Ярость жертвы - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/66
• Следующая

Из ординаторской я вызвал Тамару Даниловну в коридор. Она вышла недовольная. Глядела исподлобья, как на врага.

— Слушаю вас?

— Тамара Даниловна, у меня просьба личная к вам. Давайте присядем где-нибудь в сторонке.

Давненько не встречал я женщин, у которых выражение неприязни было как бы частью лица.

— Вам нельзя вставать. Почему вы все время ходите? Не хотите выздороветь?

Молча я добрел до ближайшей скамеечки — они стояли вдоль коридора то тут, то там. Сел и вздохнул с облегчением: голова перестала кружиться. Тамара Даниловна помешкала, но все же пошла за мной и опустилась рядом.

— Извините, что отрываю от важных дел, но завтра мне нужно выписаться.

— Это ваши проблемы, — раздраженно бросила она.

— Разумеется. Но я хочу обратиться к вам именно как к врачу.

— А кто же я по-вашему? — все-таки заинтересовалась.

— Не знаю. Но вопрос не в этом. Объясните, пожалуйста, нормальными словами, каково мое состояние? С точки зрения медицины.

— Если сбежите из больницы, я ни за что не отвечаю.

— Спасибо. Но какие-нибудь лекарства…

— Чтобы делать глупости, не надо никаких лекарств.

У нее было некрасивое, резкое, почти мужское лицо, с угрюмой, тайной насмешкой в глубине глаз. У меня не было времени достучаться до ее сердца, но я понимал, что при иных обстоятельствах нам нашлось бы о чем поговорить. В какую-то секунду она тоже это поняла: ее лицо потеплело.

— Самое малое — еще неделя покоя. Больше ничего, — сказала она.

— У меня нет этой недели.

— Ключица и ребра должны срастись.

— А что с головой?

— Обойдется. Просто сильное сотрясение мозга.

У нее были высокие, сильные плечи, и большая грудь нежно обрисовывалась под халатом, но она сутулилась, даже когда сидела.

— Завтра уйду, — сказал я, — и так и не увижу, как вы улыбаетесь.

— Куда вы спешите?.

— Я еще вернусь, чтобы пригласить вас поужинать. Согласны?

Она все-таки улыбнулась, но лучше бы этого не делала. Обнажились неровные зубы и золотая коронка на левом резце.

— Воображаете себя дамским угодником?

— Тамара Даниловна, почему вы выбрали такую странную профессию — костоправ? Вроде бы чисто мужская работа?

— А вы думаете, я женщина?

— Еще какая! — Я было размахнулся порассуждать наэтутемуи, надеюсь, не ударил бы в грязь лицом, но Тамара Даниловна властно положила руку на мое колено.

— Хорошо, хорошо… С утра сделаем контрольные снимки. Там видно будет… Однако вы проныра, молодой человек!

…Покурив, я снова отправился к телефону. Дозвонился до Зураба и попросил его о большой услуге. Он должен был заехать ко мне, взять ключи, а потом пригнать к больнице моего «жигуленка».

— Чего задумал, старче?

— Ничего. Петров пьет?

— А что ему еще делать?

— Родителям звонил?

— Да. Сказал, что вернешься дней через десять.

— Поверили?

— С матушкой разговаривал. Взял грех на душу.

— Спасибо, дружище. Жду тебя.

Катя приехала в половине четвертого. Тихой радостью осветили палату ее синяки. Всем она навезла гостинцев. Петру Петровичу — пачку творога и пакет кефира, Артамонову — пару бутылок «Туборга» (на смущенный вопрос: «Не знаю, пьете ли вы пиво?» — получив прочувствованный ответ: «Я все пью, что льется!»), Кешу порадовала блоком «Столичных», при этом он так разволновался, что слова благодарности, надо заметить довольно своеобразные, нашел лишь минут десять спустя.

— Эти сигареты, — сказал напыщенно, — брошу твари в морду. Пусть знает, какие бывают настоящие женщины!

Катя сразу затеяла чаепитие, потому что кроме всего прочего привезла горячий, укутанный в шерстяной платок большой яблочный пирог. Кеша кинулся ей помогать и, кипятя воду в двухлитровой банке, сумел обвариться.

Катя прогостила до отбоя и устроила нам что-то вроде пикника на больничных койках. Много уместилось в этот вечер такого, чего до века не забуду. Короче, неожиданный праздник удался, и Катя была на нем царицей. Она разыгрывала бесконечные сценки то с Кешей, то с Петром Петровичем, и все смеялись от души, забыв о болячках. Кульминацией стала попытка Петра Петровича продемонстрировать, как он доберется до умывальника с одним костылем. Катя и Кеша страховали его с боков, и все трое рухнули на пол, ухитрясь перевернуть пустую кровать. Петр Петрович с единственным костылем оказался в самом низу, на нем Катя, а сверху кровать и Кеша Самойлов, хрястнувшийся о перекладину башкой. Когда Петр Петрович снизу, как из подвала, солидно, задумчиво констатировал: «Ну вот, и вторая шейка бедра сломалась», нас с подполковником прихватил натуральный родимчик. Кто не знает, сообщу: больница вообще одно из самых веселых мест на свете, веселее, по слухам, бывает разве что в морге. Позже к нам присоединился Зураб, который долго не мог понять, что происходит, думал, что попал в психушку, но потом и его прорвало. Повод был довольно пикантный: Кеша Самойлов с хмурым видом разглядывал банан, зажатый в кулаке, и тут как раз в палату заглянула медсестра, чтобы узнать, почему у нас так шумно. Я показал на Кешу, заметив: «Это он у себя оторвал, чтобы твари насолить!» Кеша привычно залился слезами, сестра выскочила вон, а Зураб, побагровев, только и смог произнести: «Поеду, пожалуй, а то и я с вами рехнусь, ребята!»

Я вышел за ним в коридор.

— Кто такая? — завистливо спросил Зураб.

— Случайная знакомая. Второй день тут ошивается.

— Понял. Саня, говори, что придумал? Зачем тебе сейчас машина?

— Это личное дело. Оставь ее на стоянке.

— Саня, темнишь! Обижаешь. Разве мы не братья? Он действительно был мне братом, как и Коля Петров. Роднее не бывает. Но сегодня мне нужен был другой человек, и с ним я, даст Бог, увижусь завтра. Я попросил Зураба привезти еще деньжат, объяснил, где лежат — на книжной полке, в «Справочнике терапевта», — а также одежду и сказал какую.

Около десяти проводил Катю. В полутемном закутке мы нашли лежачок, посидели немного.

— Завтра пятница? — спросил я.

— Ага.

— Сможешь отпроситься с работы?

— У меня же больничный.

— Приезжай к одиннадцати и жди на улице. Встрепенулась, отстранилась:

— Тебя выпишут?

— Дома скажи, что уедешь на несколько дней. Наври что-нибудь. Сможешь?

— Саша, нас не убьют?

— Не говори ерунды!

— Сашенька, мне не страшно. Обидно немного. Только встретились, и уже умирать.

— Прекрати, Катька!

— Нам с ними не справиться. Я их видела. Еще до того, как они на меня напали. Их полно в Москве, ты же знаешь. Похожи на людей, но это звери. От них от всех воняет козлом.

Я довел ее до лифта, поцеловал в губы, и она уехала, грустная, с пустой спортивной сумкой на плече. Кончился праздник, закатилось солнышко.

У этого знакомства сложная предыстория. Как-то лет двенадцать назад отец обратился ко мне с необычной просьбой: у его закадычного дружка (теперь он умер) по соседству приобрел участок некто по фамилии Гречанинов. Чрезвычайно загадочная личность. За целый сезон никто из соседей не узнал про него больше, чем в первый день. Это был человек не от мира сего, сумрачный, не склонный к общению, появлялся он на участке обыкновенно лишь в сумерках, и чем занимался днем в своем неказистом домишке — никому не известно. В город Гречанинов выбирался редко, и каждый его отъезд тоже был окутан таинственностью. Утром или среди дня, реже вечером, за ним приезжала черная «Волга» с зашторенными окошками, и как только машина тормозила у калитки, Гречанинов уже спускался с крыльца, одетый, как на дипломатический прием, в темную тройку, и с темно-коричневым «дипломатом» в руке. Задняя дверца открывалась, он, не глядя по сторонам, нырял в салон и куда-то отбывал, чтобы через некоторое время — два часа или двое суток — вернуться с таким же насупленно-безразличным видом. Черная «Волга» ни разу не глушила мотор, и ни разу Гречанинов не опоздал к ее приезду ни на секунду, хотя она никогда не являлась в один и тот же час, а телефона, чтобы предуведомить, у него не было, как и у всех прочих обитателей дачно-садового товарищества «Штамп». Вполне естественно, что за короткий срок личность Гречанинова обросла легендами. Были версии экзотические (шпион на «зимовке», незаконный сын Брежнева, сосланный после смерти генсека, консультант по связям с инопланетянами и прочее), но большинство сходилось во мнении, что Гречанинов, скорее всего, обыкновенный засекреченный атомщик, которого вывозят на службу лишь в самых экстренных случаях. Внушала уважение и личная жизнь Гречанинова. Еще не старый мужчина, он жил бобылем, но иногда, не чаще двух-трех раз в месяц, к нему наведывались две молодые красотки, похожие издали на тех див, которых показывали по телевизору в волнующей программе «Их нравы». Красотки прибывали на зеленом «фольксвагене», загоняли его на участок, прошмыгивали в домушку и оставались там до утра. Из распахнутых, но наглухо занавешенных окон в такие ночи стелилась по траве негромкая музыка, и все мужчины окрест, от шестнадцати и старше, испытывали неясное душевное томление, как в полнолуние.

• Предыдущая
• 20/66
• Следующая