Святой Грааль и Третий рейх - Телицын Вадим Леонидович - Страница 45
- Предыдущая
- 45/60
- Следующая
Равенскрофт включил в свои сенсационные книги сообщение о том, что Гитлер ускорял свое оккультное развитие употреблением так называемой «галлюциногенной пейоты», с которой его познакомил… Эрнст Прецше, работавший до начала 1890-х годов помощником аптекаря в немецкой колонии в Центральной Америке» (Гудрик-Кларк Н.Оккультные корни нацизма. Тайные арийские культы и их влияние на нацистскую идеологию. Б.м., б.г. С. 238—240.).
Последние годы жизни Штайн провел в уединении, стараясь избегать общения с навязчивыми журналистами и графоманской публикой. Лишь изредка, крайне редко его удавалось убедить рассказать что-либо в добавление к уже напечатанному. И то, что он нехотя излагал, носило характер разорвавшейся информационной бомбы.
Так, он поведал о планируемой английскими спецслужбами операции по похищению из собора Святой Екатерины Копья Судьбы. Планы эти разрабатывались еще в 1941 году, однако в силу различных причин осуществление их на практике постоянно откладывалось. Ставя перед собой задачу похищения Копья англичане почему-то рассчитывали вывести, тем самым, Гитлера из равновесия, лишить его одного из душевных стержней, привнести элемент хаоса.
Для осуществления столь дерзкой операции была подготовлена десантная группа, состоящая из прошедших «огонь, воду и медные трубы» британских коммандос. Двенадцать человек, затянутых в маскировочные костюмы и вооруженные до зубов, в течение целого месяца ждали команды. Но, увы, Черчилль так и не рискнул пойти ва-банк.
Американцы (об этом несколько ниже) оказались смелее.
Нацистам повезло с Копьем Судьбы. Его не надо было, подобно Чаше Грааля, искать в лабиринтах подземелий или в далеких от Германии странах. Оно, Копье, было совсем рядом, в австрийской столице.
1938 год, аншлюсс Австрии. Вена, Адольф Гитлер в зале, где хранится Копье. Попросил всех выйти, даже Гиммлера. Один на один с судьбой. Вышел, окинул взглядом сподвижников:
– Завоевание мира, вот моя цель.
В том же 1938 году Копье переправили из Хофбурга в собор Святой Екатерины (Нюрнберг), где оно хранилось под присмотром главы «Аненербе» В.Зиверса. Однако на него претендовали многие – например Г.Гиммлер, рассчитывая заполучить его для замка Вевельсбурга.
Между Гиммлером и Зиверсом даже произошла словесная дуэль, едва не стоившая последнему кресла руководителя «Аненербе»:
– Мой дорогой, – такое начало речи Гиммлера не предвещало ничего хорошего, – до меня дошли слухи, что вы настойчивы в стремлении заполучить Копье для своих каких-то странных экспериментов?
– Рейхсфюрер, я не скрываю своей позиции! Для организации, которую я возглавляю…
– И которой я руковожу…
– Да, да, и которой вы руководите, было бы желательно иметь эту реликвию на постоянном хранении. Мы долго ждали, когда Копье станет собственностью всего германского народа, когда его сила послужит на пользу Рейха, когда, наконец…
– Зиверс, остановитесь. Вслушайтесь в то, о чем вы говорите… Здесь все решает не мы с вами, а наш фюрер. И ему виднее, слышите, виднее, где хранить Копье. Если это Нюрнберг, то на то есть свои резоны, если Мюнхен – свои… Вы меня поняли?
– Да…
– И не стройте из себя невинную девицу, которая краснеет от каждого острого словечка.
– Рейхсфюрер…
– Не надо, Зиверс, не надо… И еще… Пока вы служите в моем ведомстве, потрудитесь соблюдать субординацию и не исходить словесным поносом. Вы меня поняли?
– Так точно!
– Хайль!
Но Гиммлер так и не дождался Копья, да и Зиверс лишь числился «ответственным за хранение», но от решений о Копье был отстранен. Лишь сам Гитлер имел право в любое время дня и ночи лицезреть священную реликвию. Он часто бывал в Нюрнберге (там проводились партийные нацистские съезды), и каждый раз находил время побывать в соборе Святой Екатерины (при этом религиозным человеком он никогда не был, и все, что было связано с религиозным культом, презирал, но лучшее хранилище для Копья найти было трудно).
Здесь, в соборе Святой Екатерины, Гитлер вновь и вновь возвращался к ушедшему времени, к его венскому отрезку, который он – нацистский фюрер – считал поворотным в своей жизни. И Святое Копье сыграло в этом повороте свою важнейшую роль.
Именно с конца 1930-х годов понятие «Копье Судьбы» принимает для Гитлера окончательно иной, чем просто реликвия, смысл.
Это – поиск пути, определение мировоззрения, система взглядов, иерархия оценок окружающего мира.
Гитлер, говоря о Копье Судьбы, тут же переходил на более сложные темы – судьба мира, расизм, соотношение демократии и диктатуры, цена человеческой жизни, ответственность правителя за вверенное ему государство…
Читая его – нацистского фюрера – рассуждения, ловишь себя на мысли, что Копье Судьбы трансформировалось, может быть, правильнее сказать – распалось на составные элементы – определяющие метаморфозу, произошедшую с Гитлером во время так называемого «венского периода», градирующие его личность, дающие представление о его ментальности, сочетавшей в себе взаимоисключающие моменты.
Вне всякого сомнения (не стоит рисовать Гитлера тупицей) фюрер разбирался и в искусстве и чарующих человеческую душу явлениях природы, но все это перечеркивало крест накрест черной краской поразительная мизантропия, породившая столько горя и страдания для всего мира.
Из Гитлера мог бы получиться неплохой художник (конечно, не гений, но – середнячок, коих немало существует в искусстве). Но он по-своему понял, расшифровал символику Копья Судьбы: как знак, как предопределение его судьбы – претендента на мировое господство. Таким претендентом он и остался в истории (и слава Богу!), таким же претендентом (не более того) оставались все, кто видел в Копье исключительно символ мирового господства.
Однако Гитлер, в отличие от своих многочисленных предшественников, претендовал еще на роль «гуру» (по крайней мере для граждан Германии), уже чуть ли не с тридцати лет способного дать точный и исчерпывающий ответ на все жизненно важные вопросы.
Именно этим и отличается его единственная книга «Майн кампф», которую не стоит запрещать, а необходимо читать, внимательно изучать, дабы понять, как и почему мир не в состоянии избегать появления маниакальных претендентов на мировое господство.
«Ныне я убежден, что, как правило, – я не говорю о случаях исключительной одаренности, – человек должен начать принимать участие в политической жизни не раньше тридцатилетнего возраста. Не следует делать этого раньше. В громадном большинстве случаев только к этому именно времени человек вырабатывает себе, так сказать, общую платформу, с точки зрения которой он может определять свое отношение к той или другой политической проблеме. Только после того как человек выработал себе основы такого миросозерцания и приобрел твердую почву под ногами, он может более или менее прочно занимать позицию в злободневных вопросах. Лишь тогда этот более или менее созревший человек имеет право принимать участие в политическом руководстве обществом. В ином случае существует опасность, что человеку придется либо менять свою точку зрения в очень существенных вопросах, либо остаться при старых взглядах тогда, когда разум и убеждение давно уже говорят против них. (Тридцать лет – возраст, когда сам Христос ринулся на политическую арену, став проповедником. – В.Т.)
В первом случае это очень неприятно для данного лица, ибо, обнаруживая сам колебания, он не может ожидать, чтобы его сторонники верили в него с прежней твердостью. Такой поворот руководителя ставит в беспомощное положение тех, кто следовал за ним, и нередко заставляет их испытывать чувство стыда перед противником.
Во втором же случае наступает то, что приходится особенно часто наблюдать теперь: чем больше руководитель сам потерял веру в то, что он говорил, тем более пустой и плоской становится его аргументация и тем более неразборчив он в выборе средств. Чем менее сам он теперь намерен серьезно защищать свои откровения (человек не склонен умереть за то, во что он сам перестал верить), тем более настойчивые и в конце бесстыдные требования начинает он предъявлять своим сторонникам. Наконец дело доходит до того, что он теряет последнее качество вождя и становится просто «политиканом», то есть примыкает к тому сорту людей, единственным принципом которых является беспринципность, сочетаемая с грубой навязчивостью и зачастую развитым до бесстыдства искусством лжи. Ну, а если такой все еще продолжает оставаться руководителем целого общества, то вы можете быть наперед уверены, что для него политика превратилась только в «героическую» борьбу за возможно более продолжительное обладание местечком. На парламент он смотрит, как на дойную корову для себя и своей семьи. Чем больше эта «должность» нравится жене и родственникам, тем более цепко будет он держаться за свой мандат. Уже по одному этому каждый человек, обладающий здоровым политическим инстинктом, будет казаться ему личным врагом. В каждом новом свежем движении он видит возможное начало своего собственного конца. В каждом более крупном человеке – угрозу своему личному существованию. Ниже мне придется еще более подробно говорить об этом виде парламентских клопов. (Очень удачное, на наш взгляд, определение политиканства; оно актуально и сегодня. – В.Т.)
- Предыдущая
- 45/60
- Следующая
