Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/85
• Следующая

Обтянутые блестящей резиной руки Макса Брауна, маска, закрывающая почти все лицо и оставляющая открытыми только глаза, злые и напряженные, настороженно-согнутая спина и вкрадчивые движения настраивали Степана враждебно. Он готов был поверить сейчас, что не антивирус, не лекарство изготовляет профессор, а ужаснейший яд…

Но профессор, слив в колбу кровь и добавив туда каких-то химикалиев, сел за столик и устало склонил голову. Халат нелепо топорщился на его угловатых плечах; вся фигура старика выражала такую беспомощность, такую усталость, что Степан вмиг отбросил свои подозрения и задремал.

Юноша проснулся от звона разбитой склянки. Сколько прошло времени, он не знал.

Профессор сидел все за тем же столиком, но выражение его глаз было уже иным — взволнованным, испуганным. Перетянув себе руку выше локтя резиновым жгутом, старик пытался ввести в вену иголку шприца, наполненного розоватой жидкостью.

Хотя горелки уже погасли, прекратилось жужжание моторов и лаборатория вновь стала обыденной, Степан почувствовал во всей обстановке какую-то напряженность. С большим вниманием он следил за профессором, понимая, что Макс Браун делает себе прививку антивируса — первую прививку, может быть даже смертельную. Уровень розоватой жидкости в шприце медленно снижался. Вот операция кончилась, профессор снял жгут и начал мыть колбы, приводить в порядок приборы, устанавливая их на стеллажах. Затем, сбросив халат и маску, он вышел, держа на ладони две небольшие запаянные ампулы все с той же розоватой жидкостью.

— Вот антивирус Брауна. Это мечта всей моей жизни, — сказал профессор Степану — сказал без воодушевления, без подъема, как говорят о чем-то скучном, обыденном. — Но вопрос о том, как человечество сможет использовать этот препарат — не решен… Я просто не могу его никому показать, ибо этот день будет моим последним днем.

Профессор горестно покачал головой:

— Спрячь эту ампулу, Стефан. Спрячь, где хочешь, но так, чтобы я не знал… Я отдаю ее тебе, отдаю Советскому Союзу… Я чувствую, что ты сможешь ее сберечь. А если об антивирусе узнают, у меня его все равно отнимут тем или иным способом… Спрячь эту ампулу, Стефан. Я знаю: ты сохранишь ее даже тогда, когда тебе будут угрожать смертью. А эту… он поискал глазами, куда бы спрятать вторую ампулу, затем подошел к стальной камере высоких температур и открыл дверцу. — Эту — сюда! Сюда же и черновики рукописи, — профессор вытащил из стола пачку бумаг, — сюда же и все ампулы с вирусом "Д" — все сюда!

Степан, зажав в руке ампулу, с тревогой наблюдал, как старик складывает в камеру рукописи и препараты, как зажигает термитную свечу и бросает ее внутрь. Захлопнув дверцу, профессор в изнеможении опустился на стул, обхватил голову руками и застонал.

Степан нерешительно подошел, погладил его по плечу. Он не знал, что сказать, как утешить профессора. А старик, раскачиваясь словно от физической боли, шептал:

— Стефан, если бы ты знал, как тяжело быть ученым в стране, где свирепствует фашизм! Как тяжело создать средство против многих, многих болезней, и уничтожить его собственными руками! Невыносимо тяжело чувствовать себя слабым, безвольным человеком, которого могут заставить убивать людей… Я отдал тебе труд всей моей жизни. Делай с ним, что тебе вздумается. Отдавай кому хочешь. Пусть только мой препарат не пойдет во вред людям… И рукописи доверяю тебе. Я сейчас уничтожил целый ряд промежуточных формул, но если ты станешь ученым, настоящим ученым, — ты сможешь восстановить эту главу… Я верю в тебя!

Макс Браун бормотал все тише, тише и наконец умолк. Степан облегченно вздохнул. Нет, он не собирался стать микробиологом. Но в его руках теперь находилась военная тайна, вероятно, чрезвычайной важности. Маленькая ампулка — толщиной в папиросу, длиной в мизинец — хранила в себе то, что не купить ни за какие капиталы: жизнь и здоровье миллионов людей. И решение сейчас может быть лишь одно!

— Макс Максович!

Старик сидел, устремив взгляд в стену. Степану пришлось несколько раз окликнуть его, пока Макс Браун не повернул к нему головы.

— Профессор, — Степан оглянулся и, понизив голос, сказал. — Нам надо бежать!

Браун непонимающе посмотрел на него и машинально повторил:

— Да, да… Надо бежать… — но сейчас же опомнился. Бежать?! Нет, отсюда не убежишь!

— Макс Максович, убежать можно! — заволновался Степан. Надо исследовать все закоулки. Я этого не могу сделать. Пойдите к шефу — вы говорили, что на стене его кабинета, висит карта, наверное это план подземного города. Посмотрите, возможно вы сумеете найти какой-нибудь тайный выход… Выходы должны быть.

Профессор растерянно взглянул на Степана, встал и направился к двери. Шнурки у него развязались, Браун наступал на них и спотыкался.

Степан догнал старика, застегнул его пиджак, завязал шнурки, потом взял за плечи и посмотрел в глаза:

— Макс Максович! Так надо! Надо для людей!

Отныне профессор ежедневно отправлялся на разведку. Он заходил в лаборатории, осматривал все закоулки, выстукивал стены, пытался засунуть свою трость в каждое отверстие, — вообще, вел себя столь необычно, что это привлекло внимание его коллег, и, в первую очередь, Валленброта.

Увидев, как внимательно профессор изучает стальной щит, закрывавший выход из подземного города, Валленброт съязвил:

— Вы решили прогуляться, дорогой профессор?

Браун посмотрел на него так странно, что Валленброт передернул плечами: ясно, что старик сходит с ума.

А профессор, возвращаясь в свою лабораторию, морща лоб, напряженно вспоминал детали.

Степан допытывался:

— Так это, значит, за вторым поворотом? Ага… Лаборатория Гейнца? Это какая? Эн-до-кри-но-ло-ги-че-ская… Так и запишем. А в какую сторону открывается дверь?

Профессор, опустив голову, шел вновь, чтобы узнать, в какую сторону открывается дверь в лаборатории Гейнца, сколько метров длины имеет главный коридор, каким образом снабжаются воздухом вентиляторы, где слышнее всего шум машин…

А Степан тем временем вызубривал все записанное на бумажке:

"Лаборатория вирусных белков Криммеля… Второй коридор, третья дверь. Против двери ниша калорифера, откуда слышен сильный шум мотора. Ниша закрыта медной решеткой. Завинчена винтами".

Он повторял это до отупения, до тех пор, пока не начинал чувствовать, что на всю жизнь запомнил эту проклятую нишу, и сжигал бумажку.

Профессор был исключительно плохим разведчиком, — сведения приходится прямо-таки вытягивать из него. Следовательно, нужно рисковать. Надо исследовать те странные отверстия, которые профессор считает вентиляционными.

Во время отсутствия Брауна Степан подготовился: собрал все обнаруженные инструменты, захватил нож, моток тонкой и прочной проволоки — все могло пригодиться! Поздно ночью он выскользнул из лаборатории и перебежал коридор наискось, к первому тоннелю.

Профессор не ошибся: высоко, почти у самого потолка, действительно темнело отверстие, закрытое решеткой. Невдалеке стояла скамья — подвинуть ее к стене было делом одной минуты.

С замирающим сердцем Степан вывинтил винты на крышке и снял ее. Открылся вход в круглую, очень узкую трубу. Крышку пришлось запрятать в угол, за ящик для мусора.

Степан еще раз прислушался, осмотрелся вокруг, и решительно полез в отверстие. Обдирая ногти до крови, он цеплялся за мельчайшие неровности и полз вперед, с ужасом думая, что ему не хватит сил ни проползти всю трубу до конца, ни вернуться назад.

Степан совсем выбился из сил, когда его руки вдруг ощутили пустоту. Переводя дыхание, он полез в карман за фонариком. Луч осветил длинную трубу с многочисленными заклепками, — она полого поднималась вверх, и по ней свободно можно было двигаться на четвереньках.

Обрадованный Степан стал продвигаться вперед. Иногда он останавливался, чтобы перевести дыхание, и светил фонариком — труба казалась бесконечной. Она подымалась все круче и круче. От нее отходило несколько ответвлений. Вдруг, резко изогнувшись, она пошла почти горизонтально. И в эту минуту далеко впереди Степан увидел тусклый свет и бросился туда к воздуху, к жизни… Он не чувствовал ни боли в израненных коленях, ни перебоев сердца, — он спешил, словно эти последние секунды решали судьбу.

• Предыдущая
• 11/85
• Следующая