Верность и терпение - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/148
• Следующая

Девочка принесла кувшин теплой воды, чистые полотенца и делала все, о чем просил ее доктор, время от времени закрывая глаза, ибо все происходившее казалось ей ужасным.

А Виллие, достав щипцы и нож, разрезал руку в нескольких местах и стал сначала вытаскивать крохотные кусочки железа, а затем передвигать осколки кости.

Кровь текла безостановочно, у доктора и больного на лицах выступил пот, но дядюшка не издал ни звука, и это заставляло Лину держаться из последних сил и усилием воли отгонять головокружение и тошноту.

…Когда Елена Августа вошла в комнату мужа, он спал и чему-то счастливо улыбался.

В конце апреля Барклай, быстро поправившийся после удачной операции, получил новое назначение — начальником 6-й дивизии, находившейся в резерве. Одновременно стал он и генерал-лейтенантом, что говорило о дружеском расположении Александра.

Сам же царь, подписав в ставке Беннигсена соглашение с прусским королем о союзе, уехал к войскам, стоящим в Тильзите.

Летом Наполеон начал новую кампанию. Его войска двинулись от Эйлау к Фридланду, находившемуся в двадцати пяти верстах к северо-западу от Эйлау.

2 июня армии Беннигсена и Наполеона столкнулись. Наполеон отбросил русских к реке Алле, огнем артиллерии разрушил мосты через нее и погнал на другой берег сбитый с позиции корпус двадцатисемилетнего генерал-лейтенанта князя Андрея Горчакова.

Следом за ним побежал и корпус Багратиона. Если исход боя под Эйлау можно было трактовать как ничейный, то итог Фридландского сражения был однозначен — новая победа Наполеона, бесспорная и абсолютная.

Через день Александр получил от Беннигсена донесение, кончавшееся просьбой о дозволении вступить с победителем в мирные переговоры.

Александр и сам уже понимал, что воевать с Наполеоном дальше он не может, но престиж России и его собственный не позволяли ему выступать в унизительной роли побежденного. И он разрешил Беннигсену переговоры о мире начать, но делать это не от его имени, а от своего собственного — побитый генерал мог просить пардону у победителя, а он, император, — нет.

Барклай вновь оказался не в действующей армии, но, будучи уже начальником дивизии и генерал-лейтенантом, попал в число военачальников, которым были доступны сведения о многом, что происходило и в главной квартире Беннигсена, и в ставке Александра, разместившейся в Шауляе.

Он знал, что офицеры штаба Беннигсена, собиравшиеся за столом у своего главнокомандующего, не только говорили о необходимости заключения прочного мира, а не просто перемирия, но и советовали своему начальнику, как подвигнуть на это и самого царя. Среди этих миролюбцев совершенно неожиданно оказался и князь Багратион, которого никак нельзя было заподозрить в трусости.

А в Шауляе вокруг императора тоже возникла мирная партия, возглавлявшаяся цесаревичем Константином.

Барклай был решительным противником и Беннигсена и Константина Павловича, но сила была не на его стороне, и он не мог повлиять на царя.

12 июня Александр подписал перемирие, согласившись на следующий же день встретиться в Тильзите с Наполеоном.

Чтобы с самого начала создать видимость равенства, решено было ни Александру, ни Наполеону не ездить на чужую территорию.

Вчерашних противников разделял Неман, и Наполеон приказал на середине реки поставить большой плот, а на нем — шатер, где и должна была состояться встреча двух императоров.

На западном берегу была выстроена Старая гвардия, и Наполеон, прежде чем погрузиться на барку, проскакал меж рядами своих сподвижников, окруженный свитой и конвоем из четырехсот всадников, сверкающих шитьем парадных мундиров, оружием и орденами.

Восторженный рев ветеранов слышен был за несколько верст, и свита Александра, наблюдавшая за всем с противоположного берега, испытывала почти те же чувства восхищения, что и комбатанты Наполеона. Сам же царь был подчеркнуто холоден и спокоен.

Когда обе барки одновременно подошли к плоту, то все увидели, как Наполеон обнял Александра и вслед за ним вошел в шатер, учтиво пропустив царя вперед.

Императоры оставались с глазу на глаз два часа, и за эти два часа решилась судьба множества миллионов людей во всей Европе.

Прусский король, оставшийся на русском берегу, ждал, что его позовут принять в переговорах участие, но так и прождал напрасно, и лишь на следующий день Наполеон удостоил его краткого свидания, не пригласив даже к обеду, который давал он в честь Александра.

Вслед за тем Наполеон попросил Александра приехать в Тильзит, и они несколько дней не разлучались, стараясь обольстить один другого, обменивались сувенирами и клятвами во взаимной дружбе и безграничном уважении.

Прогулки, обеды и беседы следовали непрерывною чередою, в то время как их министры иностранных дел готовили договор, не только перечеркнувший несколько последних запятнанных кровью страниц общей истории, но и перевернувший в головах миллионов современников все те давно уже устоявшиеся представления, которые, казалось, были столь же незыблемы и категоричны, как и понятия «справедливость», «честь» и «Отечество».

Александр согласился отдать половину Пруссии узурпатору-корсиканцу. Он согласился создать зависимое от Наполеона герцогство Варшавское, образованное из земель, отошедших к Пруссии по трем разделам Речи Посполитой. С его согласия Фридрих Вильгельм сокращал свою армию до сорока тысяч человек, брал обязательство выплатить Франции контрибуцию в сто миллионов франков и подписать с Наполеоном союзный договор.

Все клятвы о дружбе с прусским королем были забыты, и несчастная Пруссия оказалась распятой на кресте.

Но мало того, Александр отдал христианские княжества Молдову и Валахию османам и заключил с неверными мир. Он изъявил готовность стать посредником в мирных переговорах между Францией и Англией, конечно же держа в них сторону своего заклятого врага.

Боже мой, что же произошло после того в Петербурге! Вдовствующая императрица-мать Мария Федоровна и любимая сестра императора Екатерина Павловна, прозванная за ум и характер Екатериной Третьей, были решительно против тильзитского сговора[48].

Желая успокоить противников Тильзитского договора, Александр, вернувшись в Петербург, отправил в отставку Беннигсена, назначив главнокомандующим генерала от инфантерии Буксгевдена, человека непростой судьбы, знавшего и взлеты и падения, но всегда возвращавшегося ко дворцу.

Причиной тому полагали его блистательный марьяж, когда он, двадцатипятилетний капитан, бедный дворянин с острова Эзель, женился на дочери князя Орлова, матерью которой была сама императрица. Тотчас же стал Буксгевден флигель-адъютантом своей августейшей тещи, однако это не заставило его укрыться во дворце от военных бурь — был он и в Шведской кампании, и в Польской, отличившись при штурме Праги, и был самим Суворовым назначен первым комендантом Варшавы.

При Павле был он военным губернатором Петербурга, уступив свое место Палену, и, как и многие, познал горесть несправедливости и унылость отставки.

Возвращенный в армию Александром, перенес он аустерлицкий разгром. Его военная судьба была столь типична для большинства офицеров и генералов, что делала Федора Федоровича всем понятным и близким человеком.

Но и это не спасло Александра от критики, переходящей в хулу. Вскоре после того, как Александр отбыл в Петербург, поехал туда и Барклай. Он должен был доложить министру военно-сухопутных сил генералу от инфантерии Сергею Кузьмичу Вязьмитинову, как идет формирование его дивизии. Барклай нашел столицу необычайно возбужденной, более того, сверх меры взбудораженной всем произошедшим в Тильзите.

Он не помнил, когда бы, увидев человека в форме генерала, люди с подчеркнутым презрением отворачивались от него.

Однажды подвыпивший молодой купчик бесцеремонно остановил его на улице, ухватив за рукав, и сказал:

• Предыдущая
• 61/148
• Следующая