Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/59
- Следующая
Городок расположен в устье самой большой островной реки Поронайки, впадавшей в залив Терпения. Поронайка и ее притоки – известное место нерестилища тихоокеанских лососевых – кеты, горбуши, нерки. Эти большие рыбины обладают невероятным инстинктом, о котором можно слагать саги. Зародившись в реке, потом всю жизнь они плавают в морских водах, нагуливают вес, и в свой срок возвращаются для нереста в проточную пресную воду. И именно в те реки, где когда-то родились сами. Лососевые нерестятся один раз в жизни и после нереста погибают. Ученые взяли меня на какую-то речушку, и я своими глазами видела, как кишела она серебристыми рыбами, заплывшими из океана. Последние свои силы они тратили на то, чтобы идти против течения, отложить на нерестилище икру и погибнуть. Я мысленно уже вставляла эти без слов говорящие кадры в свой будущий сценарий. Но фильм должен быть не о рыбе, а о людях. В чем конфликт? Завязка, развязка…
Конфликт, и не один, не заставил себя ждать… Под вечер следующего дня к морскому берегу стало прибивать огромное количество мертвой кеты. Мои ученые сразу все поняли и стали искать, кто виноват… Нашли, это было нетрудно. Оказалось, что дней пять назад один из МРСов (малый рыболовный сейнер) загрузился в море под завязку лососем, а плавбаза не принимала рыбу на переработку, тоже под завязку была… Прошло три дня, рыба стала тухнуть. Отошли ребята подальше от берега и выбросили в море весь богатый улов, который вскоре и понесло к берегу. То, чему я стала невольной свидетельницей, просто потрясло: в стране туго с продуктами, а тут пропадают тонны ценной рыбы. Я пыталась выспросить у тех, у других, у третьих, кто виноват? Одни ухмылялись, другие пожимали плечами, а ученые сказали, что это, конечно, преступление, но кто настоящий преступник – поди разбери. Плавбазы не справляются. А сейнерам спускают планы, которые они обязаны выполнять. И перевыполнять, чтобы стать бригадой «кому нести чего куда» и покрасоваться на краевой Доске почета.
Дня через два после этого события шли мы с тинровцами лесным берегом нерестовой речки. Я норовила зайти в гущу леса – гигантизм сахалинских растений был из рода невиданной экзотики. Крапива вытягивалась вверх метра на три. Верхний, самый маленький ее листок был размером с ладонь, а большой – с наш лопух. Листья лопуха были величиной с мужской зонт и поднимались от земли на высоту человеческого роста. Что-то невероятное.
Вдруг я наткнулась на невиданное: лесной склон был весь усеян серебристой рыбой большого лосося со вспоротым брюхом.
– Смотрите, что это? – закричала я. – Шторм?
Хотя какой может быть шторм в небольшой лесной речке… Серьезные мужчины подошли, невесело переглянулись и согласно объявили:
– Браконьеры. Перекрыли речку, тут – хоть руками лови… Икру вырезали, остальное выбросили. Целая артель собралась.
Трудно было сдержать слезы – до чего печальное было кладбище!
Как бороться с браконьерством непонятно…
– Руки отрубать, – сказал начальник нашей научной экспедиции.
– Средневековье в двадцатом веке, – не поддержала молодая ученая поросль. – Хотя, конечно, при таком варварстве лосося скоро не будет. До нерестилища здесь метров пятьдесят. Несколько дней орудовали.
Написали докладную, отдали в поронайскую милицию. И разъехались.
От десяти дней пребывания на Сахалине в памяти остался еще эпизод. Захотела я выйти на баркасе в море. Рыбаки мне сказали:
– Опасная погода, замутит, до берега не доберешься.
Не послушала я: на море был штиль и легкая рябь. Меня взяли. Плывем, прекрасно. Как только остановились на лов, от легкой почти незаметной качки действительно вскоре стало выворачивать нутро. С полчаса я держалась. Но мой бледный вид говорил сам за себя. Спасибо ребятам, не стали они долго меня испытывать, развернули баркас и даже обидного слова не сказали. Настоящие мужики. Немногословные, мужественные, сильные. И труд их – тяжелый. Призадумалась я и перестала огульно обвинять команду того сейнера, который вывалил весь улов в море: сердце моряков, поди, разрывалось на части, только они этого не показывали. Не так все просто… И снова ребром встали извечные русские вопросы: кто виноват и что делать.
Вечером собрались мы все в «кают-компании» моряцкого поселка. Рыбу я видеть уже не могла, было ее в путину как грязи. Но два месяца путины год кормят. Дали мне для практики самой икру посолить: разрезала я рыбье брюхо, вытащила чуть не килограмм икры, протерла ее через сито, залила соляным раствором – тузлуком ровно на пять минут. Икра-пятиминутка называется. Вот это была икра настоящая, вкус которой никакие консервы сохранить не смогут. А вкус жареной, только что пойманной кеты, в точности иллюстрирует поговорку: ум отъешь… Выпили мы водки и поговорили. И все это было не придуманным, а живым… Моряки уважали мое занятие, я – их труд. Про Чехова они, конечно, не знали, что он на Сахалине был. Очень тому удивились и одобрили путешествие классика русской литературы.
– Значится, хороший писатель был, народ понимал. Каторгу поехал смотреть на край земли… Силен, бродяга! – припечатал капитан. – «Му-му» это он, что ль, написал?
Выпили за Чехова, молча, не чокаясь. Интеллигенция-ученые и работяги моряки спорили друг с другом до хрипоты, как жить дальше. У каждого была своя правда. Нашли и главного виновного в местных неурядицах. Виновник, как оказалось, тот же самый, что и на всей территории СССР: советская система. Надо менять… Я тоже тогда была в этом уверена. Потому что еще не знала, что дело не в системе, а в нас самих. «Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся…»
Материала на сценарий было более чем достаточно. Оставалось только в художественной форме соединить все увиденное и услышанное, привязать к производственному конфликту отношения главных героев, показать в системе борьбу добра со злом, ударить, так сказать, в набат…
Двухмесячная стажировка подошла к концу. И вот уже Ирина Васильевна с Асей на вокзале провожали меня в обратный путь. Расставаться было щемяще грустно…
– Если бы не вы!.. – всхлипывала я, стоя на подножке.
– Если бы не Бог, Натуля… – улыбалась Ирина Васильевна. – Все будет хорошо. Даже если будет плохо. Запомни это на всю жизнь! Ты молодчина, что взяла билет на поезд. Что самолет? Несколько часов в облаках, а тут ты увидишь нашу Россию от Москвы до самых до окраин…
Это было последнее напутственное слово Ирины Васильевны. Через год она умерла от рака.
Поезд № 1, «Россия», сообщения Владивосток—Москва двигался по Великому сибирскому пути, длиной более девяти тысяч километров, семь суток. После Хабаровска первая крупная остановка, помнится, была только через тридцать часов. Впечатлений – море. Я наблюдала, как меняются часовые пояса, природные зоны, ландшафты. Несколько часов поезд шел берегом Байкала. Необыкновенной выразительности пейзажи даже надоели, притупили восприятие. Но что-то неведомое заполняло и умиляло душу от ощущения огромности русского пространства. И зажегся у меня внутри огонек вечной любви к своему Отечеству. Семь дней следования по русской земле помогли мне понять слова завещания умирающего императора Александра III сыну – восходящему на престол последнему русскому царю Николаю II: «У России нет друзей. Нашей огромности боятся». Про это завещание я тоже впервые услышала от Ирины Васильевны.
- Предыдущая
- 23/59
- Следующая
