Наваждение - Джексон Мелани - Страница 26
- Предыдущая
- 26/72
- Следующая
Мигель медленно опустил ее на каменистую землю, которая, казалось, знала, зачем они здесь, и гостеприимно их встречала.
— Ты прекрасна! Ты так совершенна! Я и представить себе не мог…
Зверь ненадолго отошел на второй план. Его восхищение было неподдельным. Некоторые слова были подобны поцелуям — такие же сладкие и возбуждающие. Нинон лишь вздохнула в ответ. Они замерли на секунду, наслаждаясь этим ощущением близости, последним оплотом спокойствия перед надвигающейся бурей.
«Люди так трогательно наивны», — напомнила она себе. Они думали, что секс приносит взаимопонимание, хотя в действительности это происходит крайне редко.
Однако сейчас это было нечто иное, и оба это понимали. Это будет не просто слияние двух тел. Это будет необратимый процесс, где ничего нельзя переиграть или переделать заново. Они больше никогда не станут прежними. Поэтому оба медлили, хоть и понимали, что назад дороги нет.
Между ними пронеслось что-то черное и горячее. Оба почувствовали, как он вошел в тело своего сына, и столь грубое вмешательство повергло их в шок. Дымящееся Зеркало не должен был достать их физически, разве только где-то поблизости есть подземные источники…
Нинон огляделась в полной уверенности, что вода вокруг них бьет ключом, но увидела только темную, густую как кровь артезианскую жижу. Этого было недостаточно, чтобы божество возникло, но хватило, чтобы перенести его мстительный дух.
Температура тела Мигеля резко подскочила, а кожа потемнела. Глаза почернели и стали стеклянными. Наконец он заговорил, и голосом Мигеля к ней обратился Дымящееся Зеркало.
— Сухая земля стала для меня утробой, а пролитая на войне кровь — зерном, которое вдохнуло в меня жизнь. Роды моей матери ознаменовались пожарами и наводнениями, своим рождением я принес смерть в этот мир. Я пробудился голодным и использовал свое право на пищу, причитающееся мне как богу.
Эти слова отнюдь не были сладкими и возбуждающими, поэтому Нинон поспешно закрыла свой разум прежде, чем они смогли отравить ее мысли.
По щеке Мигеля скатилась слеза, золотая капля, оставив дорожку на лице. Но пролита она была не от горя, и обожгла Нинон, когда, скатившись с его подбородка, упала ей на губы. Однако она не отвернулась. Если она покажет свой страх, попытается вырваться, то только спровоцирует нападение зверя. Мигель не причинит ей вреда — вернее, не захочет причинить, но ему могут не оставить выбора. В него вторглись, его осквернили, как это было и с ней, — пусть даже ментально, а не физически. Она не сделает ничего, что могло бы спровоцировать бога, пока он находится в теле Мигеля, ничего, что способно причинить вред самому Мигелю.
«Попробуй коснуться его, cherie. Вытащи из него человека».
Глядя в темные глаза, некогда такие прекрасные, в которых сейчас не осталось ничего человеческого, она почувствовала за бесстрастным взглядом божества душераздирающую боль Мигеля, такое бескрайнее отчаяние, что поняла: он этого не переживет, независимо от того, что в планах у Дымящегося Зеркала. Было весьма смело с ее стороны вопреки всякой логике предположить, что божество не станет убивать сына или заставлять его делать то, после чего он просто не сможет жить. Она должна была дать богу это понять, чтобы он отступил.
— Все в порядке, — сказала она, обращаясь к посторонней силе в глазах Мигеля, которая теперь казалась более понятной и вызывающей отвращение. Презрение заглушило страх — монстр он и есть монстр. Только подлец способен так поступить со своим ребенком. Губы ее до сих пор пекли и постепенно немели, более того — онемевать начинали щеки и шея. Наверное, слеза была мощным обезболивающим. Нинон собрала воедино весь свой арсенал приемов по обольщению мужчин и солгала:
— Я вижу, ты хочешь уберечь сына от злости, которую я могу обрушить на него за то, что он должен сделать. Ты хочешь принять огонь на себя и впитать всю мою ненависть, чтобы избавить его от страданий. Но в этом нет необходимости. — Она заметила, что ей сложно произносить слова с шипящими звуками. Отдельные слова она вообще проглатывала, а скоро совсем не сможет говорить. — Я не испытываю ненависти к Мигелю сейчас и не испытаю ее в будущем. Мне известно, что такое боль, к тому же я грешна. Я не боюсь принести себя в жертву. Тем более, что он сам хочет меня взять.
Божество моргнуло. Мигель тоже моргнул. Так приятно было осознавать, что еще способна их удивить. Конечно, божество может ей не поверить. Вся эта речь в духе «убейте меня, ибо я того заслуживаю» прозвучала чересчур наигранно. Но зато она натолкнула этого сукина сына на мысль о том, что можно заставить Мигеля пойти наперекор своим моральным устоям. Сама она для него ничего не значила — просто инструмент, средство достижения цели, не более. Страдания Мигеля интересовали его куда больше.
Сначала она действовала очень осторожно и старалась звучать как можно правдоподобнее, выталкивая сфабрикованные мысли на поверхность, где бог смог бы свободно их прочесть: «Я искала этого. Я пришла сюда за этим. Я и только я несу ответственность за то, что происходило и будет происходить со мной». Это было то, что нужно. Наркотик должен был сделать ее послушной, превратить в жертву, но ее внутреннее «я» не намерено было полностью сдаваться. Был найден просто идеальный компромисс — пассивное, но не безудержное брыкание, которое автоматически заставило бы его напасть.
Она выждала нужное время, чтобы грандиозным усилием воли заставить рот двигаться, а голосовые связки в последний раз напрячься.
— Пожалуйста, пусть Мигель сделает это сам. С ним ничего не случится, и будет только справедливо, если сын бога сам принесет свою первую жертву.
И ему действительно придется этому научиться, если ее план провалится, потому что это последняя возможность привести его в исполнение. Легенды в один голос твердили о том, что стоит вампиру принести свою первую жертву, как ему придется делать это постоянно, чтобы утолять внутренний голод.
Нинон внимательно всматривалась в надежде обнаружить Мигеля и нашла его. Ей совершенно не горько было стать его первой жертвой, она лишь переживала, что такая жертва у него вообще появится, поэтому хотела сделать его первый опыт как можно более позитивным. Настолько позитивным, насколько это вообще возможно. Совершать поступок, который в одночасье загубит душу и заставит Бога от тебя отвернуться, не так-то просто. Делая это по принуждению, он не мог испытать всего удовольствия от ритуала, более того — это могло толкнуть его на самоубийство.
Бог во взгляде Мигеля долго смотрел на нее, а потом расхохотался. Звук резал уши и гулко отдавался в голове.
«Cherie, это бог, которому нужна человеческая жертва, и, если честно, он не из тех, кто станет кого-либо жалеть», — прошептал ей внутренний голос.
Нинон знала, что голос прав. Бог был просто бессердечным ублюдком, к тому же еще и самонадеянным. На это она и сделала ставку. На этом они и сойдутся. Если она сможет жить с тем, что случится, то и Мигель справится. Ей просто нужно было продержать его еще пару минут, пока не начнется настоящая гроза, тогда она сможет одолеть силу божества.
— Как же я буду рад тебя заполучить! — солгал бог. Глаза Мигеля горели его нечестивым весельем. — Мой сын так долго шел наперекор своей судьбе… Тем забавнее будет посмотреть, как он сейчас совершит свое первое убийство. Наверное, стоит пригласить и его покойную мать присутствовать при этом. Она гордилась его сопротивлением. Я получу наслаждение от их унижения.
«Да уж, это чертовски весело — толкнуть сына на убийство на глазах у духа его матери», — подумала Нинон, но вслух ничего не сказала. Зато ей в голову пришла новая мысль, которую она изо всех сил постаралась заглушить: «Слушай ты, Дымящееся Зеркало, молись о том, чтобы я сегодня умерла, потому что если я останусь в живых, то приду за тобой. Не знаю, как или когда, но я тебя уничтожу. Моя душа и так в опасности, мне нечего больше терять».
«Ты по-прежнему считаешь, что это лучше Сен-Жермена? Или у тебя появился новый злейший враг?» — спросил внутренний голос, стараясь унять ее ярость.
- Предыдущая
- 26/72
- Следующая
