Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 58

• Предыдущая
• 58/59
• Следующая

Жуковский порекомендовал Наталье Николаевне обратиться к протоиерею Василию Бажанову, духовнику царской фамилии, который в те горькие февральские дни часто беседовал с безутешной вдовой. Он первым уверовал в ее непорочность и на долгие годы стал ее духовным отцом. Чем священник мог утешить христианскую душу? Тем, что ее муж не стал убийцей! Бог отвел его руку от тяжкого преступления. Пушкин умер как христианин, исповедавшись и причастившись Святых Тайн. И всех простив.

Через десять дней после смерти Пушкина П. А. Вяземский писал А. Я. Булгакову: «Пушкина еще слаба, но тише и спокойнее. Она говела, исповедовалась и причастилась и каждый день беседует со священником Бажановым… Эти беседы очень умирили ее и, так сказать, смягчили ее скорбь. Священник очень тронут расположением души ее и также убежден в непорочности ее». Сам о. Василий говорил Е. Н. Загряжской о ее племяннице-вдове: «Для меня мучение оставить ее наедине с очищающим чувством собственной вины, потому что в моих глазах – она ангел чистоты».

Вдова в точности выполнила последнюю волю мужа: «Поезжай в деревню, носи по мне траур два года, а потом выходи замуж за порядочного человека». Только в 1839 году Наталья Николаевна вернулась в Петербург из Полотняного Завода, но знали об этом лишь самые близкие друзья. Ее затворничество продолжалось до 1844 года, когда Натали впервые после смерти Пушкина появилась в опере. Тогда же она познакомилась с однополчанином своего брата, генералом Петром Петровичем Ланским. И через год вышла за него замуж.

Пятница, день смерти мужа, стала траурным днем для Натальи Николаевны. До конца жизни в пятницу она никуда не выезжала, «предавалась печальным воспоминаниям и целый день ничего не ела».

После дуэли Дантес провел два месяца в Петропавловской крепости и по суду был лишен «чинов и приобретенного им Российского дворянского достоинства» и как иностранец был выслан из России. В открытой телеге, разжалованный, сопровождаемый жандармом, он был довезен до границ Российской империи и встретился с последовавшей за ним чуть позже беременной женой в Берлине. Она оставляла своих родных навсегда.

Супруги Дантес поселились в Сульце, у родного отца Жоржа, богатого помещика. Покровительствовал им и приемный отец барон де Геккерн. Семейственная жизнь молодых Дантесов-Геккеренов, продолжавшаяся шесть лет, протекала в атмосфере взаимной любви и доверия, о чем свидетельствует множество документальных и устных свидетельств потомков. Екатерина родила трех дочерей, но желанного наследника не было. Этот мальчик стал причиной ее смерти: 34-летняя женщина умерла от родовой горячки спустя месяц после родов. Первым эту весть сообщил родным Геккерн-старший. «Наша добрая, святая Катрин угасла утром в воскресенье около 10 часов на руках у мужа. Это ужасное несчастье постигло нас 15 октября (1843 г.). Я могу сказать, что смерть этой обожаемой женщины является всеобщей скорбью. Она получила необходимую помощь, которую наша церковь могла оказать ее вероисповеданию. Впрочем, жить, как она жила – это гарантия блаженства. Она, эта благородная женщина, простила всех, кто мог ее обидеть, и в свою очередь попросила у них прощения перед смертью».

Жорж Геккерн написал Наталье Ивановне, матери сестер Гончаровых, через их брата Дмитрия: «Любезный Дмитрий, я вам посылаю для г-жи вашей матушки, адрес которой мне неизвестен (потому что Катрин всегда сама надписывала конверты), вы узнаете об ужасном несчастье, которое перевернуло всю мою жизнь; не могу писать, силы мне изменяют, потому что сердце мое разрывается, оно не было подготовлено к такому несчастью…» Н. И. Гончарова не замедлила ответить зятю: «Вы обещаете, дорогой Жорж, писать мне и извещать о ваших детях. Я принимаю ваше предложение с поспешностью и благодарностью, вы можете этим заполнять ту ужасную пустоту, что я ощущаю от сознания, что Катя уже больше не счастлива на земле, о чем она мне писала в каждом своем письме. Ее безупречная жизнь и ангельский конец дают мне возможность не сомневаться, что Господь дарует ее душе нерушимый покой – награда сердцу матери, которая особливо пеклась о том, чтобы сделать своих детей достойными Божиего милосердия. Целую детей и прошу вас, дорогой Жорж, принять уверения в чувствах матери, которая всегда будет вашей преданной Н. Г.».

Жорж Дантес остался тридцатилетним вдовцом с четырьмя детьми и дожил до глубокой старости, став богатым и известным во Франции человеком, сенатором. Храня верность своей супруге, больше никогда не женился и умер 83 лет в родном доме, окруженный детьми, внуками и правнуками.

А. Ф. Онегин, русский коллекционер, всю свою жизнь посвятивший собранию рукописей, писем, семейных реликвий, связанных с жизнью и творчеством А. С. Пушкина, и основавший в своей парижской квартире первый в мире музей Пушкина (впоследствии вся его коллекция была перевезена в Россию), знал Дантеса. Дантес уверял, что не подозревал, на кого он поднимал руку, что, будучи вынужден к поединку, он все же не желал убивать противника и целил ему в ноги, что невольно причиненная им смерть великому поэту тяготит его.

Смерть Пушкина «не была безвременною. «Как? – скажут. – А те дивные художественные создания, которые он еще носил в своей душе и не успел дать нам, а те сокровища мысли и творчества, которыми бы он мог обогатить нашу словесность в свои зрелые и старческие годы?» Какой внешний, механический взгляд! Никаких новых художественных созданий Пушкин нам не мог дать и никакими сокровищами не мог больше обогатить нашу словесность. Мы знаем, что дуэль Пушкина была не внешнею случайностью, от него не зависевшею, а прямым следствием той внутренней бури, которая его охватила и которой он отдался сознательно, несмотря ни на какие провиденциальные препятствия и предостережения. Он сознательно принял свою личную страсть за основание своих действий, сознательно решил довести свою вражду до конца, до дна исчерпать свой гнев… Мы не можем говорить о тайных состояниях его души; но два явных факта достаточно доказывают, что его личная воля бесповоротно определилась в этом отношении и уже не была доступна никаким житейским воздействиям, я разумею: нарушенное слово императору и последний выстрел в противника. В том внутреннем состоянии, о котором мы вправе заключать из этих двух фактов… дуэль могла иметь только два исхода: или смерть самого Пушкина, или смерть его противника.

Для иных поклонников поэта второй исход представлялся бы справедливым и желательным. Зачем убит гений, а ничтожный человек остался в живых? Как же это, однако? Неужели с этою «успешною» дуэлью на душе Пушкин мог бы спокойно творить новые художественные произведения, озаренные высшим светом христианского сознания, до которого он уже раньше достиг? Делать предположения, забывая о действительной природе и собственных взглядах человека, составляющего их предмет, есть ребяческая забава. Пусть эстетическое идолопоклонство ставит себя выше различия между добром и злом, но какое же это имеет отношение к действительному Пушкину, который никогда на эту точку зрения не становился, а под конец пришел к положительным христианским убеждениям, прямо не допускающим такого безразличия? Если Пушкин в зрелом возрасте стал уже тяготиться противоречием между требованиями поэзии и требованиями житейской суеты, то каким же образом мог бы он примириться с гораздо более глубоким противоречием между служением высшей красоте, священной и величавой, и фактом убийства из-за личной злобы?..

Добровольно отдавшись злой буре, которая его увлекала, Пушкин мог и хотел убить человека, но с действительною смертью противника вся эта буря прошла бы мгновенно и осталось бы только сознание о бесповоротно совершившемся злом и безумном деле.

• Предыдущая
• 58/59
• Следующая