– Хо, Эвмен! Хватит чесать свои яйца.
– Отвали, Мероп… Ну, заметил что-нибудь?
– Никаких следов римских сандалий. Я прошел за поворот и посмотрел по сторонам. Горизонт чист.
– Уверен?
– Готов поставить свою жизнь.
«Именно это ты только что и сделал, дурень», – подумал Квинт, обретая надежду, что план Коракса сработает.
– Пошли! Начальник захочет узнать, что тут случилось.
Дальше звук, как всадники садятся на коней, и удаляющийся стук копыт.
К римскому солдату вернулось дыхание.
– Что за тарабарщину они несли? – Губы Урция были у самого его уха.
Квинт объяснил. Увидев страх на лице гастата справа от Урция, он прошептал:
– Скажи своему соседу. А я скажу своему со своей стороны.
Коракс, очевидно, тоже знал по-гречески, потому что прошел вдоль линии, успокаивая бойцов и говоря, что противник не догадывается об их присутствии. Ободренные гастаты продолжили ждать. Аммиану послали известие о происходящем.
Вскоре сиракузские всадники спешились. Квинт слышал, как они ворчат, идя вереницей к поваленному дереву. У кого-то хромала лошадь. У другого болела задница. Третий жаловался, что голоден, а никому до этого нет дела. Несколько других говорили, что командир – как заноза в одном месте, или спрашивали, сколько еще сегодня придется пройти. Квинт сжал губы. Солдаты везде одинаковы, кому бы ни служили. Как бы то ни было, но они враги, напомнил он себе. И ничем не отличаются от карфагенян, которые убили отца. Их надо убить, взять в плен или прогнать.
Украдкой он поглядывал, сколько всадников уже прошли мимо. Они двигались медленно, и напряжение было невыносимым, но сиракузцы по-прежнему обсуждали поваленный дуб. Пять всадников провели своих коней, потом десять, потом двадцать. Мало кто даже поглядывал в сторону кустов у дороги. «Вот и хорошо», – нервно подумал Квинт, больше чем когда-либо сосредоточившись на сложенных ветвях, служивших укрытием ему и его товарищам.
Около тридцати всадников перешли на другую сторону, когда ранее чихнувший гастат снова судорожно зажал нос. Коракс мгновенно вскочил, бросился к нему и прижал подол своей туники к его лицу.
Квинт невольно улыбнулся. Улыбку он заметил и на лице Урция. Мысль о соплях на одежде Коракса бросала вызов воображению. Квинт не сомневался, что несчастный солдат дорого заплатит за свою ошибку. Если останется в живых. Божьей милостью, останемся оба.
Чхи! Попытка Коракса заглушить звук чихания не увенчалась успехом. Гастат в ужасе посмотрел на центуриона, но тот, сжав челюсти, глядел на дорогу. Сердце Квинта снова заколотилось в бешеном ритме. Как и у всех прочих.
Следующим мимо дерева должен был пройти приземистый всадник с красивым чалым конем. Однако вместо того, чтобы двинуться вперед, он посмотрел в их направлении. «Ужас! – подумал Квинт. – Он услышал…» Его взгляд переместился на центуриона, который замер в неподвижности, как статуя. Всадник посмотрел снова и, нахмурившись, сказал по-гречески человеку позади себя:
– Посмотри налево. Кусты примерно в двадцати шагах не кажутся тебе сложенными?
Проклятье! Он открыл рот, чтобы предупредить Коракса…
– Дротики! Целься выше! БРОСИЛИ! – заревел центурион.
Квинт встал, размахнулся и резким движением метнул свой пилум. Он не пытался поразить какую-то определенную цель. Когда вражеские солдаты заполняли дорогу, в этом не было нужды. Вместе с его дротиком в воздух взлетели сорок других – прекрасное и смертельное зрелище. Раздались команды с другой стороны поваленного дерева и из кустов над дорогой, и еще один град пилумов обрушился на сиракузцев через два удара сердца после первого. Донеслись крики и конское ржанье, тогда Коракс приказал сделать второй залп. Квинт запустил дротик в небо, молясь, что он тоже найдет свою цель. Следующее движение было машинальным: бормоча очередную молитву, достать меч, поднять щит. Все сделали то же самое.
– Открыть щели! – взревел Коракс. – Те, кто слева, двигаться первыми, за ними те, кто справа. Рассыпаться. Бей ублюдков! ВПЕРЕД!
Квинт и Урций оказались среди гастатов, нападавших первыми. Им пришлось двигаться вереницей к «воротам», и движение ощущалось медленным, слишком медленным. Однако через мгновение они уже были снаружи и построились в неровную линию. Все вприпрыжку бросились вперед. Ветки хлестали по лицу, а неровная местность замедляла бег, но легионеров было не остановить. Их захватили возбуждение и ужас боя.
– Рим! – закричал Квинт, и Урций подхватил его крик.
– РИМ! РИМ! РИМ! – завопили в ответ гастаты с другой стороны.
Они быстро преодолели двадцать шагов. Когда Квинт увидел открывшуюся перед ним картину, его охватило воодушевление. На дороге царил хаос. Залпы дротиков произвели наибольший эффект на лошадей. Кони без всадников неуклюже топали, некоторые раненые, другие нет, но почти все вышли из-под контроля. Несколько лошадей упали, ржа от боли и колотя копытами. Многие всадники были все еще верхом, но у них не осталось пространства для маневра. Перед ними маячил огромный дуб, а сзади напирала масса пехоты.
Конница больше не представляла военной силы. Нужно вызвать панику среди остальных сиракузцев, подумал Квинт. Если они поймут, что превосходят напавших числом, дело плохо.
– Туда! – он указал на вражескую пехоту и бросился вперед.
Урций с полудюжиной товарищей последовали за ним.
Путь им преградили два всадника, потрясая мечами-кописами. Лишь у одного был щит. Подняв свой скутум, Квинт обрушил его на незащищенную грудь сиракузца. Он не рассчитывал, что изогнутый клинок вражеского кописа пройдет над окованным верхним краем его щита. Юноша поднял левую руку вверх, частично приняв удар краем своего скутума, но острие кописа все же поразило его в верхушку шлема. Сила удара заставила воина упасть на колени. Через секунду возникла боль, мощная волна ее прокатилась по одной стороне черепа, наполнив мозг колючими иглами. Рефлекс, тренировка и горькое понимание того, что если не двигаться, то умрешь, удержали Квинта от падения.
- Предыдущая
- 10/97
- Следующая
