Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая

– Если бы не срочная редактура, я бы с тобой, Натуля, поехала, – дружески сказала Ася. – Как люблю Владик! Мам, может, бросить все?

– Было бы здорово! – воскликнула я и умоляюще посмотрела на Ирину Васильевну.

Но она твердо сказала:

– Нет. Посмотрим, как Натуля на местности ориентируется. Чехова читай. – И вручила мне томик с заглавием «Остров Сахалин». – Ты хоть знаешь, зачем наш классик туда ездил?

– Путешествовал, наверно…

– Путешествовал, – передразнила Ирина Васильевна. – В распутицу тысячи километров на перекладных и пароходах, в сырой одежде, промокших валенках. И с туберкулезным процессом вдобавок. Хорошее путешествие – на остров отверженных. Я называю это христианским подвигом.

– Обязательно прочту, – смутилась я.

Спустившись на поезде – если глянуть на карту – на восемьсот километров вниз, я оказалась на одной параллели с Сочи. Не укладывалось в голове: Владивосток, Сочи и Тихий океан. Во Владике меня встретил директор фильма, мужеподобная тетя Оля. Выражаясь ее языком, она «пришвартовала» меня к первоклассной трехэтажной гостинице с традиционной табличкой: «Мест нет». Тетя Оля завела меня в номер, проверила краны, слив, пронюхала постельное белье – не затхлое ли, отдала ключи и сказала, что завтра меня возьмут на съемки…

Но ни завтра, ни послезавтра, ни следующие десять дней меня никуда не брали. С утра приезжала тетя Оля, привозила продукты и выставляла самые благовидные причины, по которым каждый раз я категорически никак не могла присутствовать на съемках. То катер сломался, то прилив большой, то какой-то машины не было. Тетя Оля говорила на прощание: «Ну, отдыхай, девочка!» – и исчезала. Я не могла разгадать стратегических планов «ежовой» группы.

Гостиница с закрытым пляжем располагалась прямо на берегу Уссурийского залива, или Японского моря, или Тихого океана – кому как нравится. Я почти в одиночестве загорала на гостиничном пляже на берегу, в отливы собирала камушки, ракушки и красных морских звезд, запутавшихся в ламинарии, потом отпускала их, разглядывала крабиков, пыталась читать Чехова. Но «Остров Сахалин» никак не втискивался в мои мозги: это было нудное чтение, не для отдыха. К тому же голова была забита историческими откровениями Ирины Васильевны, которые надо было как-то разложить по полочкам. Поначалу казалось, что это сделать почти невозможно. Понадобились годы и годы изучения предмета…

Вечерами я гуляла по Владивостоку, взбираясь вместе с его улицами вверх и опускаясь вниз: город был расположен на сопках. Волнистые городские пейзажи с видами на море были очень непривычны жителю средней полосы России. Они завораживали. Узнав, что самое высокое место – сопка Орлиное гнездо, я полдня искала туда дорогу и все-таки взобралась на высоту. Как об этом рассказать? Надо видеть эту завораживающую панораму с видом на бухту Золотой рог и через пролив Босфор Восточный очертания острова Русский. Отыскала свою гостиницу – с высоты птичьего полета она казалась величиной со спичечную головку.

На этой высоте я вдруг поймала себя на мысли, что осматриваю город как будто глазами Чехова. Был ли он здесь? Что чувствовал, увидев эту необъятную стихию высоты, моря и небесного света? Томило ли его одиночество пути или, наоборот, он мечтал о нем? Радовался ли, что добрался до самого края земли? Зачем он, уже знаменитый, вообще тронулся в небезопасное путешествие на этот Сахалин, а не в Ниццу. Его ждала лишь дорожная грязь, разливы могучих сибирских рек, жестокая тряска в тарантасе, встреча с каторжниками – тяжелые испытания для здорового человека, а у него развивался туберкулез… Чехов попал во Владивосток, уже возвращаясь с Сахалина, с какими думами? А я – попаду ли в эту теперь «закрытую зону»? Вся надежда только на Ирину Васильевну. Милая Ирина Васильевна…

Ну что тебе сказать про Сахалин?

На острове нормальная погода.

Прибой мою тельняшку просолил,

И я живу у самого восхода.

А почта с пересадками летит с материка

До самой дальней гавани Союза,

Где я бросаю камушки с крутого бережка

Далекого пролива Лаперуза.

Долго сидела я, вспоминая слова известной песни, навязшей в зубах от частого повторения на радио. Теперь она проливалась на душу бальзамом… И мелодия, оказывается, хорошая. Вдруг защемило сердце: показалось, что если не попаду на Сахалин, «пожить у самого восхода», то что-то очень важное пройдет мимо меня…

На следующее утро я спросила у тети Оли, нет ли кого-нибудь, кто рассказал бы мне про Чехова, про его поездку на Сахалин и вообще…

– Да без вопросов! – ответила она. – Пришвартуем.

На следующий день в мой номер постучала Евгения, застенчивая девушка-экскурсовод, переполненная любовью к Чехову и знаниями о нем. Целый день Евгения водила меня по городу какими-то закоулками, показывала места, которые посетил или, как ей казалось, мог посетить классик. Чехов совершил несколько небольших пеших прогулок, на экипаже сделал ознакомительную поездку по Владивостоку, городу вполне европейского вида. Особенно впечатлил его только что открытый Музей общества изучения Амурского края. Библиотека при обществе так понравилась писателю, что он несколько дней работал в ней, собирая материалы для своей книги о Сахалине. Я слушала Евгению с большим вниманием, но порой думала, что ей лучше бы выйти замуж и так любить своего мужа, как она «обожает» человека, жившего сто лет назад.

– Посмотрите, посмотрите, – вдруг восторженно воскликнула она и указала своей тонкой ладошкой в сторону залива, – кажется, кит… Видите? Прыгает!

Я не видела: откуда здесь кит?..

– Ну что же вы! А Антон Павлович видел кита именно с этого места. Он даже в дневнике записал: «Когда я был во Владивостоке, то погода стояла тут чудесная, теплая, несмотря на октябрь, по бухте ходил кит и плескал хвостищем, впечатление, одним словом, осталось роскошное!»

Повезло мне, конечно, с экскурсоводом: Евгения цитировала на память, кажется, целые страницы. Удивляло и другое. По вниманию, с каким относились ко мне во Владивостоке, можно было предположить, что я в ранге чуть не самой Фурцевой. Это смущало. Евгения после очередной порции рассказанного материала спрашивала меня как школьницу:

– Вам понятно? Есть вопросы?..

Подмывало задать встречный вопрос, за кого она меня принимает? Но я не решалась разрушить очарование ее, кажется, не наигранного восторга и слушала дальше.

Что запомнилось из школьного изучения Чехова? «Каштанку» я не любила, очень жаль было собаку. Смысл невнятной «Чайки» в том, что писатель показал непримиримое отношение к рутине в искусстве. Дальше: «Палата № 6» явилась высшей точкой в развитии критического реализма; в «Вишневом саде», помню, классик осудил крепостническое прошлое России и современную буржуазную действительность, которой противопоставил свою поэтическую мечту о светлом, счастливом будущем Родины… Хорошо, что Чехов не дожил до этого «светлого будущего», которое явилось в образе Великой Октябрьской социалистической революции… Многие современники считали творчество Чехова пессимистическим и даже упадническим. Возможно, это следствие его болезни тела. А может, души? Перечитывать Чехова мне никогда не хотелось… Чего-то в его творчестве я не понимала и не принимала. Его герои то стреляются, то воют от тоски, то несчастливо любят, то изнывают от скуки, то бегут в артистки, то замыкаются «в футляре», то впадают в «сонную одурь»…

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая