Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/59
- Следующая
– Со мной, – смиренно сказал он. – Как в романах говорят: предлагаю руку и сердце.
Я, что называется, потеряла дар речи. В голове пронеслась буря разных эмоций, предположений и смутных надежд.
– Чего молчишь? – поглядел в мои глаза Антон.
– А… с какой такой радости ты все это решил? Быстро, внезапно, вдруг?
– Не быстро и не внезапно. Я давно на тебя глаз положил. Тут больше не на кого смотреть.
– Ой ли? – сказала я, но лесть удалась. – Как-то странно. На ходу, невзначай…
– Что ты от меня хочешь? Я могу книгу отреставрировать, икону…
– Ладно… – Я набрала побольше воздуха и выдохнула. – Что дальше?
– Давай будем встречаться, узнаем друг друга, – посмелел Антон.
– Все как-то шиворот-навыворот. Обычно сначала люди встречаются, влюбляются, а потом решают жениться.
– Я, Наташ, в тебя влюбился. Ты такая какая-то… необычная. Не то что я. Может, я буду тебе хорошим мужем?
– Задачка…
– Ничего плохого не думай, пожалуйста. Я со своим духовником поговорил, сказал про тебя… Он благословил познакомиться…
– Вона как серьезно… – сглотнула я. – Нарочно не придумаешь.
– Слово – за тобой. Прости, Наташа, мне нужно идти. Попросили помочь, ждут там, – Антон кивнул в сторону ризницы.
Вблизи он показался мне чуть не Ильей Муромцем. За таким, кажется, будет как за каменной стеной.
– Давай погуляем где-нибудь. В Сокольниках… Хочешь, напишу номер телефона?
– В курсе, позвоню, – сказал Антон, расплывшись в обаятельной улыбке.
Если телефон узнал, дело серьезное. Я не понимала, радоваться мне или огорчаться. Странно как-то все. Те же предлагаемые обстоятельства: оба – люди творческие, обоим нужно бросать якорь. Но с важными дополнениями: оба верующие, церковные, а возраст теперь действительно поджимает.
Умиляло, что Антон обо мне уже и с духовником посоветовался. А что? Раньше родители часто сами находили своим детям вторую половину – и браки были крепкими. Или не крепкими, только видимость? Стерпится – слюбится. А вдруг не слюбится, тогда – снова каторга. Чувствовала я, что сердце все-таки расположено к жениху…
А он не звонил. Я потеряла покой. Вспомнились те молодые дни, когда в кого-то влюблялась и не знала, взаимно ли: сколько было переживаний, тоски, смуты в сердце. Почему не звонит? Может, это был розыгрыш? Все падало из рук. Я не могла сосредоточиться и работать над начатой повестью.
Наконец, дней через десять он позвонил:
– Здравствуй, Наташа.
– Здравствуй, Антон…
После приветствия несколько секунд неловкого молчания.
– Ты можешь взять свои слова обратно, я не обижусь, – сказала я.
– Что-то не так? – спросил он, и я почувствовала за собой какую-то вину. – Я специально не звонил, чтобы ты обдумала предложение.
– Брать ли кота в мешке? – усмехнулась я. – Как я могу что-то обдумывать, не зная тебя…
– Говорят, что я добряк, больше добродетелей не имеется…
– Ну хорошо, добряк. Как насчет того, чтобы погулять в Сокольниках?
– Положительно. Только у меня сейчас срочная работа. Я позвоню через три дня, хорошо?
Через три дня мы впервые гуляли в Сокольниках – по заброшенным лесным просекам, о существовании которых я не подозревала. Было романтично. Казалось, что мне снова восемнадцать лет. Подглядывая исподтишка за Антоном, я думала, могу ли полюбить его. И что такое полюбить? Привыкнуть, принять его в свою жизнь со всеми недостатками и достоинствами?
– Ты всегда такой неразговорчивый? – спросила я.
– Не знаю… По-разному.
– Эдак никогда не узнаешь, что у тебя на душе. Когда человек говорит, он проговаривается, – стимулировала я диалог. – От избытка сердца говорят уста.
– А я боюсь, что проговорюсь, – остановился он и отвел глаза, как нашкодивший мальчик, вышло очень мило.
Сущий ребенок этот Илья Муромец. Никак не могла я раскусить: прост он или хитер.
– Расскажи про свою работу, Антон, – попросила я.
Мы нашли в живописном уголке свободную скамейку, сели. Он стал интересно рассказывать о своем реставраторском ремесле, охотно отвечал на все мои вопросы по теме. Но как только я пыталась спросить что-нибудь про жизнь, Антон терялся. Как-то незаметно его рука оказалась на моем плече. В общем и целом мне понравилось. Редкие прохожие засматривались на нас. Романтическая красивая пара…
– Ты живешь один? – спросила я.
– С родителями. Я их содержу, холю и лелею.
– Они будут ревновать, если ты женишься… – предположила я.
– Да нет. Им скучно без внуков.
Этот ответ мне тоже понравился.
Безмятежное наше свидание прервалось внезапно. Антон вдруг засуетился, даже занервничал.
– Дома заказ срочный лежит. Деньги не лишние, – сказал он, поднимаясь со скамейки.
Тоже верно, не поспоришь, особенно при моих мизерных гонорарах…
Несколько раз бродили мы по аллеям Сокольников по одним и тем же местам. Казалось, что и в жизни мы кружили около главного, не умея или не желая попасть в яблочко.
– А почему ты так долго не женился? – спросила я однажды.
– Почему не женился? В восемнадцать лет, по глупости, – пожал Антон широкими плечами. – Ты ведь тоже не первый раз замужем? Если человек до сорока лет ни разу не побывал в узах Гименея, он или больной или синий чулок.
– Лишь бы Синей Бородой не оказался, – поддержала я тему.
– Почему? – удивился он.
– Как почему? – Я тоже удивилась. – Известно дело: Синяя Борода – коварный муж, убийца своих жен.
– Ну ты как скажешь, – выдохнул он, – призадумаешься.
– Думать полезно, да…
– У меня двое детей, – вдруг признался Антон.
Это меняло дело. Или не меняло? В подобных раздумьях я провела неделю. Решила, что буду им хорошей мачехой. В воображении возникали заманчивые картины совместных путешествий, радостных встреч, задушевных разговоров с антоновскими подростками – мальчиком и девочкой. Дружная большая семья – эдакое счастье до сей поры обходило меня. Я влюблялась… Или просто рассчитывала? Да, мне такой человек и нужен: спокойный, уравновешенный, не тщеславный, владеющий ремеслом, которое без натяжки можно назвать богоугодным. Именно это тогда казалось чуть ли не главным достоинством Антона. Я еще плохо представляла, «в чем состоит существенное добро», не познала, «что значит быть с Богом»… «Ибо трояким образом… – как учил авва Дорофей, – можем мы угодить Богу: или благоугождаем Ему, боясь муки, и тогда (находимся) в состоянии раба; или ища награды, исполняем повеления Божии, ради собственной пользы, и посему уподобляемся наемникам; или делаем добро ради самого добра, и (тогда) мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в разум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но, собственно, потому и хранит к нему особенную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его, и уверен, что все имение отца принадлежит и ему». К состоянию, в котором я находилась в тот период жизни, лучше всего подходило название рабского служения Богу. Оставив старую жизнь без Бога, я еще «боялась муки» за любой малейший просчет в своей новой, христианской жизни. И потому отношения с Антоном в большой степени «конструировала».
- Предыдущая
- 28/59
- Следующая
