Верность и терпение - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 64

• Предыдущая
• 64/148
• Следующая

После того как в начале апреля шведы разбили Раевского у Револакса и Пулккилы, шведский главнокомандующий прислал в Саволакскую бригаду полковника Санделса и приказал занять Куопио. Санделс безо всякого труда овладел городом, уже оставленным русскими, и пошел на юго-восток.

И тут оказалось, что его партизаны, превратившиеся в отличную воинскую часть, однако же сохранив свои партизанские методы, могут дать фору и гвардейским егерям.

Меж тем Барклай вступил в Финляндию, еще раз переформировал свой корпус, получив значительные подкрепления, и теперь стал командовать пятью пехотными полками, полком улан, тремя эскадронами драгун, тремя казачьими сотнями и ротой гвардейской артиллерии.

Эти-то силы и были брошены против партизан. Они в три раза превосходили противника, но у них было то, чего не было у русских, — финны прекрасно знали местность. Они окружили колонны десятками невидимых мелких патрулей и одиночных вольных стрелков, отличавшихся поразительной меткостью.

Партизаны прятались за любым бугром, за деревьями, за камнями, в лощинах, и нельзя было отойти в сторону и на сотню шагов, тут же можно было получить пулю.

Особенно страдали передовые пикеты боевого охранения, отправленные в разведку казаки, фуражиры, пытавшиеся запастись чем-либо, курьеры и вестовые, а уж отставшие, отбившиеся от своих и заплутавшие солдаты обречены были полностью.

В конце мая, в одну из ночей, партизаны напали на корпусной обоз, разогнали и перебили охрану, сожгли телеги и перерезали четыре сотни лошадей.

И все же корпус продвигался вперед и 7 июня вступил в Куопио, невдалеке от которого лежало окруженное топкими болотами озеро Каллавеси.

Бригада Санделса ушла на лодках на северную сторону озера, не оставив русским ни одного, даже самого утлого челна.

Холодный ум Барклая не позволял ему ожесточаться: шведы и финны были сейчас скифами, а он с его войском — персами. Они навязывали ему свои правила войны, главным принципом которых было одно — отсутствие всяких правил.

Однако выше этого стояли законы, законы человечности, и их Барклай выполнял неукоснительно.

Когда вошел его корпус в Куопио, то приведи к нему шведского унтер-офицера, оставленного с десятью солдатами сторожить тюрьму, с запиской от Санделса.

В ней полковник просил Барклая сменить оставленный им караул, поставить своих часовых, а шведскую команду отпустить к нему.

Не задумываясь ни на минуту, Барклай отпустил шведов, разрешив взять с собою и оружие.

Не успели его солдаты разойтись по обывательским квартирам на постой, как появился перед ним еще один унтер-офицер, на сей раз русский, с депешей от Буксгевдена. В ней сообщалось, что Тучков смещен с должности начальника 5-й дивизии, а на его место назначен Николай Николаевич Раевский, и ему на помощь должен тотчас же идти Барклай, взяв с собою две трети корпуса.

Главнокомандующий писал: «Сей приказ прошу Вас выполнить незамедлительно». Барклай дал своим людям переночевать, а утром объявил поход.

В Куопио с тремя тысячами человек остался Рахманов. Ему было приказано следить за Савделсом и дожидаться прихода гребной флотилии, шедшей из озера Сайма, лежавшего за двести верст отсюда. Когда же флотилия придет, то следовало Рахманову высадиться на северном берегу Каллавеси и разгромить бригаду.

Через четыре необычайно трудных перехода отряд Барклая остановился у кирхи Рауталамби, потому что финны угнали все лодки, а дальше шла непрерывная цепь озер.

Пока стаскивали к воде бревна и доски, пока сколачивали плоты, к лагерю поспел курьер от Рахманова с извещением, что Санделс напал на Куопио через два дня после ухода Барклая.

Что было делать? Барклай знал, что гарнизон в Куопио слаб, что флотилия придет еще не скоро и ждать помощи Рахманову неоткуда. Вместе с тем его помощи ждал и Раевский, к которому обязывал его идти приказ главнокомандующего.

Как поступить, соблюдая святость приказа и сохраняя верность первой воинской заповеди: «Сам погибай, а товарища выручай»?

Барклай принял единственно возможное решение: разделил свой отряд на две части и одну послал на помощь Раевскому, а с другой пошел в Куопио.

Они очень торопились. Обратная дорога показалась гораздо короче — и потому, что была уже знакома, но еще более потому, что шли они почти круглые сутки и подошли к Куопио ночью.

Приди они утром, все было бы кончено, потому что, лишь только отряд вошел в город, Санделс тут же начал новый приступ, как оказалось — уже третий. Шведы двинулись на город одновременно с трех сторон, и солдаты отвечали на огонь наугад, не зная, где неприятель. Штурм начался в середине ночи, к тому же с озера плыл на город густой туман и отражать партизан пришлось по звукам и огням выстрелов.

Подоспевший рассвет решил дело в пользу русских.

Через неделю на озере появились семь гребных канонерских лодок с двумя орудиями и полусотней солдат на каждой. И день этот можно было бы считать радостным, если бы к вечеру не пришло печальное известие: отряд Раевского, не дождавшись подкрепления от Барклая, был разбит в трех сражениях.

Михаил Богданович очень опечалился из-за полученного сообщения и стал ждать неприятностей и для себя. Он знал, что Буксгевден не терпит его и постарается сделать козлом отпущения, объявив первопричиной задержку на пути к Раевскому его корпуса.

Вскоре в Куопио приехал флигель-адъютант маркиз Паулуччи[52], входивший в число ближайших военных советников императора. Паулуччи опросил участников похода и предложил Барклаю поехать с ним в Петербург для объяснения, почему он нарушил приказ главнокомандующего и своевольно вернулся с частью отряда в Куопио. Как Михаил Богданович и предполагал, жалобу царю подал Буксгевден, и царь потребовал от Барклая личного доклада.

В дороге Михаил Богданович заболел. Пока лежал он дома, все разъяснилось, и, явившись к императору, он выслушал лишь извинения за доставленное ему неудобство.

А беседа с царем закончилась тем, что Александр пригласил его в Военный совет, где кроме него самого было всего три постоянных члена — Аракчеев, Паулуччи и Кнорринг, тот самый Богдан Федорович, у которого тридцать лет назад служил Барклай адъютантом.

Военный совет был высшим совещательным органом при императоре. Он играл ту же роль, что и Негласный комитет в начале царствования Александра, с той только разницей, что молодые друзья Александра часто оказывались прекраснодушными мечтателями и реформаторами на бумаге, а члены Военного совета не просто что-то обсуждали и предлагали, но и доводили все это до исполнения.

Совет решал важнейшие вопросы военной политики — от производства вооружения до установления размеров пенсий солдатам-инвалидам.

Разумеется, первую скрипку в нем играл царь. Он же был автором многих идей, не мешая, впрочем, другим откровенно высказываться по любому вопросу.

Паулуччи был беспринципным интриганом и потому всегда и во всем соглашался с царем. И Александр сделал его своеобразным «министром без портфеля», поручая маркизу всяческие комиссии либо представительского, либо инспекторского свойства и передачу собственных высочайших распоряжений.

Аракчеев же, наоборот, всегда имел собственную точку зрения и чаще, чем другие, спорил с Александром, хотя главной его функцией в Совете было не прекословие и не выдвижение альтернатив, а практическая реализация решений Военного совета, создание механизмов для воплощения всего задуманного в жизнь.

К тому же Аракчеев был военным министром, и потому все, что задумывалось Военным советом, никак не могло пройти мимо него. Последнее обстоятельство заставляло Алексея Андреевича стоять на почве реальности, и потому его предложения всегда были наиболее практичными и достаточно просто осуществимыми.

Кнорринг в этом квартете играл роль ученого терминолога, облекавшего решения Совета в чеканную форму указов и распоряжений. Причиной тому было его учение в Берлинской военной академии и пристрастие к терминологическому педантизму.

• Предыдущая
• 64/148
• Следующая